Всеволод Емелин - Болотные песни

Кто-то занят раздачей купюр,
Кто-то повязывает белые ленты,
Приближается первый тур
Выборов президента.

Кто-то рассчитывает на вброс,
Кто-то верит в чудо,
Но остается главный вопрос,
Будут пиздить или не будут?

Вот выйдем пятого марта
Протестовать мы, значит,
А легла уж по-новому карта,
И давай нас фигачить.

Обрушит на нас дубинки
ОМОН, задыхаясь от злости,
И будут крошиться как льдинки
Мои стариковские кости.

Пушкинскую площадь согласовали нам,
Там на фоне поэта снимались семейства,
А теперь возможны жертвы сакральные
И всякие другие злодейства.

Распилив очередной грант бюджетный
Вашингтонского обкома,
Ищут так называемую
                  сакральную жертву
Ненавистники родного избиркома.

Вот оппозиционерам урок,
Демократам наглядный пример,
От Авраама жертвы потребовал Бог,
А от вас — Люцифер.

Вот вам закономерный финал
Деятельности аморальной,
Требовали, чтобы Чуров
                в отставку подал,
А докатились до жертвы сакральной.

Называли трудящихся быдлом,
Отказывали им в уважении.
Смотрите, как бы вас лично не выбрали
Для жертвоприношения.

Меня охватывает грусть
При развитии такого сюжета,
А что если я окажусь
Этой сакральной жертвой.

Наверняка у американцев
Давно составлены списки,
Там масса жертвенных агнцев
Вплоть до Божены Рынски.

И когда вы устроите новый митинг,
Подкравшись тихо, как тать,
Друзья ваши грохнут вас, извините,
А потом будут власть обвинять.

Будет много шума в сети и эфире,
В оппозиционных газетах,
А я буду лежать в деревянном мундире.
Надо мне это?

Кандидату в президенты нашей Родины
Известна подобная практика,
Он «прекрасно знаком с этой методикой
И тактикой».

На него самого пыталась покуситься
Группа больных ветрянкой террористов,
Мы видели их намазанные зеленкой лица,
Но им не запугать нашего
                    премьер-министра.

Он даже не подал виду,
Даже не увеличил охрану,
Он не боится троих шахидов
С одесского кичмана.

Короче, я против этого прожекта,
Заявляю господам из-за границы:
Хрен вам, а не сакральная жертва,
Слава российской полиции!

Бюллетень мой, бюллетенчик,
Вдвое сложенным листком
Ты лети, как белый птенчик,
Прямо в ихний избирком.

Я с утра ушел из дома,
Бросив там старушку-мать,
Чтобы Путину родному
Хоть чуть-чуть да поднасрать.

Сколько чувств во мне боролось,
Но, излив народный гнев,
Я отдал свой звонкий голос
Лидеру КПРФ.

Ставил крест, дрожали руки,
Понимал — напрасный труд,
Наебут людей ведь суки,
Непременно наебут!

Уважаемая редакция
Не выплачивает мне гонорар,
А в стране торжествует реакция
Так что просто кошмар!

Ветер кружит воззваний листики,
Ощущается импотенция,
Вновь уходит в разврат и мистику
Прогрессивная интеллигенция.

Встают дыбом седые волосики,
Мнут морщины мой низкий лоб:
Угрожают расправой Носику,
У которого ник Долбоеб.

Сообщает о страшном риске,
Не боясь обывательской паники,
Пожилой публицист Дудинский,
Говорят, отец Гай Германики.

Представители «Наших» и «Стали»
Запаслись кистенями и битами,
Ну а в церкви возобладали
Православные инквизиторы.

Как-нибудь в роковую минуту
На исходе ясного дня,
Что-то в списках своих напутав,
Доберутся и до меня.

Вот вхожу я в подъезд свой немытый,
Мое сердце часто колотится,
Там меня с кистенями и битами
Прокремлевские ждут черносотенцы.

Мне, как старцу Григорию Распутину,
Завлеченному к Юсупову в дом,
Будет поздно кричать «За Путина!»,
«За Медведева!», «За Газпром!».

