Сергей Соловьев - Собрание Стихотворений

Благочестивый, скромный, светлокудрый,
Ты юношей пришел к нам в дом, чтоб мудрой
Латинской грамоте меня учить. Тогда
Уже заметил я, что ты любил всегда
Примеры приводить Священного Писанья;
Ты весел был и прост, исполнен состраданья
К больным и беднякам. Любил я примечать
И девства строгого прекрасную печать,
И свежесть юности в твоем лице румяном.
Учитель ласковый, ты схож был с Иоанном,
В изображении умбрийских мастеров.
Когда же я солгал, ты сделался суров,
А я горел в огне раскаянья и горя,
В твоем насмешливом и прозорливом взоре
Читая приговор. Познав огонь стыда,
Уж больше пред тобой не лгал я никогда.
Промчалось много лет, и вот над милым прахом
Нежданно я узрел тебя иеромонахом,
Под черным клобуком, с кадильницей златой.
Уже двенадцать лет прошло со встречи той,
И вот я посетил Белев, где всей округе
Известен ты, как врач, духовные недуги
Целящий силою Христовою. И вновь
Соединила нас старинная любовь,
Как двадцать лет назад, над мудростью латыни…
О, не забуду вас, Белевские святыни,
И светлую Оку, и монастырский сад,
Где уверял монах, что я — твой младший брат…
С высоким посохом, в одежде белоснежной,
Ты шел меж цветников, приветливый и нежный,
И цвел обширный сад, возделанный тобой.
Был стол накрыт для нас под твердью голубой,
Средь вольной зелени, разросшейся и дикой,
И блюдо ждало нас с душистой земляникой.
Роскошным вечером пошли мы вместе в храм,
К субботней всенощной: свершалась служба там
Порядком медленным, как служат на Афоне.
Ходили дьяконы с ковчегом благовоний,
И храм благоухал, как райский вертоград.
Когда ж на литию ты шел из Царских Врат,
С благоговеньем все склонились на колени.
Никто не чувствовал усталости и лени,
Хоть служба отошла в двенадцатом часу.
А пустынь тихая, за городом, в лесу, —
Вот райский уголок! Там спят святые мощи,
Целебный студенец в тени сосновой рощи
Врачует немощных. Там из подземных недр
Журчат источники, и зеленеет кедр,
И сосны зыблются, и пахнут нежно туи;
Везде безмолвие, и ледяные струи,
И сумрак сладостный, и влажный, черный мох…
Вот пристань мирная от всех земных тревог!
Златой Италии средь знойной Тульской степи
Роскошный островок! Как в сумрачном вертепе,
Иль в погребе сыром, в подземной церкви мы,
И фрески дивные глядят из полутьмы,
Молитва сладостна на камне отсырелом…
Отец архимандрит! Когда к твоим пределам
Опять направлю путь? Пора, давно пора
Обняться с паствою игумена Петра
В холмах смеющихся уютного Белева.
Воспоминания далекого былого
Опять подымутся, как в голубом дыму!
Я помню, как, пронзив годов грядущих тьму,
Ты вдруг промолвил мне, смотря с улыбкой ясной:
«Зачем о будущем тревожиться напрасно,
Когда последние приходят времена,
Антихрист близится». И полдня тишина,
И небо ясное над ясною Окою, —
Все омрачилось вдруг предсмертною тоскою.

Когда я был на рубеже двух жизней,
Услышав зов: «всё прошлое покинь»,
К тебе я путь направил, как к отчизне,
Моя Волынь.

И ты надежд моих не обманула:
Я сбросил бремя северных цепей,
Всё прошлое в просторе потонуло
Твоих степей.

Моя Волынь! где маки вдоль дороги
Горят, как кровь, и, уходя в простор,
Вздымаются волнистые отроги
Карпатских гор!

Где дикий лес напевов полон птичьих
И любит горлица заветный дуб…
Привольный край воинственных лесничих,
Как ты мне люб.

Питомцы гордые лесов и воли,
Они — такие же, как были встарь:
Всем даст приют, предложит хлеба-соли
Волынский царь.

Лесничий чужд бездействия и лени,
Весь день по дебрям рыщет он густым,
В его дому висят рога оленей,
Убитых им.

И сладок сон его под шкурой лисьей,
В глухом лесу, где видел он не раз,
Как в темноте сверкает желтой рыси
Коварный глаз.

Привет мой вам, лесничие Волыни!
Я в ваших семьях принят был, как свой,
Я к вам всегда из северной пустыни
Лечу душой.

Я привязался к вашим лицам грубым,
Я ваш, друзья! Мне кажется: уже
Я вновь у вас, под заповедным дубом,
На рубеже

Лесов Волынских. К Австрии недальной
Я устремляю взоры: предо мной
С горы открылся замок феодальный,
Где жил, больной,

Великий Петр в дни Прутского похода…
Люблю тебя, как благодатный рай,
О, колыбель славянского народа,
Волынский край!

