Сергей Соловьев - Собрание Стихотворений
19 мая 1914. Дедово
XI. ПУСТЫННАЯ ЖИЗНЬ[196]
Я навсегда с тобой, о, мой отец духовный,
С тех пор, как я тебя в пустыне отыскал,
Где ни источника, ни зелени дубровной,
А лишь горячие уступы желтых скал.
Здесь будет лень мою будить твой голос гневный,
Здесь я постом залью страстей греховный пыл,
В пустыне жаждущей, где пост сорокадневный
Свершил Спаситель наш и искушаем был.
О, помоги в борьбе с желанием и ленью,
Когда в полдневный час палящие лучи
Разгорячают плоть. Святому псалмопенью,
Труду, бесстрастию и бденью научи.
Мне слаще царских яств засохшие маслины,
Заплесневевший хлеб, глоток речной воды…
Я буду целый день плести твои корзины
И разделять твои смиренные труды.
Когда же уязвит стрекало вожделений
Бунтующую плоть, я припаду главой
На эти слабые, иссохшие колени,
С твоей молитвою сливая голос мой.
Несется издали рыканье злого зверя,
Из глубины долин ползет вечерний мрак,
Всё небо — в золоте, как райское преддверье…
Но козни новые готовит вечный враг.
Как манит, сладкий сон! возникли перед взором
Роскошные плоды, зовущие тела…
Отец, спаси меня! останови укором,
Коснись десницею горящего чела.
Бледнеют хоры звезд. Минула ночь искуса.
Мечами ангелы рассеивают тьму.
Молитвой утренней мы славим Иисуса,
Вершины скал — в лучах и в розовом дыму.
Пустыня расцвела благоуханным крином,
Пред алтарем небес туман — как фимиам,
И вторит горлица на дереве пустынном
И гимнам ангелов, и утренним псалмам.
XII. ВАСИЛИЙ ВЕЛИКИЙ — ГРИГОРИЮ БОГОСЛОВУ[197]
Товарищ юности, я жду тебя
На берегах Ириса благодатных,
Где годы нашей золотой весны
Текли в трудах и мирном песнопенье.
Хоть покосился мой убогий дом,
Но те же вкруг долины и холмы,
Покрытые обильным виноградом,
И так же голуби в саду воркуют
И плещут белоснежными крылами…
Сестра Макрина так же за работой
Поет псалмы Давидовы, и нам
Лишь одного тебя недостает.
Что ты замолк? Святую тишину,
Подобно горлице пустыннолюбной,
Ты возлюбил от самых первых лет.
Как счастлив ты, укрывшись навсегда
От клеветы и зависти врагов
И от коварной дружбы. Но покинь
Твою пустыню и приди ко мне.
Уж я не тот: тяжелые недуги
Мне говорят о радостном конце,
И частая сверкает седина
В седеющих кудрях сестры Макрины.
В вечерний час, за скромною трапезой,
Вспомянем прошлое: дни первой дружбы,
Связавшей нас на площади Афин,
Где нас любили эллинские музы,
Особенно тебя: в твоих руках
Воскресла ионическая лира.
Ты помнишь ли, как жадно пили мы
Сладчайший мед премудрого Платона
И как пленил нас пылкий Демосфен?
О, суета! о, молодость! Иная
Пришла пора, и к Ливии священной
Направил я смиренные стопы
И навестил пустынные пещеры,
Обители отшельников святых,
И, вдохновен высоким их примером,
Сложил в уме монашеский устав
И начал брань с желаниями плоти,
Жестокую, мучительную брань.
О, как меня в свои ловили сети
И сладкий сон, крылатый соблазнитель,
И жажда яств, и пламенное жало
Неистового плотского греха!
Но я мертвил на камне раскаленном,
Под солнцем изнуряющим пустыни,
Враждебной плоти немощный сосуд,
И очищал скудель Святого Духа,
И горницу достойную готовил,
Дабы принять таинственного гостя —
Спасителя святую плоть и кровь, —
Пока меня с благословеньем авва
Не отпустил служить Господней Церкви.
Настало время рукоположенья:
Я помню миг таинственный, когда
Евсевий, надо мной скрестивши руки,
Молился, чтоб спустилась на меня
Святого Духа благодать… и вдруг,
Как солнца луч, как гром, по сводам храма
Промчалось слово жданное: «Достоин»,
И клир его трикраты повторил.
