Алексей Апухтин - Полное собрание стихотворений

Графиня, вы меня заставили краснеть…
Ну, можно ль лучше вас на вещи все смотреть?
На память мне пришел один куплет французской,
Импровизация княгини Чернопузской…

Импровизация тогда лишь хороша,
Когда в ней есть и ум, и чувство, и душа.

А кстати, где ваш муж?

Он в клубе.

Неужели?

И он оставил вас для этой мелкой цели?

Он вас покинул, вас? Ваш муж, ей-богу, глуп!

Я здесь, я слышал всё, я не поехал в клуб!

Некстати же я стал пред нею на колени!

Предвижу много я кровавых объяснений!

Достойный ловелас! Извольте выйти вон!

Мое почтенье, граф! Графине мой поклон!

Ну что, довольны вы моей судьбой печальной?
По счастью, я для вас не изверг театральный:
Не стану проклинать, не стану убивать,
А просто вам скажу, что мне на вас плевать!
Не стану выставлять я ваших черных пятен,
И дым отечества мне сладок и приятен,
Но прыгать я готов на сажень от земли,
Когда подумаю, кого вы предпочли…

Подумайте ж и вы – скажу вам в оправданье –
Какое женщине дается воспитанье?
С пеленок связана…

Не понята никем…

Она доверчиво в мужчинах зрит эдем…

Довольно! Это я давно на память знаю
И «Сын Отечества» читать предпочитаю!

Как скучно быть одной…

Да, погляжу в окно:
Лизету милую к себе я жду давно…
Однако надо мне подумать в ожиданье:
Какое женщине дается воспитанье?

Приличней похвалы ему нельзя сказать:
Мать дочери велит статьи его читать.

О музыке судя лет сорок вкось и вкривь,
Над Ростиславом он отпраздновал победу.
  Сначала выпустил Юдифь,
    Потом – Рогнеду.

Из музыканта он вдруг педагогом стал,
Но в педагогии покрылся вечным срамом.
  Плохое воспитанье дал
    Он этим дамам:

Одна Владимира хотела уморить,
Другая пьяного прельстила Олоферна,
  И обе так привыкли выть,
    Что даже скверно.

Море спит в тиши ночной,
И корабль плывет большой;
Вслед за ним, косой играя,
Фея плещется морская.

Видят бедные пловцы
Разноцветные дворцы;
Песня, полная тоскою,
Раздается над водою…

Солнце встало – и опять
Феи моря не видать,
И не видно меж волнами
Корабля с его пловцами.

Ночью вчера, задремав очень рано,
В грезах увидел я Юстиниана.
В мантии длинной, обшит соболями,
Так говорил он, сверкая очами:
«Русь дорогая! Тебя ли я вижу?
Что с тобой? Ты не уступишь Парижу!
Есть учрежденья в тебе мировые,
Рельсы на Невском, суды окружные –
Чтоб не отстать от рутины заморской;
Есть в тебе даже надзор прокурорской;
Точно в других образованных странах,
Есть и присяжные… в длинных кафтанах.
В судьи ученых тебе и не надо,
Судьям в лаптях ты, родимая, рада.
Им уж не место в конторе питейной:
Судят и рядят весь мир на Литейной.
Вечно во всем виноваты дворяне,
Это присяжные знают заране,
Свистнуть начальника в рожу полезно,
Это мужицкому сердцу любезно.
„Вот молодец, – говорят они хором,–
Стоит ли думать над этаким вздором?“
Если ж нельзя похвалить его гласно,
„Он сумасшедший“, – решат все согласно,
Но ненадолго ума он лишился,
Треснул – и тотчас опять исцелился!
Публика хлопает, – и в наказанье
Шлют ее вон… под конец заседанья.
Злы у вас судьи, но злей адвокаты:
Редко кто чешется, все демократы!
Как я любуюсь на все эти секты,
Я, написавший когда-то пандекты,
Как бы министры мои удивились,
Знавшие весь corpus juris civilis[76],
Если б из дальней, родной Византии
Ветер занес их на север России!
Там, в Византии, сравненный с Минервой,
Законодатель считался я первый,–
Здесь же остаться мне первым уж трудно:
Здесь сочиняет законы Зарудный!»
Смолк император при имени этом,
Словно ужаленный острым ланцетом,
И в подтвержденье великой печали
Слезы из глаз его вдруг побежали.
Чтоб усыпить его силой целебной,
Дал я прочесть ему «Вестник судебный»,
Сам же прочел об Урусовском деле
И, к удивленью, проснулся в постели.
Видно, недаром всё это виденье!
Было ужасно мое пробужденье:
Солнце в глаза уж смеялось мне резко,
От мирового лежала повестка,
И осторожно, как некие воры,
В спальню входили ко мне кредиторы.

Чтоб в музыке упрочиться,
О юный неофит,
Не так пиши, как хочется,
А как Серов велит!

Когда будете, дети, студентами,
Не ломайте голов над моментами,
Над Гамлетами, Лирами, Кентами,
Над царями и над президентами,
Над морями и над континентами,
Не якшайтеся там с оппонентами,
Поступайте хитро с конкурентами.
А как кончите курс эминентами
И на службу пойдете с патентами –
Не глядите на службе доцентами
И не брезгайте, дети, презентами!
Окружайте себя контрагентами,
Говорите всегда комплиментами,
У начальников будьте клиентами,
Утешайте их жен инструментами,
Угощайте старух пеперментами –
Воздадут вам за это с процентами:
Обошьют вам мундир позументами,
Грудь украсят звездами и лентами!..
А когда доктора с орнамёнтами
Назовут вас, увы, пациентами
И уморят вас медикаментами…
Отпоет архиерей вас с регентами,
Хоронить понесут с ассистентами,
Обеспечат детей ваших рентами
(Чтоб им в опере быть абонентами)
И прикроют ваш прах монументами.

Наша мать Япония,
Словно Македония
Древняя, цветет.
Мужеством, смирением
И долготерпением
Славен наш народ.

В целой Средней Азии
Славятся Аспазии
Нашей стороны…
В Индии и далее,
Даже и в Австралии
Всеми почтены.

Где большой рукав реки
Нила – гордость Африки,–
Наш гремит талант.
И его в Америке
Часто до истерики
Прославляет Грант.

А Европа бедная
Пьет, от страха бледная,
Наш же желтый чай.
Даже мандаринами,
Будто апельсинами,
Лакомится, чай.

Наша мать Япония,
Словно Македония
Древняя, цветет.
Воинство несметное,
С виду незаметное,
Край наш стережет.

До Торжка и Старицы
Славны наши старицы –
Жизнию святой,
Жены – сладострастием,
Вдовы – беспристрастием,
Девы – красотой.

Но не вечно счастие –
В светлый миг ненастия
Надо ожидать:
Весть пришла ужасная,
И страна несчастная
Мается опять.

Дремлющие воины
Вновь обеспокоены,
Морщатся от дел,–
Все пришли в смятение,
Всех без исключения
Ужас одолел:

Всё добро микадино
В сундуки укладено,
И микадо сам
К идолам из олова
Гнет покорно голову,
Курит фимиам.

Что ж все так смутилися,
Переполошилися
В нашей стороне?
– Генерала Сколкова,
Капитана Волкова…
Ждут в Сахалине.