Алексей Апухтин - Стихотворения

О, возврати мне вновь огонь, и вдохновенье,
И светлую любовь недавней старины,
И наших первых встреч счастливое волненье,
И красотой твоей навеянные сны!

Останови на мне чарующие взоры,
Когда-то ласково встречавшие мой стих,
Дай мне услышать вновь былые разговоры,
Доверчивый рассказ надежд и дум твоих.

Опять настрою я ослабленную лиру,
Опять я жить начну, не мучась, но любя,
И пусть погибну я — но на прощанье миру
Хочу я бросить песнь, достойную тебя.

О, наконец! Из вражеского стана
Я убежал, израненный боец…
Из мира  лжи, измены и обмана
Полуживой  я спасся наконец!
В моей душе ни злобы нет, ни мщенья,
На подвиги и жертвы я готов…

Обитель мира, смерти и забвенья,
Прими меня под твой смиренный кров!

    Игумен призывал меня. Он важен,
Но обходителен; радушно заявил,
    Что я к монастырю  уж "приукажен",
И камилавкою меня благословил.
    Затем сказал: "Ты будешь в послушаньи
    У старца Михаила. Он стоит
Как некий столб меж нас, им наш украшен скит,
    И он у всех в великом почитаньи.
Все помыслы ему ты должен открывать
    И исполнять безропотно веленья,
Да снизойдет к тебе Господня благодать
        И да обрящешь путь спасенья!"

        Итак, свершилось: я монах!
    И в первый раз в своей одежде новой
Ко всенощной пошел. В ребяческих мечтах
Мне так пленительно звучало это слово,
И раем монастырь казался мне тогда.
    Потом я в омут жизни окунулся
И веру потерял… Но вот прошли года, —
    И  к детским грезам снова я вернулся.

Уж  две недели я живу в монастыре
Среди молчания  и тишины  глубокой.
    Наш  монастырь построен на горе
    И обнесен оградою высокой.
Из  башни летом вид чудесный, говорят,
На  дальние леса, озера и селенья;
    Меж  кельями  разбросанными — сад,
Где множество цветов и редкие растенья
(Цветами монастырь  наш славился давно).
         Весной в нем рай земной, но ныне
    Глубоким  снегом все занесено,
    Все  кажется мне белою пустыней,
         И только куполы  церквей
         Сверкают золотом над ней.
    Направо  от ворот, вблизи собора,
         Из-за дерев едва видна,
    Моя  ютится келья в два окна.
Приманки   мало в ней для суетного взора:
Дощатая  кровать, покрытая ковром,
Два  стула кожаных, меж окон стол дубовый
    И  полка книг церковных над столом;
В  киоте лик Христа, на Нем венец терновый.

Жизнь  монастырская без бурь и без страстей
    Мне  кажется каким-то сном беспечным.
Не слышу  светских фраз, затверженных речей
    С их вечной ложью  и злословьем вечным,
         Не вижу  пошлых, злобных лиц…
    Одно  смущает: недостаток веры,
Но Бог  поможет мне; Его любви нет меры
         И милосердью  нет границ!
Проснувшись, каждый  день я к старцу Михаилу
         Иду  на послушанье в скит.
Ему  на вид лет сто, он ходит через силу,
    Но  взор его сверкает и горит
        Глубокой, крепкой верой в Бога
    И  в душу смотрит пристально и строго.
        Вчера сказал он с гневом мне,
    Что одержим  я духом своеволья
    И  гордости, подобно сатане;
        Потом  повел меня в подполье
И  показал мне гроб, в котором тридцать лет
    Спит, как мертвец, он, саваном одет,
        Готовясь к жизни  бесконечной…
Я  с умилением и горестью сердечной
Смотрел на  этот одр унынья и борьбы.
        Но  старец спит в нем только летом;
        Теперь в гробу суровом этом
Хранятся  овощи, картофель и грибы.

