Роберт Рождественский - Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Станут памятью встречи,
                                  привычки,
                                                слова…
А они не вернутся.
Отбушует зима.
Поседеет вдова…
А они не вернутся.
Скорбь утихнет.
                     Уснет на ладонях Земли…
А они не вернутся.
Снова
        к пепельным звездам
                                    уйдут корабли…
А они не вернутся.
В карауле
            друзья не устанут стоять…
А они не вернутся.
Будет море шуметь.
Будет солнце сиять…
А они не вернутся.
И погаснут миры.
И возникнут миры…
Но одно лишь известно:
Мы
состаримся.
Мы будем жить
                    до поры.
А они —
будут вечно.

Смеркается.
Пахнет леском перегретым…
Но я не об этом!
Совсем
         не об этом…

Я знаю, как трудно рождается
                                        слово.
Когда оно истинно.
И безусловно.
Прозрачно.
Пока что ни в чем не повинно.
А ты,
       надрываясь, грызешь пуповину
и мечешься:
– Люди!
Вы слово
            искали.
Берите!
Пока его не затаскали.
Скорее!
Пусть кто-нибудь станет
                                 пророком…
Нависла жара над высоким порогом.
Кукушка старается:
чет или нечет.
У самого уха стрекочет кузнечик.
Шуршит муравейник.
Ворона фальшивит.
И стебель цветка под пчелою
                                        пружинит.
Готовятся к полднику жители ясель.
Зеленою тучею кажется ясень.
Он что-то бормочет надменно
                                         и глухо.
Он так величав,
что становится глупо
рядиться в пророка,
считаться поэтом…

Но я не об этом!
Совсем
         не об этом.

В майонезных барахтаясь гущах,
я негаданно
чую порой,
как во мне
              просыпается купчик
третьей гильдии
или второй…
Он изволил
                потешиться вальсом,
он набрался
до самых основ.
Пахнет он
              знаменитою ваксой
и подливой
               «а ля Строганофф».
Процветают
                родные лабазы!
Прут по рекам
                   баржи-корабли!..
Волосатые
толстые пальцы
на холодную скатерть легли…
Он сегодня гуляет по праву,
навалясь на фужерную дрожь…
«Не препятствуй
                      купецкому ндраву!
Нутряного каприза
                         не трожь!!
Я желаю полаять —
                           и лаю!
Торжеству моему —
исполать!
А сейчас я обдумать
                           желаю,
что б такого еще
пожелать…
Может,
         к песне потребовать
                                   шкалик?
Может,
         кануть в цыганскую грусть?..
Ты изыди,
ученый очкарик!
Я еще до тебя доберусь!..

Наподдай,
              музыкантская свора!
Веселись,
если весело мне!..»

А заместо
церковного звона, —
рев ракеты,
ушедшей
к Луне.

Мы на шарике,
                    на шаре,
как на плавающей мине,
наплодили,
               нарожали
моду-мини,
моду-мини.
Появились мини-юбки
(все пошло, конечно, с них).
Закружились мини-вьюги,
мини-спор
завял и сник.
Мини-юбки не опасны,
несмотря на мини-гам.
(Это —
          чтоб не нагибаться
любопытным старичкам.)
В новом
           мини-измереньи
успевай передохнуть.
Мини-клятвы
                  в мини-время
(да и правда,
что тянуть?!).
Это может позабавить.
Это —
         новый мини-спорт.
Мини-совесть.
Мини-память.
Мини-служба.
Мини-пот.
Мини-литры.
Мини-мили.
Мини-холод
                у виска…

И берет от этих
                     «мини»
максимальная тоска.

Силой мышечной
                        богаты,
бродят
по проспекту праздному
малолетние гиганты,
рост которых —
                      не по разуму.
Школа стонет, не поверив,
зычным ревом переполненная:
то ли —
           курсы Гулливеров,
то ли —
           встреча баскетбольная…
Во дворах играют в прятки,
оккупируют парадные
молодые аксельратки
с молодыми аксельратами.
Дразнят удалью былинной
так,
    что ахают наставники.
Рядом с безопасной бритвой —
оловянные солдатики.
Сигареты
            рядом с куклой,
прыгалки —
                 с губной помадою.
Над планетою нескучной,
будто горы —
дети малые.