Буду я верещать, как заяц,
И на уши вешать лапшу,
Может, даже кого за палец
Я в отчаянии укушу.

Я умру как жил — непотребен.
Однозначно, в ад, а не в рай.
Зажигательный панк-молебен
Не споют по мне Пусси Райт.

И поскольку у нас в стране
Эта жуткая ситуация,
Прошу выплатить деньги мне,
Уважаемая редакция!

Суицидальные попытки
Не оставляет начальство.
Не успел положить мэр Собянин плитку,
Как взялся бороться с пьянством.

Ах, что у них за доля,
Искать приемы против ломов.
Теперь хотят продажу алкоголя
Запретить в магазинах жилых домов.

17-й год покажется погремушкой,
Когда толпы рассерженных горожан
Будут вынуждены за чекушкой
Переться в ближайший «Ашан».

Там начнется кромешный ад,
Будут биться люди простые,
И не дай Бог попадется им депутат
Ненавистной «Единой России».

Узнают местные жители,
Рядовые покупатели,
 Не спасут ни телохранители,
Ни металлоискатели.

Поднимутся улицы городов,
Площади и перекрестки.
Я помню конец 80-х годов,
Начало девяностых.

За прилавком возвышается продавец,
Перед ним торчит гвоздь-двухсотка,
И величественным движением,
                как Бог-Отец,
Он накалывает на него талоны на водку.

А талончик-то маленький, с ноготок,
А гвоздь-то огромный, как рог носорога,
А народ-то пьяненький, ему бы глоток,
Ну хоть грамм сто, ну совсем немного.

А трубы-то все горят и горят,
А внутренности не размочены.
Тянется бесконечный ряд
Этой проклятой очереди.

А вокруг шум и гам, шум и гам,
Умирают, дерутся и плачут в очереди.
 Дрогнула рука продавца и напополам
Разорвался драгоценный талончик.

Продавец долго и внимательно созерцал
Разорванный напополам талончик,
А затем удалился в подсобный зал
И явился оттуда с дефицитным скотчем.

Он склеил талончик осторожно
И был собою доволен очень,
Но оказалось, что невозможно
Оторвать без ножниц кусочек скотча.

Торговец опять впал
                  в медитативное состояние,
То дергая скотч, то отпуская.
А в очереди нарастало такое
гражданское противостояние,
Что Болотная с Сахаровым
                            отдыхают.

Законопослушные московские пьяницы
Как море бурное начали волноваться,
Все громче призыв повесить за яйца
Начальство на стенах Кремля раздавался.

Наконец продавец нашел,
                     чем отрезать скотч,
Долго ебался, накалывая талон на гвоздь,
Но уже ничего не могло помочь
Обуздать народную злость.

Рядом со мною стоял рабочий,
И хоть выглядел он очень слабым,
Вдруг неожиданно громко очень
Он заорал двум рядом стоящим бабам:

«Вы против пьянства письма писали в ЦК?
Ну так радуйтесь, подлые твари,
Щас убью вас, и не дрогнет моя рука,
И тела размажу на тротуаре».

Тут изо рта у него пошла пена,
Тело забилось мелкой дрожью,
И он ушел куда-то сквозь стены,
Тетеньки тут же исчезли тоже.

Не донес я до дому бесценный груз,
Осушил бутылку в подъезде на лестнице,
Потому что понял — великий
                  Советский Союз
Доживает последние месяцы.

Не отнимайте единственное у людей,
Не раскачивайте лодочку.
Раньше революции начинались
               с хлебных очередей,
Эта начнется с водочной.

Верю, выйдет Путин, как Мошиах,
Успокоит нас всех,
Скажет, что это перегибы на местах
И головокружение от успехов.

Призовет не мутить воду,
Не переходить грани,
Строго прикажет, чтоб водку
               вернул народу
Мэр Собянин.

И мы падем к его ногам,
Спасенный им народ,
И выпьем мы по триста грамм,
А может, восемьсот.