Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

Поют дивчата о ветле густой —
Никак ветла не хочет в песне вянуть! —
И виноград янтарный да румяный
Заботливо срезают. Над землей
Летят высо́ко журавли над ними
И вторят им напевами своими.
И журавлям ветлы́ как будто жаль,
И щедрой осени близка печаль,
Печаль, что в сердце радостью встает.
Поют дивчата — то любовь поет!

А виноградник — гордость киевлян:
Здесь победил морозы и туман
Ум человека, ясный и упорный,
Что бросил вызов буре непокорной,
Что стал природе другом навсегда,
Хотя и с другом может он сразиться;
Здесь в каждой виноградине струится
Живое вдохновение труда.

Они поют — поет неудержимо
Всё, что вокруг, что зримо и незримо,
И даже старый бригадир седой,
Скупой на речь и на работе хмурый,
Как будто струнный перебор бандуры,
Подхватывает звуки песни той.
Они поют, чтоб труд согласней шел,
Чтоб слить его и песню воедино,
Чтоб золотому Октябрю на стол
Дать виноград и молодые вина.

Мазурка нас в объятия взяла
И по лесам туманным понесла
Далеко в горы, где темнеют буки,
И рассказали нежной дудки звуки
Про вечер-праздник польского села.

Дробь легкой польки дудка выбивала,
И вспомнил тотчас я стихи Купалы[45]
Про польку белорусских деревень,
Где Стася с Зосей, юные как день,
Влюбленные, кружатся среди зала.

Цветистым морем разлились лады,
Как по весне цветущие сады,
Звучал напев то грустно, то игриво,
Народа сердце билось в песне живо —
То, что когда-то билось в час беды.

День новой Польши! Радостные клики!
Народов дружба в этот час великий
Сердца, труды и помыслы слила.
Подобием цветка она цвела —
Варшавской пышной пурпурной гвоздики[46].

Как поросль виноградных нежных лоз,
Язык храни. Упорно, неустанно
Бурьян пропалывай. Прозрачней слез
Пускай язык пребудет. Постоянно
Пускай тебе он будет подчинен,
Хоть сам живет своею жизнью он.

Прислушайся: как океан без краю —
Народа речь; и гнев и радость в ней,
В ее живых раскатах. Я не знаю
Мудрейших, чем народ, учителей.
Его слова — как жемчуг; их значенье —
И труд, и человек, и вдохновенье.

Заглядывать не бойся в словари:
Не мертвый сумрак там — живые дали;
Как садовод умелый, собери
Плоды созревшие Гринче́нко, Даля.
Не гневайся, когда совет дарят,
И не ленись возделывать свой сад.

Ее услышишь в голосе синицы[47],
Вещают крики воронов о ней[48],
Она в метели уходящей мнится
И в том, что дни становятся длинней,

И в глянцевитых почках на каштане,
В сугробах ржавых, в ручейках живых,
Что чистым серебром блестят в тумане,
Как будто грязь и не касалась их.

Она — и в капле, звонкой, словно льдинка,
Что птица с ветки нехотя стряхнет,
Она — в подснежной зелени барвинка,
В сережках на березе у ворот.

Она — и в кузне, где нетерпеливо
Вперегонки играют молотки,
И в тальнике, чьи ветви прихотливо
Переплелись, краснея, у реки.

Она и в песне, что молчать не в силах,
В дороге, что сейчас душе близка;
Она — в глазах, как вишни, влажных, милых,
Блеснувших из-под белого платка.

О, кто сказал, что не земная ты?
Ты ожила в шевченковской Марии,
И дольний мир смиренно клонит выю
Перед тобой, святыня чистоты!

Ты, в будущее устремив мечты,
Ему несешь дитя. Глаза родные
Такую скорбь явили нам впервые,
Что перед нею все слова пусты.

Он вырастет, младенец твой пригожий,
И, в плотничестве сведущ, сердцем чист,
Крест вытешет себе людской, не божий.

Затем и горек взор твой, хоть лучист:
Понять его простой лишь смертный может,
А не святые и не папа Сикст.

Над нашим домом пролегает трасса.
Здесь на Москву, на Бухарест, на Прагу
Шумливые летают самолеты
И днем и ночью.
                           «Это вам мешает,
Волнует вас, тревожит, беспокоит?»
— «Волнует? Нет. Тревожит? Да нисколько.
А беспокоит — что ж! Могу я смело
Назвать чудесным это беспокойство.
Ведь беспокойна также и весна —
Она приходит с грозами, с дождями,
С ветрами и с причудами такими,
Что сердце земледельца и поэта
Волнуют, даже мучат. И, однако,
Весну мы все по праву называем
Порою счастья, юности, надежд,
Порой посевов, песен и любви.
И вот, когда мы в сумраке ночном,
Среди извечных звезд, в бездонном небе,
Вдруг видим звезды новые, что мчатся
С неслыханною быстротой, когда
К нам долетит глухой моторов рокот
На тех высотах, где совсем недавно
Еще трубили только журавли
Да, пролетая, гуси гоготали,
Мы думаем: ведь это пролетают
Сердца людские, чувства и умы
И, как мы говорим, людские судьбы,
Среди которых нет и двух похожих;
Ведь это значит — всё сильнее дружба
Держав, земель, народов, городов;
Ведь это мира голуби летят —
Стремительные эти самолеты, —
Те, что проносят на груди могучей
Не атомное страшное оружье,
Не водородное, а мирных, честных
Иванов, Янов, Гансов, Жанов, Джонов,
Марий и Мэри, Катерин, Катрин,—
И в грудь мою вливается тепло,
И жадно руки тянутся к работе!»

Отчизна! Мы горды тобою,
Трудом и подвигом твоим,
Твоею чистою весною
И сил источником живым.

Мы и под звездами чужими,
В горах, где небо голубей,
Болели болями твоими
И жили радостью твоей.

Ты — сердце, полное любовью,
Ты — праведный и грозный гнев.
В стобратней речи, в каждом слове
Твой молодой звучит напев.

О! Тот достоин лишь презренья,
Тот не имеет права жить,
Кто мог предать тебя забвенью,
Тебе, Отчизна, изменить!

Трудом иль песней день встречаем, —
Мы к трепетной груди твоей,
К тебе, Отчизна, припадаем,
Как припадал к земле Антей.

Давно всё это было. Кисловодск
Лежал в низине. А на взгорье светлом
Мы отдыхали меж высоких трав,
Пестреющих узорными цветами
Таких оттенков, что ни описать,
Ни счесть их невозможно. А над нами
Кружились и мелькали мотыльки —
Большие, маленькие, голубые,
И красные, и желтые — ну, словом,
Для энтомолога богатый клад,
А для художника и для поэта —
На зрелость испытанье.
                                     Мы с тобою
Беседовали просто и сердечно.
Рука в руке лежала, легкий трепет
Из сердца в сердце шел. Я в синеву
Бездонных глаз твоих смотрел. Казалось,
Что отразились в ней одновременно
Тревога и покой моей души,
И веял на меня с твоих ресниц
Любви чудесный ветер, свежий, терпкий.
Да! Смоль волос и синь прекрасных глаз —
Такое редкостное сочетанье —
Запечатлелись в памяти моей
Навеки. Губы влажные твои
Я чувствую как будто и поныне
И слышу голос, теплый и глубокий,
А смысл высокий самых малых слов
Вливался в грудь мне, как поток нагорный,
Что в озеро долинное стремится…

И ночь упала. И невесть куда
Во тьме над нами кроншнепы летели,
И трепетали трели их, как наши
Горячие и нежные сердца.