На юг, на юг бегут мои дороги,
Где, полные израильских письмен,
Оплакивают славу синагоги
Былых времен.

Где гордый лях клянет свои оковы,
Где чуждый ветер дует от Карпат,
И дремлет Кременец средневековый,
Горами сжат.

Волынский край, где я нашел, не чаяв,
И путь, и жизнь! где на горе крутой
Таинственно белеющий Почаев,
Как страж святой,

Хранит рубеж России вожделенной,
Пречистою спасаемый от бед,
Где навсегда стопы Ее нетленной
Сияет след.

И ты, сестра Венеции пустынной,
О, Падуя, лазурна и бела.
Здесь был очаг учености старинной,
Здесь живописью церковь зацвела.

Забуду ль храм Madonna del Arena,
Который весь — одна утеха глаз,
Где приняли молитвенные стены
Суровые цвета этрусских ваз?

Святая кисть ученика Франциска,
Сурового, как Дант! Никто, как ты,
Не подошел к евангелию близко,
Постигнув тайну горней красоты.

Доступное лишь оку серафима
Ты передал. Вот ангелов полет,
Вот чистый поцелуй Иоакима
И Анна, ждущая небесный плод.

Христос пришел благовестить Тоскане:
Он путь свершает на простом осле,
Монах пирует в Галилейской Кане
И пальмы зеленеют на скале.

Вот даль ночная в синеве безбрежной,
И — белый весь — на камне гробовом,
Как голубь, восседает ангел нежный,
Накрывши гроб сияющим крылом.

Сияньем Иисусовой могилы
Рассеяна предутренняя тьма…
Какой союз кипящей жизнью силы
И девственного, строгого ума!

Здесь крылья, возносящие от праха,
И свет любви. О, если бы зацвел
Весь этот рай тосканского монаха
В смиренных храмах наших бедных сел!

Ты, после Джотто, мне милее всех других,
Беноццо Гоццоли. В созданиях твоих
Вся церковь римская рисуется так живо!
Причалил Августин к Италии счастливой,
Питомец риторов, любимец пылких дев.
Прошло немного дней и, к миру охладев,
Возжаждав Господа душою воспаленной,
Он над писанием склонился умиленный,
И на руку его поникла голова.
Посланья Павловы, небесные слова,
Читает жадно он и слышит: Tolle! lege!
Простите, риторы, и ласки жен, и неги,
И смрадный Карфаген! А дева перед ним
Стоит премудрая, светла, как херувим.
Перстами нежными на книгу указуя,
И плачет Августин. Безмолвием чаруя,
Вдали задумчивый чернеет кипарис,
И розы в цветнике, алея, разрослись…
Так, осеняемый зеленокудрой фигой,
Изображен монах, склонившийся над книгой!
Но вот мечта твоя теплее и нежней,
И перед нами рай невозвратимых дней,
Когда всё расцвело под проповедь Франциска,
И небеса к земле опять казались близко,
И Бога славили Умбрийские холмы.
Везде прошел Франциск. Не убоясь чалмы,
С крестом явился он пред грозным Саладином.
В Ареццо он пришел, и перед ним единым
В смятеньи улетел свирепый полк бесов.
Воспоминания мучительных часов,
Когда страдал Господь, ко древу пригвожденный,
Не умирали в нем. Душою умиленной
Он язвы Господа перед собою зрел.
И ангел пламенный снопом лучистых стрел
Пронзил его стопы и бледные ладони.
И кровью алою и полной благовоний
Сочилась блеклая, истерзанная плоть,
До дня, когда его к себе призвал Господь.
О, фрески пышные, краса дворца Рикарди,
Где звезды золота горят на леопарде,
И звери дикие, и птицы, как в раю,
В одну сливаются послушную семью
И мчатся с магами к вертепу Вифлеема.
Здесь кистью создана обширная поэма,
И вся история проходит на стене.
В кафтане парчевом, на снеговом коне,
Лоренцо Медичи, в красе женообразной,
Проносится, блеща короною алмазной.
В червонном золоте от головы до ног
И подбоченившись, сидит Палеолог,
Владыка царственной и дряхлой Византии.
Уже на трон его обрушились стихии,
И он с Флоренцией готов вступить в союз,
Где уж давно очаг наук и древних муз,
И теплится елей пред статуей Платона.
Промчалися цари… и се: лучи Сиона,
Восторгом неземным воспламенился дух!
Внимает ангелам задумчивый пастух,
Рукою опершись на посох из маслины…
А дальше райские, лазурные долины,
И хоры ангелов, полураскрыв уста,
В вертепе Девою рожденного Христа
Встречают песнями, и славят в горних кущах,
Под кипарисами, средь алых роз цветущих.