Николай Самойлов - Священные сонеты
The Apparition
WHEN by thy scorn, O murd’ress, I am dead,
And that thou thinkst thee free
From all solicitation from me,
Then shall my ghost come to thy bed,
5And thee, feign’d vestal, in worse arms shall see:
Then thy sick taper will begin to wink,
And he, whose thou art then, being tired before,
8Will, if thou stir, or pinch to wake him, think
Thou call’st for more,
And, in false sleep, will from thee shrink
And then, poor aspen wretch, neglected thou
12Bathed in a cold quicksilver sweat wilt lie,
A verier ghost than I.
What I will say, I will not tell thee now,
Lest that preserve thee; and since my love is spent,
161’d rather thou shouldst painfully repent,
Than by my threatenings rest still innocent.
Явление
Убив меня презрением и взглядом,
Сочтёшь, что на тебя лишён всех прав,
Ты жить начнёшь так, как подскажет нрав,
Я призраком с кроватью встану рядом.
Когда другого нежно приласкав,
Ты будешь тлеть, как свечка, догорая.
А тот, чья ты сейчас, в притворном сне,
Решит, что хочешь ласки, пробуждая,
Глаз не открыв, придвинется к стене.
Обидившись, подобная листу,
Ты задрожишь в серебряном поту,
И превратишься в призрака. Поверь,
Что я скажу тогда, то не скажу теперь,
Не стану упрекать, и делать больно,
Хоть было бы раскаянье пристойно.
Боюсь, признав упрёк обидой кровной,
Себя сочтёшь в измене невиновной.
Эдгар По «Ворон»
От автора
Прочитав в интернете рецензию Вадима Николаева на мой перевод, я согласился с автором. Николаев пишет; «Стихотворение Эдгара Аллана По «Ворон» – одно из самых популярных среди переводчиков. Николай Самойлов, время от времени приближаясь к оригиналу, но гораздо чаще от него отдаляясь, создал свое собственное стихотворение. И что же? Лермонтов вообще великий поэт, но как переводчик он не состоялся; поэт в нем постоянно побеждал переводчика (согласно классическим идеям кармы, в следующей инкарнации Лермонтов, оставшись великим поэтом, а также великим прозаиком, должен стать и гениальным переводчиком). «Ворон» Николая Самойлова – это даже не вольная вариация (как, допустим, «Пьяный корабль» Артюра Рембо в переводе Павла Антокольского). В создании собственного стихотворения при попытке сделать перевод у Самойлова есть такой собрат по духу, как Борис Пастернак. Юрий Лифшиц убедительно доказал в своей статье («Литературная учеба», 2009, № 6), что знаменитый перевод Пастернаком стихотворения «Цвет небесный, синий цвет…» Николоза Бараташвили – вовсе не перевод, а оригинальное стихотворение… Николай Самойлов, подобно Пастернаку, определил свое стихотворение как перевод. Я поставил оценку 5-«Никак» (в смысле «Никакой перевод не получился»). Но сейчас у меня возникло желание изменить и повысить оценку. Самойлову я также желаю удачи в проявлении его бесспорного поэтического таланта».
Я согласен со сказанным автором рецензии. В детстве поэма «Ворон» Эдгара По произвела на меня неизгладимое впечатление. Чувства, которые я испытал при чтении поэмы, я постарался передать в стихах, написанным мною по мотивам поэмы. Это не соревнование с Бальмонтом, а моё осмысливание Эдгара По. Попытка другими средствами (убрал повторяющиеся, внутренние рифмы…) и с помощью сонетной формы 14 строк в первых 9 строфах, постарался получить эффект нарастания страха, смятения чувств героя, его боли и отчаяния.
1
В час чёрных мыслей, колдовства, разбоя
Суть древнего ученья постигал,
А ветер за окном, по – волчьи воя,
Со всей округи нечисть созывал.
Смиряя страх, сидел над фолиантом,
Порою носом в толстый том клевал,
Когда затих полночный бой курантов,
В окно чуть слышно кто – то постучал.
Я вздрогнул, сердце резво в бег пустилось,
Биеньем в грудь, все звуки заглушив.
Сказал себе: В окно ненастье билось,
А может, гость, про поздний час забыв.
На улице и сыро, и темно,
Поэтому стучится гость в окно.
2
Я твёрдо помню полночь декабря:
Дрова, сгорая, в угли превращались,
Они мерцали, тусклый свет даря,
Как змеи в танце, тени извивались.
Устав от страхов, ждал прихода дня,
Измучило меня ночное бденье,
Печали в сердце жалили меня,
Ленору помнил каждое мгновенье.
Я знал её весёлой и живой,
Лицо небесной кротостью сияло.
Она была моей земной звездой,
Прекраснее на свете не бывало.
Закрыла смерть за ней свои затворы,
Теперь лишь ангелы в раю зовут Ленорой.
3
По занавескам трепет пробежал.
Рождённый шёлком, еле слышный шелест,
То в темноте, немея, замирал,
То бился рыбой, рвущейся на нерест.
