Георгий Иванов - Стихотворения (Полное собрание стихотворений)

Слава, императорские троны, —
Все, о них грустящие тайком,
Задаетесь вы на макароны,
Говоря вульгарным языком.

Что мечтать-то: отшумели годы,
Все исчезло, сгнили мертвецы.
Но, пожалуй, рыцари свободы,
Те еще отчаянней глупцы:

Мнится им — из пустоты вселенской,
Заново, и сладко на душе,
Выгарцует этакий Керенский
На кобыле из папье-маше.

Чтобы снова головы бараньи
Ожидали бы наверняка
В новом Учредительном Собранье
Плети нового Железняка.

Перекисью водорода
Обесцвечена природа.

Догорают хризантемы
(Отголосок старой темы).

Отголосок песни старой —
Под луной Пьеро с гитарой…

Всюду дрема. Всюду убыль.
Справа Сомов. Слева Врубель.

И, по самой серединке,
Кит, дошедший до сардинки.

Отощавший, обнищавший,
Сколько в прошлом обещавший!

В — до чего далеком — прошлом,
То ли звездном, то ли пошлом.

Истории зловещий трюм,
Где наши поколенья маются,
Откуда наш шурум-бурум
К вершинам жизни поднимается,

И там на девственном снегу
Ложится черным слоем копоти…
"Довольно! Больше не могу!" —
Поставьте к стенке и ухлопайте!

Мимозы солнечные ветки
Грустят в неоновом чаду,
Хрустят карминные креветки,
Вино туманится во льду.

Все это было, было, было…
Все это будет, будет, бу…

Как знать? Судьба нас невзлюбила?
Иль мы обставили судьбу?

И без лакейского почету
Смываемся из мира бед,
Так и не заплатив по счету
За недоеденный обед.

Жизнь продолжается рассудку вопреки.
На южном солнышке болтают старики:
— Московские балы… Симбирская погода…
Великая война… Керенская свобода…

И — скоро сорок лет у Франции в гостях.
Жужжанье в черепах и холодок в костях.
— Масонский заговор… Особенно евреи…
Печатались? А где? В каком Гиперборее?

…На мутном солнышке покой и благодать,
Они надеются, уже недолго ждать —
Воскреснет твердый знак, вернутся ять с фитою
И засияет жизнь эпохой золотою.

Паспорт мой сгорел когда-то
В буреломе русских бед.
Он теперь дымок заката,
Шорох леса, лунный свет.

Он давно в помойной яме
Мирового горя сгнил,
И теперь скользит с ручьями
В полноводный, вечный Нил.

Для непомнящих Иванов,
Не имеющих родства,
Все равно, какой Иванов,
Безразлично — трын-трава.

………………………………….

Красный флаг или трехцветный?
Божья воля или рок?
Не ответит безответный
Предрассветный ветерок.

Не верю раю, верю аду,
Счет потеряв своим заботам.
Но вот — читаю Илиаду,
Как ходят в баню по субботам.

И, точно гимны на рояли,
Гекзаметры перебираю:
Раз так писали — не гуляли, —
Не верю аду, верю раю.

Сквозь рычанье океаново
И мимозы аромат
К Вам летит Жорж Иванова
Нежный шопот, а не мат.

Книжки он сейчас отправил — и
Ждет, чтоб Гуль его прославил — и
Произвел его в чины
Мировой величины.

(За всеобщею бездарностью.)
С глубочайшей благодарностью
За сапожки и штаны.

Дождя осенняя туманность,
Природы женское тепло.
А я живу — такая странность —
Живу и даже верю в зло.

Все это было, было, было,
Все это было, будет, бу…
Плетется рыжая кобыла,
Везет дрова, везет судьбу.

Никому я не враг и не друг.
Не люблю расцветающих роз.
Не люблю ни восторгов, ни мук,
Не люблю ни улыбок, ни слез.

А люблю только то, что цвело,
Отцвело и быльем поросло,
И томится теперь где-то там
По его обманувшим мечтам.

Памяти провалы и пустоты.
Я живу… Но как же так? Постой…
…Чайка ловко ловит нечистоты
Из волны лазурно-золотой. —

Проглотив какую-нибудь пакость,
Весело взлетает в синеву…
Малоутешительно — однако
Никаких сомнений — я живу!

Построили и разорили Трою,
Построили и разорят Париж.
Что нужно человеку — не герою —
На склоне?.. Элегическая тишь.

Так почему все с большим напряженьем
Я жизнь люблю — чужую и свою, —
Взволнован ею, как солдат сраженьем,
Которое окончится вничью.

Кавалергардский или Конный полк —
Литавры, трубы, боевая слава,
Простреленных штандартов дряхлый шелк,
Ура… Урра!.. Равнение направо!..
И Государь, в сияньи, на коне…
Кругом ни шороха, ни дуновенья…

…Так издали рисуются — не мне! —
Империи последние мгновенья.

Повторяются дождик и снег,
Повторяются нежность и грусть,
То, что знает любой человек,
Что известно ему наизусть.

И, сквозь призраки русских берез,
Левитановски ясный покой
Повторяет все тот же вопрос:
"Как дошел ты до жизни такой?"

И сорок лет спустя мы спорим,
Кто виноват и почему.
Так, в страшный час над Черным морем
Россия рухнула во тьму.
Гостинодворцы, царедворцы
Во всю спасались рысь и прыть;
Безмолвствовали чудотворцы,
Не в силах чуда совершить.

И начался героев — нищих
Голгофский путь и торжество,
Непримиримость все простивших,
Не позабывших ничего.

Стонет океан арктический,
Зреют кисти винограда…
И презренный ум практический
В мире — высшая услада.

И плывет недоумение
Вечно к Западу, к Востоку:
— Ну, раздай свое имение.
— Ну, подставь вторую щеку.

Прозрачная, ущербная луна
Сияет неизбежностью разлуки.
Взлетает к небу музыки волна,
Тоской звенящей рассыпая звуки.

— Прощай… И скрипка падает из рук.
Прощай, мой друг!.. И музыка смолкает.
Жизнь размыкает на мгновенье круг
И наново, навеки замыкает.

И снова музыка летит, звеня.
Но нет! Не так, как прежде, — без меня.

Все на свете очень сложно
И всего сложнее мы,
Недоступно, невозможно,
Кроме музыки и тьмы,

Снов, изгнанья и сумы.
Все на свете очень просто,
Да и мы совсем просты —
Как могильные кресты,

Как ослиные хвосты —
Досчитай, не сбившись, до ста
В звонком мире суеты.
И тогда, что пожелаешь,

Все твое — и то, и то!
Только нет, не досчитаешь,
Как не досчитал никто —
Девяносто девять, сто.