Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

На зелено-синем море
Блики светлые гуляют,
Дождь прошел. Роняет капли
Влажный от дождя платан.

В старый-старый дуб ветвистый
Застучал привычно дятел,
И синица чаще стала
Перепархивать в ветвях.

Рдеет роз осенних пламя,
Канны встали у дороги,
Возле кактуса с агавой
В красном девушка одна.

А над морем реет чайка,
Реет парус, будто чайка,
В добрый путь зовет людей,
И покой разумный, чистый
Тут с тревогою обнялся,
Как с сестрою старший брат.

Сквозь темноту веков, как факел под ветрами,
Стремленье к вольности ты гордо пронесла.
В терновом шла венце, струилась кровь с чела,
Но песня вечная не молкла над горами.

Ты видела зарю орлиными очами,
Хоть грудь сжимал удав бесправия и зла,—
И чаянья сбылись! На скалах расцвела
Та роза, что пышней раскроется с годами.

Твой древний Ереван, твои сады, поля
Теперь животворит сиянье звезд Кремля,
Кипит счастливый труд в долине Арарата.

Цветешь ты, радуясь, в кругу большой семьи,
Возводишь здания чудесные свои;
Прими ж и мой поклон — от друга и от брата.

Густыми красками земными
Он оживляет полотно,
И поколениям над ними
Мечтать и спорить суждено.

Но ярких красок переливы
Он не по прихоти берет:
Не всё, что ты встречаешь, — живо,
Жизнь только в том, что не умрет!

Хотя порою и в крупице,
В мгновенном лучике сквозном
Пожара зарево таится,
Как в искре — молния и гром.

Багряной осени приметы,
Седого инея узор —
Залог весеннего расцвета,
По-новому решенный спор!

Но там пышнее возрожденье,
Там плодоноснее мечта,
Где взлет, где воля, где горенье,
Где чувств и мысли полнота.

Затем-то с жадностью такою
Он пишет бег морских валов,
Часы не сна, а непокоя
Великих Партии сынов.

Стоокий, стойкий, стерегущий,
Глядит он зорко в даль времен,
Минувший век и век грядущий
Готов поднять, как бремя, он.

Он — труд, он — гнев, он — страсти пламя,
Он — там, где люди, где борьба,
Он — вместе с юными бойцами,
Он — меч восставшего раба.

И видим мы в его созданье,
Какое это счастье — жить,
Быть человеком не по званью,—
Народу, всей земле служить!

Так верится: березы эти, ели
Его походку, соколиный взгляд
Из-под седых бровей запечатлели

Раз навсегда. И тени, что лежат
Вдоль вековой аллеи, как узоры,
И мглы лесной смолистый аромат,

И птица в чаще, скрытая от взора,
Струной звенящая (а в этот звон
Вливает голосок другая — вто́рой),

И эта тишь, и строгий чистый тон, —
Всё им полно… Какую знал тут участь,
Как он творил и как терзался он!

В спокойствии — тревоги вечной жгучесть:
Она кровавым дергала крылом,
И зрела мысль, в противоречьях мучась.

С открытым он всегда ходил челом,
И хоть не раз блуждал он в чаще темной,
Юродствуя, клянясь своим Христом,

Хоть проклинал, как вредный и никчемный,
Свой труд «Война и мир» — прекрасный плод,
Рожденный в этой комнатушке скромной, —

Какая глубь, какая ширь зовет,
Как раскрываются народа силы
В искусстве том, что в свой водоворот

Сердца и поколенья захватило!..
Молчат деревья, не дрожит трава
У изголовия простой могилы:

Там палочка зеленая жива![43]

Хевсур спустился с прадедовских гор
В долину возле жаркого Тбилиси,
В свой новый дом, опрятный, непохожий
На ту насквозь продымленную саклю,
Где он родился, где потом женился,
Где появились дети у него —
Вот этот мальчик, девочка вот эта,
Которые, став у дверей, молчат,
Но с любопытством на гостей взирают.

Он турьи — горного козла — крутые
Рога прибил над входом, — для того ли,
Чтоб вспоминать о сумрачных охотах,
О скалах и зловещих пропастях,
О каменистых и опасных тропах,
А может статься, дань свою платя
Обычаям магическим каким-то,
Зооморфическим или другим…
Сняв с колышка, он гордо показал нам
Свое национальное убранство,
Всё в блестках, вышитое прихотливо,
Нежданно мне напомнившее чем-то
Неуловимым и гуцулов но́шу,
И верховинцев польских одеянья,
А может быть, и сербскую одежду,
Какою щеголяли гайдуки,
Родня опри́шков наших… На стене
Висел трехструнный инструмент — пандури,
Хранящий память прадедовых рук…
Жалеет ли он о горах? Пожалуй,
Бывает… Вот жена его, к примеру,
И нынче выбралась к своей родне,
К родным местам… Как не жалеть, конечно!
А вот как вспомнишь, что в кровавых распрях
С соседями-кистинами за веру
(Кистины, знаете, магометане),
А более, по правде, за скотину,
А то из мести кровной, — в тьме сплошной
Прошли хевсура молодые годы,
Как вспомнишь тот обвал в родных горах,
Когда его засыпало камнями
(Действительно, хевсур был согнут вдвое),
Как вспомнишь, что жена его когда-то,
По древнему обычаю хевсуров,
В хлеву детей произвела на свет,
Затем, что дети — тот же скот домашний…
Эх, что тут скажешь! Не о чем жалеть!
Его когда-то там считали мудрым,
Твердили, что орлу он равен зреньем
(Он на охоте был и вправду зорок),—
Но вот теперь признаться до́лжен он,
Что там глядел на мир одним лишь глазом,
И только здесь увидел жизнь двумя,
И так его соседи уважают,
Что в сельсовет на этих днях избрали…
Да! В сельсовет, чтоб помогал советом
Односельчанам… И в колхозе он
Не из последних (указал рукою
Он на мешки в соседнем помещенье —
С пшеницей, с кукурузой золотой)…
Остался он неграмотным, но дети,
Вон те, что были рождены в хлеву,
Учиться ходят в школу… (Покраснели
Ребята, да неловко убежать.)
Три школы здесь: грузин, азербайджанцев
И русских учат в них… Так три народа
Живут и трудятся миролюбиво
(«Не так, как мы с кистинами в былом»)…
«Да что ж я, старый дурень, заболтался!
Эх, без жены гостей не встретишь толком!» —
И на столе явились: сыр овечий,
И темный хлеб, и светлое вино —
Уже из виноградников долины…

Войдите в мир, где грозы и лазурь,
Где кедры поднялись, как будто для полета,
Где моря запахи и зной песчаных бурь…
Войдите! Настежь вам распахнуты ворота.

Войдите в мир, где, как хрусталь, родник,
Где реют ласточки, не молкнет пчел жужжанье,
Где колос ни один на ниве не поник,
Где жизни дерево не знает увяданья!

Войдите в мир, где на седых камнях
Гранаты налились огнем густым и алым,
Где песня и любовь в девических глазах,
Где города встают в цветенье небывалом.

Войдите в мир, что отстояли мы
От ненасытных орд, от замыслов лукавых!
Мы твердо здесь стоим преградой против тьмы, —
Ведь это наша кровь во всех плодах и травах.

Войдите в мир, где только честный труд
Роднит сердца людей, где в солнечном просторе
Взмывает самолет, как лебедь, поутру,
А тень бежит за ним… Войдите в сад над морем!