Увидел ясно я сквозь фимиам:
В сияньи солнца голубь белокрылый
Над головой моею воспарил,
И сердца вдруг коснулась благодать,
И внутренность моя затрепетала…
Иным предстал передо мною мир,
Когда из храма вышел я: о Боге
Вещали мне напевы диких птиц,
О нем цветы шептали полевые
И гимн Ему стенанием валов
Смятенно пело море голубое.
Весь мир тогда лежал передо мной
Раскрытою божественною книгой,
Которую читал я без труда,
И пело сердце, как псалом Давида.
Благодаренье Богу! лишь одно
Меня теперь гнетет воспоминанье:
В моих мечтах проходит, как живой
Товарищ наш, несчастный Юлиан,
Который стал игрушкой Сатаны
И осквернил нечестием престол,
Восстановив служение богам,
Стремясь вернуть на ветхие пути
Нас, возрожденных кровию Христовой.
Ты был всегда к нему несправедлив,
Сознай свою ошибку. Светлый дух
Горел в покойном Кесаре: когда бы
Он верен был святой Христовой Церкви,
Пришли бы золотые времена;
Но соблазнил коварный обольститель
Безумца Юлиана, и возмездьем
Ему была парфянская стрела.
Господь его рассудит… Бури вновь
Теперь волнуют Церковь: нечестивый
Валент поносит Господа Христа,
Его равняя с тварями земными
И отлучив от света Отчей славы.
Но мы стоим на страже православья:
Бич ариан, святитель Афанасий,
С епископом святого града Рима,
Блюдущим ключ апостола Петра.
Я жду тебя. Обсудим сообща
Церковные дела. Как твой отец,
И ты цветешь маслиной плодовитой;
Как дикий крин, возросший средь пустыни,
Ты далеко благоухаешь Церкви
И песнями, и вышним богословьем.
Нам твой совет необходим. А кстати
Вспомянем юность, ночи посвятим
Молитве и святому песнопенью,
За всё, за всё Творца благодаря
И к новому пути готовясь. Бог
Меня зовет: я чувствую призыв
И в песне ветра, и в звенящем крике
Небесных птиц, а вянущая плоть,
И костный лом, и шум в ушах, — всё шепчет
«Окончен труд, сбирайся в дальний путь».
XIII. ПРОЩАНИЕ СВЯТОГО АНТОНИЯ С АФОНОМ (Фреска в воротах Оптиной пустыни)[198]
Морской прилив бурлив и шумен,
Корабль пристал к святой горе…
Благослови меня, святой отец игумен,
Отплыть на утренней заре.
Я больше не приду к кафизмам и седальнам,
Не буду с вами жечь кадильный фимиам.
Корабль мой поплывет к моей России дальным
И вожделенным берегам.
Отец, возлюбленные братья,
Афон сокроется из глаз,
Но всё я буду к вам стремить мои объятья,
В молитве призывая вас.
Забуду ль бдения и долгий глад в пещере,
Где я провел года и, умиленья поли,
Один рыдал в ночи, внимая через двери
Торжественное пенье волн.
Придет день радости всемирной —
Сияющий полиелей.
Наш храм, как райский сад, благоухает смирной;
В венках серебряных лилей
Сверкают образа. Мы горним ликам вторим.
На миг покинешь храм… трава еще в росе,
А солнце красное над неподвижным морем
Плывет в торжественной красе.
Поста осеннего отрада,
Когда ступени алтаря
Покрыты золотом и кровью винограда,
И мы Небесного Царя
Уж зрим в сиянии над облачным Фавором!
Забуду ли тебя, Афонских гор престол?
Ты, осеняемый пречистым омофором,
Подобно лилии процвел.
Здесь греческой, священной веры
Я тайны горние постиг,
И их перенесу в Печерские пещеры,
Афонских старцев ученик.
Я научу мой край и подвигам суровым,
И песням ангельским, и бденьям всенощным,
И кельи зацветут по берегам Днепровым,
По берегам моим родным.
Я рад тебе, дорожный посох,
Тебе, дорожная сума!
Уж первые лучи играют на утесах,
Рассеялась ночная тьма.
Молитесь, братия, чтоб Киев мой державный
Возрос и отразил восточные орды,
Чтоб укрепили мощь России православной
Монахов темные труды.
XIV. АРХИМАНДРИТУ ПЕТРУ[199]