Сергей Соловьев - Собрание Стихотворений

Искушенья злобы и гордыни
Ты отверг от юношеских дней;
Легкий воздух Оптиной Пустыни
Веет в келье радостной твоей.

В ней не чуешь тягостного плена:
Благовоньем лилий напоен
Тесный дом, и образ Гермогена
День и ночь лампадой озарен.

Как завидна вольная неволя
Светлой кельи, где любовь и мир,
Где келейником племянник Лёля
В праздники готовит скромный пир.

Голуби шумят в ветвях березы.
Ты поешь, присевши за рояль:
«Милость мира». Нежно пахнут розы,
И монаху прежних дней не жаль.

Покорили черные одежды
Волю плоти. Ты в слезах всю ночь
Молишься, не опуская вежды;
Духи тьмы бегут в смятенье прочь.

Как монах в пещере Фиваиды,
Ты с Христом беседуешь в ночи…
Научи меня прощать обиды,
За врагов молиться научи.

Просвети наукою бесстрастья
Темный дух мой… Помнишь, как со мной
Светел шел ты утром от причастья,
Укрепленный пищей неземной!

В вышине синело небо мая,
Еще пуст был монастырский двор,
Голубей взвилась над нами стая,
Уносясь в сияющий простор.

И душа рвалась лететь за ними…
О, навеки будь благословен
И меня молитвами твоими
Не оставь, смиренный Гермоген.

В ужасный день, под стон февральской вьюги,
Неистово шумевшей средь могил,
Твою гробницу на краю Калуги
Я посетил.

Но я не помню грустного погоста,
И верю в твой сияющий возврат,
Алкавший посвященья в анагноста,
Мой тихий брат.

Для Церкви нет ни тления, ни гроба:
Два инока, покинув дом родной,
Пустынею теперь идем мы оба
В полдневный зной.

Далек наш путь: кувшин последний выпит,
Засох язык, изранены ступни…
Но в глубь пустынь уводит нас Египет,
Как в оны дни.

Нам даст ночлег святой отец пустынник,
Для мглы пещер презревший грешный свет,
И пальма пыльная уронит финик
Нам на обед.

Когда ж тоска по радостям и миру
Охватит нас и вспыхнет страстный зной,
Пречистой Деве мы поем стихиру,
Лишь Ей одной.

Она одна — наставница монахов,
Мы к ней взываем: и во сне, и въявь,
Пречистая, от помыслов и страхов
Избавь, избавь.

И мы придем к Ее садам цветущим,
Где навсегда Она воздвигла трон,
Где иноки поют по райским кущам
Горы Афон.

Где райским изумрудом дышит море,
Где гнезда келий вьются по скалам,
И где Она, в лазурном омофоре,
Сквозь фимиам,

Плывущие благословляет лодки,
И вся сияет в тверди голубой…
Мой милый брат, горе, сжимая четки,
Идем с тобой!

Молитвой и постом противясь змию,
Свершаем мы, паломники святынь,
Наш путь из киновии в киновию
В песках пустынь.

Я много слышал о тебе рассказов
Пред тем, как рай твой тихий посетил,
Обитель, где Алеша Карамазов
У ног святого старца опочил.

Кончался знойный день. Прохладой росной
В окно вагона веяло. Уже
Кругом толпились девственные сосны,
Как стражи на священном рубеже.

Обитель — благодати неоскудной
Сквозь все века сияющий сосуд —
В твоей тиши, глубокой, непробудной,
Как крины непорочные, цветут,

В священной изощренные науке,
Святые старцы, белые, как лен.
Закалены колена их и руки,
Их ясных глаз не омрачает сон.

Синеет твердь, благоухают розы,
Обедни здесь, как райские пиры…
Молитва Иисусова и слезы
Венчают все небесные дары.

Приди, кто богоданные одежды
Растлил грехом и почернел, как труп…
И для тебя горит елей надежды,
Не бойся обнажить смердящий струп.

Наука здесь духовная исстари
Насаждена. С крылечек, у ворот,
Два старца, Феодосий и Нектарий,
Не устают благословлять народ.

И храм всегда раскрыт гостеприимный
Не молкнет в нем Давидова псалтирь.
Прими мои молитвенные гимны,
Цветущий скит и белый монастырь,

Где я сложил грехов тяжелых бремя…
О, ночь молитв, над соснами заря,
Заутрени таинственное время,
Кафизмы и мерцанье алтаря!

