Георгий Иванов - Стихотворения (Полное собрание стихотворений)
1 ноября 1949
647
Тамаре Карсавиной
Вот, дорогая, прочтите глазами газели,
Теми глазами, что весь Петербург чаровали
В лунном сиянье последнего акта Жизели,
Или в накуренном, тесном, волшебном "Привале".
Имя Карсавиной… В этом сияющем звуке
Прежнее русское счастье по-новому снится.
Я говорю Вам, целуя прекрасные руки:
— Мир изменился, но Вы не могли измениться.
Май 1950 г.
648
Т. Смоленской
Человек природно-мелкий,
Разносолов не ища,
Я довольствуюсь тарелкой
Разогретого борща.
Но, когда тарелку супа
Подаешь мне, Тася, ты,
Для меня (пусть это глупо!)
В нем капуста — как цветы.
От того ли? От сего ли?
Добровольно? Поневоле?
Я в Твой борщ всегда влюблен.
И — когда он не досолен,
И — когда пересолен.
1950
649
— В этом мире любила ли что-нибудь ты?..
— Ты, должно быть, смеешься! Конечно, любила.
— Что? — Постой. Дай подумать! Духи и цветы,
И еще зеркала… Остальное забыла.
1950
650
Плавают в море различные рыбы,
То в одиночку, то целой гурьбой.
Если тех рыбок поймать мы могли бы,
Были б мы сыты с тобой.
Вялили, жарили, впрок бы солили,
Теплые шубки на рыбьем меху
К зимнему холоду сшили…
<1950?>
651
Я не знал никогда ни любви, ни участья.
Объясни — что такое хваленое счастье,
О котором поэты толкуют века?
Постараюсь, хотя это здорово трудно:
Как слепому расскажешь о цвете цветка,
Что в нем ало, что розово, что изумрудно?
Счастье — это глухая, ночная река,
По которой плывем мы, пока не утонем,
На обманчивый свет огонька, светляка…
Или вот:
у всего на земле есть синоним,
Патентованный ключ для любого замка —
Ледяное, волшебное слово: Тоска.
<1950>
652
С пышно развевающимся флагом,
Точно броненосец по волнам,
Точно робот, отвлеченным шагом,
Музыка пошла навстречу нам.
Неохотно, не спеша, не сразу,
Прозревая, но еще слепа, —
Повинуется ее приказу
Чинно разодетая толпа.
Все спокойно. Декольте и фраки
Сдержанно, как на большом балу,
Слушают в прозрачном полумраке
Смерти и бессмертию хвалу.
Только в ложе молодая дама
Вздрогнула — и что-то поняла.
Поздно… Мертвые не имут срама
И не знают ни добра, ни зла!
Поздно… Слейся с мировою болью.
Страшно жить, страшнее умереть…
Холодно. И шубкою собольей
Зябнущего сердца не согреть.
<1950>
653
На один восхитительный миг,
Словно отблеск заката-рассвета,
Словно чайки серебряный крик,
Мне однажды почудилось это.
Просияли — как счастье во сне —
Невозможная встреча-прощанье —
То, что было обещано мне,
То, в чем Бог не сдержал обещанья.
<1952>
654–655. СТАНСЫ
Родная моя земля,
За что тебя погубили?
Зинаида ГиппиусI
1
Судьба одних была страшна,
Судьба других была блестяща,
И осеняла всех одна
России сказочная чаша.
2
Но Император сходит с трона,
Прощая все, со всем простясь,
И меркнет Русская корона
В февральскую скатившись грязь.
3
…Двухсотмиллионная Россия, —
"Рай пролетарского труда",
Благоухает борода
У патриарха Алексия.
4
Погоны светятся, как встарь
На каждом красном командире,
И на кремлевском троне "царь"
В коммунистическом мундире.
5
…Протест сегодня бесполезный, —
Победы завтрашней залог!
Стучите в занавес железный,
Кричите: "Да воскреснет Бог!"
II
1
…И вот лежит на пышном пьедестале
Меж красных звезд, в сияющем гробу,
"Великий из великих" — Оська Сталин,
Всех цезарей превозойдя судьбу.
2
И перед ним в почетном карауле,
Стоят народа меньшие "отцы",
Те, что страну в бараний рог согнули, —
Еще вожди, но тоже мертвецы.
3
Какие отвратительные рожи,
Кривые рты, нескладные тела:
Вот Молотов. Вот Берия, похожий
На вурдалака, ждущего кола…
4
В безмолвии у Сталинского праха
Они дрожат. Они дрожат от страха,
Угрюмо морща некрещеный лоб, —
И перед ними высится, как плаха,
Проклятого «вождя», — проклятый гроб.
Р. S. Первое стихотворение написано незадолго до смерти Сталина, второе вскоре после его смерти.
Г. И.
656
Ну да — немного человечности,
Клочок неснившегося сна.
А рассуждения о вечности…
Да и кому она нужна!
Ну да — сиянье безнадежности,
И жизнь страшна и мир жесток.
А все-таки — немножко нежности,
Цветка, хоть чахлый, лепесток…
Но продолжаются мучения
И звезды катятся во тьму.
И поздние нравоучения,
Как все на свете — ни к чему.
<1954>
657
Но черемуха услышит
И на дне морском простит…
О. МандельштамЭто было утром рано
Или было поздно вечером
(Может быть, и вовсе не было).
Фиолетовое небо
И, за просиявшим глетчером,
Черный рокот океана.
…Без прицела и без промаха,
А потом домой шажком…
И оглохшая черемуха
Не простит на дне морском!
<1954>
658
Как тридцать лет тому назад,
Как тридцать пять, возможно, сорок,
Я заглянул в твой сонный сад,
Царица апельсинных корок,
Царица лунной шелухи,
Сердец, которые не бьются,
Где только мучатся стихи
И никогда не создаются.
И все не разрешен вопрос,
Один из вечных и напрасных:
Что слаще — запах красных роз
Иль шорох туфелек атласных?
<1954>
659
Умер булочник сосед.
На поминках выпил дед.
Пил старик молодцевато, —
Хлоп да хлоп — и ничего.
Ночью было туговато,
Утром стало не того, —
Надобно опохмелиться.
Начал дедушка молиться:
"Аллилуйа, аль-люли,
Боже, водочки пошли!"
Дождик льет, собака лает,
Водки Бог не посылает.
"Аллилуйа! Как же так —
Нешто жаль Ему пятак?"
Пятаков у Бога много,
Но просить-то надо Бога
Раз и два, и двадцать пять,
И еще <раз>, и опять
Помолиться, попоститься,
Оказать Ему почет,
Перед тем как угоститься
На Его небесный счет.
<1954>
660
История. Время. Пространство.
Людские слова и дела.
Полвека войны. Христианства
Двухтысячелетняя мгла.
Пора бы и угомониться…
Но думает каждый: постой,
А, может быть, мне и приснится
Бессмертия сон золотой!
1954