Я замер, шорох не оставил сил,
А стук в окно убил мою отвагу,
Внезапный ужас в камень превратил,
Теряя разум, стал белей бумаги.
Твердил себе: «Всё это мерзкий сон,
Не нужно страхам без борьбы сдаваться.
Стучится гость, погреться хочет он,
Пусти его, чего тебе бояться?
За дверью гость, с ним рядом никого,
Промок, продрог, впусти, согрей его»
4
Пока шептал, отвага в сердце крепла,
Тревога и волненье улеглись,
Как птица феникс, выпорхнув из пепла,
Душа бесстрашно устремилась ввысь.
Спросил у тьмы, от стука не робея:
«Мадам, иль сэр, прошу меня простить,
Не знаю, и у вас спросить не смею,
Зачем меня решили навестить»?
На всякий случай дверь открыл пошире,
Для храбрости, не перестав бубнить:
«Входите, грейтесь, ждёт камин в квартире,
Дров хватит, чтобы до утра дожить».
Лишь тьма была у дома моего,
Ночная тьма, за нею никого.
5
Молчанье ночи было нерушимым,
Казалось, погрузился в страшный сон,
Он был тягучим, липким, нестерпимым,
Как пытками, рождённый женский стон.
Стоял в кромешной тьме, ломая руки,
Но не сумел прогнать из сердца страх,
Потом, мои усиливая муки,
Прекрасный голос зазвучал в ушах,
Мне раз за разом слышалось – Ленора…
Казалось, ангелы, порхая в небесах,
Любимой имя, повторяли хором.
Потом оно возникло на губах —
Одно лишь имя, больше ничего
Не донеслось до слуха моего.
6
Когда я снова в комнату вернулся,
Тревога вновь сгустилась в тишине.
Раздался стук, я к двери повернулся,
Холодный пот струился по спине.
Звук стал слышней, отчётливей и резче —
Гость взялся за решётку на окне,
Теперь с ним разобраться будет легче,
Достаточно дойти до двери мне.
Шагнул вперёд, нахлынуло волненье,
Его, смиряя, открываю дверь,
Сковало плоть мою оцепененье,
Не оттого, что встретил рёвом зверь —
За дверью не увидел никого,
Лишь мрак кружил у дома моего.
7
Открыл окно, дрожа от возбужденья,
Из темноты черней, чем чёрный мрак,
Как важный лорд, вступило в дом виденье,
То ворон был, одетый в чёрный фрак.
Потрёпанный годами и ветрами,
Он был страшней, чем бурная гроза,
Пронзая мрак горящими глазами,
Уверено смотрел в мои глаза.
Войдя в мой дом, в поклоне не склонился,
Взмахнул крылом, на бюст Паллады сел.
Наглец, упрёк услышав, не смутился,
Как с пьедестала сверху вниз смотрел.
Сидел, смотрел, и больше ничего,
Ни звука не услышал от него.
8
Сказал ему с наигранным весельем:
Похоже, мрачный ворон, ты не трус,
Постриг хохол, готовясь к новоселью,
Но, вижу, горбит лет тяжёлый груз,
Тобою проведённых в царстве ночи,
Где правит всем безжалостный Плутон.
Он там живёт и царствует, как хочет,
От сотворения до нынешних времён.
Кто выгнал из гнезда тебя в ненастье,
Кто надоумил в дом явиться мой?
С тобой знакомство я сочту за счастье,
Мне имя благородное открой.
Клянусь его запомнить навсегда,
В ответ мне ворон каркнул: Никогда!
9
Отпрянул, этим словом поражённый,
Для птицы слишком ясной была речь.
Гость оказался птицею учёной,
Сумеет от печальных дум отвлечь.
Летели в ночь мгновенье за мгновеньем
Суровый ворон рта не открывал,
Сидел во тьме в немом оцепененье,
Себе из бюста сделав пьедестал.
Мне очень трудно было с тем смириться,
Что птица так трагически молчит.
Терпенья не хватило, стал сердиться,
Решил узнать, зачем он здесь сидит:
«Надолго ли явился ты сюда?»
Когда уйдёшь? Прокаркал: Никогда.
10
Сказал и замер, мне волнуя душу,
Казалось, к бюсту перьями прирос.
Никто молчанье ночи не нарушил,
Ни звука в тишине не раздалось.
Её спугнул я тихим бормотаньем:
«Друзья мои гостили у меня,
Но каждый раз кончалось всё прощаньем,
И чёрный ворон канет в свете дня,
Вновь буду одиноким, как всегда».
В ответ мне ворон крикнул: никогда.
11
Я замер, новой мыслью просветлённый:
А, может, гость не всё узнать успел,
Хозяин, к ранней смерти обречённый,
Уроки с ним закончить не сумел.
Остался ворон сиротой до срока,
Без крова, куска хлеба и воды,
Теперь по миру бродит одинокий,
И днём, и ночью в поисках еды.
Он, как и я, забыть не может горе,
Живёт, не принося другим вреда,
Твердит при встрече людям в разговоре
Одно и то же слово: «Никогда».
12
