Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

Она — весенних роз расцвет
        И поцелуя слаще…
А в дни войны, в годину бед
        Она — клинок разящий.

Она — сродни журчанью вод,
        Шелко́вых трав нежнее…
И раб, восставший на господ,
        Вооружится ею.

Она — искристая руда,
        Что золотом богата…
А в дни великого труда
        Она кузнец и ратай.

Она — гармонии душа,
        Согласия и мира…
А может, хищников круша,
        Выть острою секирой.

И верю я: когда придет
        День Коммунизма юный,—
Она всю силу обретет,
        Все голоса, все струны!

В Чернигове — опять из пепелища
Он восстает, и строг и вдохновен, —
Ты набредешь на скромное жилище,
И дух займет при виде этих стен.

И легкий смех ты оборвешь нежданно,
И голову невольно склонишь ты:
Ведь некогда текла «Fata morgana»
Здесь из-под тонких пальцев на листы…

У домика, в траве, цветы остались,
Еще, должно быть, с тех былых времен:
Здесь одиночество или усталость[42],
Копаясь в грядках, гнал из сердца он.

Вот пепельные, серые агавы —
Они лишь перед смертью и цветут.
Он в этой смерти видел жизни славу,
Он их любил, он посадил их тут.

Вот мальвы… Как с родней своею близкой,
Он с ними встретился в краю чужом
И, шляпу сняв, им поклонился низко,
И даже «здравствуйте» сказал притом.

Вот — гордость садика, за полстолетья
Разросшегося в холе и тепле,—
Горят гвоздик душистые соцветья,
Как звезды, выросшие на земле.

От Горького когда-то Коцюбинский,
Как дружбы дар, их с Капри получил.
В гостеприимной почве украинской
Они росли и набирались сил.

И принялись они на Украине,
Но расцвели совсем на новый лад, —
И вот для всех людей советских ныне
Они благоухание струят!..

Как выдумка чудесна у поэта!
Под самым домиком своим на грядках
Сажает злаки он из года в год
И летом смотрит с радостью спокойной,
Как рожь и зеленеет и желтеет,
Как голубыми звездочками лен
Сияет под лазурью огневой,
Как бело-розово цветет гречиха,
Где пчелы несмолкаемо гудят —
Оркестр миниатюрных музыкантов,
В пахучих затаившийся цветах, —
Как тучей конопля зеленоватой
Густеет…
                В памяти его встает
Село родное, села Беларуси,
Полощущие тонкий холст дивчата,
Их песни о любви и скорбной иве.
Года припоминает он былые,
И раны те, которых не забыть,
И радости, не погасить которых,
И стон бедняцкий, тот, что так терзал
Поэта сердце, вызывая к жизни
Кровоточащие стихи. Потом
Он думает о нынешнем: о доме,
Где не лучина дедовская тлеет,
Не каганец засаленный чадит,
А электричество сияет ровно,
Где школьники при этом ясном свете
Читают Гете, Пушкина, Шевченка,
Ну, и его, народного поэта,
Или старательно в тетрадках пишут
На языке родном, который встарь,
В дни горестные, под бичом царей,
Считался годным только для стенаний…
Он думает о тракторе в полях,
Где прежде жалкая соха блуждала,
О наступленье на глухую топь,
Предпринятом упорной молодежью,
О фабриках на месте зыбунов,
Об институтах вместо пустырей,
О молодых приятелях своих,
Которые теперь толпой веселой
Проходят там, где он когда-то с другом
И горсточкой товарищей отважных
Шел против бури и проклятой тьмы.
Идут, перекликаясь то и дело
С друзьями — всей советскою родней, —
Перекликаясь с честными людьми
На всей земле, в святой борьбе за мир,
За дружбу всех народов и племен,
За счастье и за труд раскрепощенный.

Когда же, в дни неистового зноя,
Сжигающего и хлеба и травы,
Заметит он на небосклоне тучу,
Несущую земле дождь благодатный,
Он улыбается ржаным колосьям,
Льну и гречихе, наливает чарку
Вина, прозрачного, как светлый день,
И молвит сам себе: «Итак, за дождь,
За наше счастье! Ну, Якуб, во здравье!»

Свою головку русую она
Пунцовою косынкой повязала,
Лишь прядка шаловливая видна —
Как будто под платком ей места мало.

Глаза искрятся из-под стрел-бровей —
Читают жизни дивные страницы.
Торопишься порой, а перед ней
Никак не сможешь не остановиться.

Заговорит — как песню запоет,
А запоет — забудешь вмиг про всё ты…
Рукав — как белый парус, чуть взмахнет
Рукою, загорелой от работы.

Посмотрит — и осветит сердца дно,
Откроет всё, сокрытое дотоле, —
И сердцу странно: разве же оно
Еще способно ныть от сладкой боли?

Наш «экипаж» — я, сын мой и шофер,
Товарищ Глебов Николай Петрович,—
Торжественное обещанье дал,
В край белорусский ехать собираясь:
Обедать не в столовых или чайных,
А в тишине лесной, в полях, под ивой,
В соседстве с вереском и лопухом,
Как говорят французы — «на траве».

Мы шефом-кулинаром, или коком,
Единодушно Глебова избрали,
И с честью Глебов выполнял свои
Обязанности: жарил шашлыки,
Яичницу с томатами готовил
(«По-гречески»), порою подавал
Суп рыбный, а не то варил кулеш,
Или «гулеш», как с пензенским акцентом
Твердил упрямо Николай Петрович.

Он, пензенец, попал на Украину
Во дни войны, да так здесь и остался.
Знаток цветов и певчих птиц любитель,
Он любит путешествия, в которых
Не требуется суматохи, спешки,
В которых и маршрута даже нет,
А можно действовать по вдохновенью
Иль прихоти…

                      Поныне этот день
Перед глазами. На лесной поляне,
Где колокольчик и гвоздика рядом
Под летним солнцем греются невинно,
Расселись мы. «Гулеш» наш закипает
И запахами ноздри нам щекочет,
По сторонам шумят большие сосны,
В бездонном небе ястреб реет плавно,
И тихо в сердце…

                                  А издалека
Девичья песня из села несется,
Та песня белорусская родная,
Напева украинского сестра,
Как снег нагорный, чистая от века…

Всем телом, всем сердцем, всем светлым умом
Жить в творческом, в гордом труде неизменно,
Всё то, что живет и теперь и в далеком былом,
Собрать, словно мед на лугу необъятной Вселенной!

Тебе, человек, всё обилье строптивой Земли,
Тебе, архитектору новых, невиданных зданий,
Тебе, кто сажает леса, самолеты ведет, корабли,
Основы для счастья кладет, неизвестного ране!

Будь щедрым, как море, как ветер, как солнечный свет.
В любви безграничный, и в гневе не ведай границы,
Дыханье лови поколений, грядущих вослед, —
Страшись одного: от родного народа отбиться.

Кто чувствует только себя и поет для себя,
Тот в будущих днях, как и ныне, не сыщет признанья.
Неси в дар Отчизне все мысли, все речи, любя, —
И сердце твое никогда не узнает молчанья.