День знаменательный, и как бы я его
    Мог  описать, когда бы был поэтом!
    По  приказанью старца моего
    Поехал я рубить дрова с рассветом
    В сосновый бор. Я помню, в первый  раз
Я  проезжал его, томим тяжелой думой;
        Октябрьский  серый вечер гас,
И  лес казался мне могилою угрюмой:
    Так был  тогда он мрачен и уныл!
Теперь  блеснул он мне красою небывалой.
        В восторге, как ребенок малый,
        Я вежды  широко  раскрыл.
Покрыта  парчевым блестящим  одеяньем,
Стояла  предо мной гигантская сосна;
Кругом  глубокая такая тишина,
Что нарушать ее боялся я дыханьем.
Деревья стройные, как небеса светлы,
Вели, казалось, в глубь серебряного сада,
И хлопья снежные, пушисты,  тяжелы,
Повисли на ветвях, как гроздья винограда.
И долго я стоял без мыслей и без слов…
Когда же топора впервые звук раздался,
Весь лес заговорил, затопал, засмеялся
Как  бы от тысячи невидимых шагов.
     А щеки мне щипал  мороз сердитый,
И  я рубил, рубил, один в глуши лесной…
     К полудню  возвратился я домой
        Усталый,  инеем покрытый.
        О, никогда, мои друзья,
     Так не был весел и доволен я
        На  ваших сходках монотонных
         И на цинических пирах,
На  ваших раутах игриво-похоронных,
         На ваших скучных  пикниках!

Неверие мое меня томит и мучит,
         Я  слепо верить не могу.
Пусть разум веры враг и нас лукаво учит,
     Но  нехотя внимаю я врагу.
Увы, заблудшая  овца я в Божьем стаде…
     Наш  ризничий — известный Варлаам —
     Читал  сегодня проповедь об аде.
Подробно,  радостно, как будто видел сам,
     Описывал,  что делается там:
И  стоны грешников, молящих о пощаде,
     И  совести, и глаз, и рук, и ног
          Разнообразные страданья…
Я  заглушить в душе не мог негодованья.
          Ужели  правосудный Бог
          За краткий миг грехопаденья
          Нас мукой  вечною казнит?
И вечером побрел я в скит,
         Чтоб эти мысли и сомненья
     Поведать старцу. Старец Михаил
Отчасти только мне сомненья разрешил.
     Он мне сказал, что, верно, с колыбели
     Во мне все мысли грешные живут,
Что я смердящий пес и дьявольский сосуд…
Да, помыслы мои успеха не имели!

     Увы! меня открыли! Пишет  брат,
Что  всюду о моем побеге говорят,
         Что все смеются до упаду,
Что  басней города я стал, к стыду друзей,
         И просит прекратить скорей
     Мою, как говорит он, "ескападу".
Я  басня города! Не все ли мне равно?
     В далекой, ранней юности, бывало,
Боялся я того, что может быть смешно,
     Но это чувство скоро миновало.
Теперь, когда с людьми все связи порваны,
Как  сами мне они и жалки, и смешны!
         Мне дела нет до мненья света,
Но  мнение одно хотел бы я узнать…
Что  говорит она? Впервые слово это
     Я заношу в заветную тетрадь…
         Ее не назвал я… но что-то
         Кольнуло сердце, как ножом.
Ужель  ничем, ничем: ни трудною работой,
     Ни долгою молитвой, ни постом
         Из сердца вырвать не придется
         Воспоминаний роковых?
         Оно, как прежде, ими бьется,
     Они и в снах, и в помыслах моих,
    Смешно  же лгать перед самим собою…
Но  этих помыслов я старцу не открою!

    Восторженный  канон Дамаскина
        У всенощной сегодня пели,
И умилением  душа была полна,
И чудные  слова мне душу разогрели.
"Владыка  в древности чудесно спас народ…"
О верю, верю. Он  и в наши дни придет
        И  чудеса свершит другие.
О Боже!  не народ — последний из людей
    Зовет Тебя, тоскою смертной полный…
    В моей душе бушуют также волны
        Воспоминаний  и страстей.
        Он волны  осушил морски
О, осуши  же их своей могучей дланью!
Как  солнцем освети греховных мыслей тьму…
    О, снизойди к ничтожному созданью!
    О, помоги неверью моему!