Виноваты витамины?
Или сполохи магнитные?..

Объясняя,
утомили
эрудиты именитые…
А планета ждет подсказки,
с головой уходит в митинги.
У планеты рост —
гигантский.
На планете гул —
космический.
Хлеб идет
грядущей выпечки.
Стал далеким
                  близкий локоть…

Каждый раз
                встаешь на цыпочки —
сына
по плечу похлопать.

Если вы есть —
                      будьте первыми!
Первыми —
                 кем бы вы ни были.
Из песен —
                лучшими песнями.
Из книг —
               настоящими книгами.
Первыми будьте!
И только.
Песенными,
                как моря.
Лучше
         второго художника
первый
маляр!

Спросят вас
                оробело:
«Что же тогда окажется?
Ежели все
              будут первыми,
кто
пойдет
в замыкающие?..»
А вы трусливых
                     не слушайте!
А вы их сдуйте, как пену.
Если вы есть —
                      будьте лучшими!
Если вы есть —
                      будьте первыми!
Если вы есть —
                      попробуйте
горечь
зеленых побегов.
Примериваясь,
                   потрогайте
великую ношу
первых.
Как самое неизбежное,
взвалите ее
               на плечи…

Если вы есть —
                     будьте первыми!
Первым – трудней.
И легче.

Снег блестел,
будто ртутью
                 сыпанули с крыш.
Снег хрустел,
будто кто-то
                кочерыжку грыз.
Оглушал
этот смачный и протяжный
                                     хруст.
Снег лежал
на платформах,
                    будто главный груз.
И машин
не стеснялся он,
                     не избегал.

Был
большим.
Наряжать деревья
                       помогал.
Обступал,
как несмазанная дверь,
                              скрипел.
Прилипал
к шубам и ушанкам,
                           как репей.
Снег нырял
в хитрые прически
                          юных
                                  дам.
Проверял
наше отношенье
                       к холодам.
Мы
его
на своих плечах
                      в дома несли.
Мы
его
в коридорах,
                 веселясь,
                             трясли.
В доме —
смех:
очищенье валенок
                        идет.
Сеем снег…

Я еще не знаю,
что взойдет.

Бежала,
          как по воздуху.
С лицом,
как май, заплаканным.
И пляшущие волосы
казались рыжим пламенем!
И только дыма не было,
но шла волна горячая…
Она бежала —
нежная,
открытая,
парящая!
Звенела,
           будто денежка,
сама себя нашедшая…
Не сознавая,
                девочка
бежала в званье женщины!
Так убегают узники.
Летят к метро болельщики…

И был бюстгальтер узенький,
как финишная ленточка.

Шла тропинка,
                    спотыкаясь.
Перед ним – оборвалась…
Я сказал:
           «Здорово, кактус!
Как живешь ты,
дикобраз?..»
Не хотел он огрызаться,
но —
переходя на хрип —
буркнул:
           «Сам не из красавцев!..
Тоже мне
Жерар Филип…
Как живу?
На общем фоне
это
    кажется простым.
По учебнику.
По форме
жителей полупустынь…
Разбери
          на этих кручах,
кто – враги,
а кто – друзья.
Без защиты,
                без колючек
в нашем климате нельзя…
Как живу?
Да между делом
даже камень
                превозмог.
Жить
на солнце оголтелом
я могу!
А ты бы
           смог?..
Как живу?
Других не хуже.
До сих пор еще не смолк…
Жить,
потрескавшись от стужи,
я могу!
А ты бы
           смог?..
Чтоб в тебя
               вонзался ветер,
чтоб взрывался и терзал!..»

«Люди могут…» —
я ответил.
«Люди могут…» —
я сказал…

Он взглянул в глаза мне зыбко
(аж по сердцу —
холодок).
На прощанье,
                  как слезинку,
взял
     и выдавил цветок.
Расстегнувшись безопасно,
соком,
        булькая,
                  набух…

Камни были —
будто пашня.
А колючки —
будто пух.