Читает чтец уныло и негромко,
Уж двери, окна в голубых тенях,
И, голову склонивши на котомку,
Народ уснул на белых ступенях…

Святой отец, покрыт мирскою пылью,
К тебе пришел я. Кротко осеня
Мою главу святой епитрахилью,
Ты отрешил от прошлого меня.

Былая радость, горе, зимы, весны,
Всё — только сон. Дороги нет назад…
А всё шумят таинственные сосны…
Кто скажет мне, о чем они шумят?

Присядем у раскрытого окна
И отдохнем от плаванья. Уж вечер
Озолотил остийские сады,
И Тибр блестит вдали… Дай руку мне.
В года твои дорога не легка,
А море было бурно… Отдохнем:
Рука с рукой, и голова моя,
Склонясь к твоим слабеющим коленям.
Покоится, а сердце предвкушает
Последний упоительный покой,
Нас ожидающий на лоне Бога.
Я долго плыл по жизненному морю,
Обуреваем волнами греха
И ветром злым ученья манихеев,
Но ты была мой кормчий неусыпный,
И привела разбитую ладью
К надежной пристани, и сам Амвросий
Твое дитя заблудшее приял,
И я на брег стал твердою ногою:
Тот берег был крещения купель
И благодать святая Иисуса.

О, сколько слез ночами ты лила,
Когда я шел путями преисподней,
И, омраченный сумраком греха,
Не видел солнца истины Христовой,
И забывал Христа святое имя,
Которое младенцем восприял
С твоим млеком, из этой милой груди
Ты плакала, ты чахла; а меж тем
Я утопал средь пиршеств Карфагена,
И баснями языческих певцов
Питал мой стыд, и в поисках похвал
Пленял толпу искусными речами,
И тешил плоть на ложе вожделений,
И — ученик безбожных манихеев, —
К ужасному готовясь посвященью,
Служил стихиям немощного мира…
Какие муки ты перенесла,
То знает Бог один. Но под конец
Сказал тебе епископ, мудрый старец,
Которого о мне ты умоляла:
«Покойна будь. Иди. Сын слез таких
Не может до конца погибнуть». Вскоре
Я прибыл, как учитель красноречья,
В Медиолан прекрасный. И однажды,
Когда скитался я по площадям,
Объят тоской, томим палящей жаждой
Вернуться вновь в объятья Иисуса
И увлекаем от его объятий
Видений адских стаей сладострастной,
Услышал я божественное пенье,
И завернул в собор, и там увидел
Амвросия, божественного мужа:
Потир, пылавший кровию Христовой,
Он возносил, простершись в алтаре.
И всё внезапно предо мной смешалось:
Я видел только огненный потир,
Кипевший алой кровью Иисуса,
А вкруг него витали херувимы,
Не в силах видеть таинства любви,
Закрыв глаза смятенными крылами!
И я в слезах ушел в церковный сад
И там упал в смоковничной тени,
В тени греха, как оный Нафанаил,
И ждал, молясь. И легкою стопой
По саду шел, не подымая глаз,
Амвросий, кончивший служенье. Я,
Схватив края его священной ризы,
Его молил принять меня в свой дом.
И он меня, под сению греха
Простертого, рукою властной вывел
В сияние Христовой благодати.
Но вновь я был в отчаяньи простерт,
Молясь в слезах, язвим грехом, под тенью
Смоковницы. И голос я услышал,
Звеневший из далекого окна,
Как бы напев незримой райской лиры:
«Возьми, читай!» И я раскрыл писанье
И утонул проснувшимся умом
В премудрости божественного Павла.

Так жизнь моя проходит предо мной
В вечерний час, когда зари сиянье
Ложится на синеющие горы,
Стихает шум и вечер наступивший
Зовет к молитве верных Церкви чад.
О, мать, взгляни: как обещанье рая,
Вдали сияет небо золотое.
Твои глаза, ослабшие от слез,
Уж видят мира горнего сиянье,
Который для меня еще закрыт
Покровом тяжким этой грубой плоти.
Я — весь в тени, а ты озарена,
И, кажется, уж улететь готова
В отчизну светлых душ. О, погоди:
Не оставляй меня в долине скорби,
Веди, как прежде, сына слез твоих,
Чтоб не ослаб на узком я пути,
Не изнемог под бременем Христовым…
Но знает Бог, когда тебя призвать,
И если в том Его святая воля,
Чтоб новым искушеньем посетить
Смиренного и грешного раба,
Его да будет воля. Наша жизнь —
Не в этой бедной плоти, а в Христе.