Марк Тарловский - Молчаливый полет

Я наблюдал простого дикаря,
Который для таких же дикарей,
Покуда не затеплится заря,
Бубнил поэмы, тут же их творя,
И рифмы лил, как воду водолей.

И тот иль этот, воя, как шакал,
Тем взбадривал поэта своего.
А если не подвыли — он смолкал;
Так слушатель поэту помогал
Упрочивать таланта торжество…

И это ведь простые дикари,
А я, цивилизованный субъект,
Я слышу здесь — чего я ни твори! —
Лишь отклик прочищаемой ноздри
Да с ветрами прощающийся рект.

Охотясь на пещерного медведя,
По-моему и груб, и деловит,
Живя без дури, не блажа, не бредя,
Снов наяву не видел троглодит.

Но у костра, перед дневной добычей,
Присел однажды незнакомый гость,
Издав без слов какой-то щебет птичий
И грызть не став предложенную кость.

Окружности, кресты и закорючки
Он на земле тростинкой начертал
И что-то на ухо собаке-злючке,
Впервые растерявшейся, шептал

Перед красавицами яркой кучей,
Всю ночь прорыскав, навалил цветов
И девы наиболее пахучей
Оставил безответным страстный зов.

С тех пор он будущее городище
Своими странностями удивлял,
Растительной он лакомился пищей,
А мяса вовсе не употреблял.

Его рассматривали как святого,
…………………………………….
………………………………………….
………………………………………….

Как…………………………………..ядом,
Как новой жизни молодой побег.
А он был просто первым психопатом,
С каким столкнулся древний человек.

Он шел с войны, он думал: «Я из многих.
Не предъявлю я требований строгих,
Не буду ждать ни славы, ни почета —
Важней найдется у страны забота.
Но, в силу свойств испытанного мною
И связанного с эдакой войною,
Везде, для всех, по всем, как будто, данным
Я буду собеседником желанным».
Вдвойне ошибся: и почет и славу
Везде и всюду он снискал по праву,
Но слов его не слушали как на зло:
«В зубах, голубчик, это всё навязло.
В зубах навязло, — говорили дома, —
По многим былям это нам знакомо.
Всё, кроме частностей, давно известно
И в общей сложности неинтересно».

Жизнь у нас тревожна и бессонна.
Кто мы все? Спортивная колонна.
Все мы вроде велосипедисты,
Мы в пыли, мы попросту нечисты.
Мы, надев дорожные доспехи,
Щелкаем пролеты, как орехи.
Мы на двухколесных самокатах
Едем, едем мимо сёл богатых.
Мы в поту и по-спортсменски тощи,
Прорезаем масличные рощи.
Пади влажны и сады тенисты —
Но несутся велосипедисты.
Давят грудь цивильные доспехи,
На столбах — бесчисленные вехи,
Нет возможности остановиться,
Оглянуться, охнуть, удивиться,
Сделать в книжке краткие пометки,
Плод сорвать, трепещущий на ветке,
Молоком снабдиться у молодок,
Ту иль эту взяв за подбородок.
Нам нестись, дистанций не считая,
С терпеливостью сынов Китая,
Сквозь бескрайней шири мелколесье,
На движеньи зиждя равновесье.
А иные валятся в канаву,
Путь счастливцам уступив по праву,
И лежат под тяжестью доспехов,
До заветной цели не доехав.

Веселого слова «пощада»
Влюбленное сердце не знало, —
Она говорила — «не надо!» —
И руки мои целовала…

И город — хам, и хамом обитаем.
Что изменилось со смешной поры,
Когда нас царским потчевали чаем
Столицы постоялые дворы? —

Убит и демоном отогнан.
В Эдем неведомый ведома,
Душа распахивает окна
Необитаемого дома.

Свиданьем с Раей упоенный
И от цветов еще пьяней,
Вплету я красные пионы
В букет, преподнесенный ей.

В нем чередуются пионы
С гортензией и с резедой
Как стихотворные пэоны
Четырехстопной чередой.

Вы несговорчивы и горды.
Пион один, пион другой
Слетает с рифмой резедой
Пэон второй, пэон четвертый.

Но, Рая, Рая, милый друг,
Какая польза от пиона,
Когда внимательней шпиона
Твой недоверчивый супруг.

Два странника, мы долги пробыли
Вдали от южных берегов,
Пока не встретились в Петрополе,
В столице стужи и стихов,
Что на приветственно захлопали
Из невских каменных оков.

И днесь в неистовом восторге я,
Следя за скачущим Петром,
Во славу Нины и Георгия
Вожу рассеянным пером,
Пока звенит ночная оргия
Над белым невским серебром.

…Но ах! и ах! журьба Татьянина
Неубедительна для нас,
Чья муза южным ветром ранена,
Чем дом не Павловск, а Парнас
И кто любезного крымчанина
Охотней слушает рассказ.

1

Белый. Звать его Бугаев.
Лавроносен. Не женат.
Но, противников бодая,
Показал, что он рогат.

2

Брайнин Берта.
Краски мольберта
Сладить достойны
Стан ее стройный.
Скульптор влюбленный
В камне колонны
Высечь не в силах
Более милых!

3

Вересаев… В избу дети
Прибежали, стрекоча6
«Тятя Пушкин! Наши сети
Притащили к нам врача!»

4

Гладков. Штукатурный рабочий.
Сезонник. Недаром же он
Кидается «цементом» в очи
Второй театральный сезон.

5

Городецкий. Бессмертная стая
Этим именем просит пощады:
«Алый смерч», над домами витая,
Затмевает сиянье плеяды.

6

Козырев. Как ангел новогодний,
Неизменен он в жару и в холод —
Ах, и он пронзен стрелой субботней
И навеки к месту «протоколот»!

7

Леонов. По преданью Леонид.
Известия о нем весьма туманны.
Обсасывая мамок-Аонид,
Еще в пеленках он писал романы….

8

Лозовский. По-латыни же «пенат».
Он страж традиций (он их знает сотни!).
Как лев, он судит (иногда впопад)
И, сидя слева, день блюдет «субботний».

9

Малашкин. Знаменитый автомат.
Опустишь два — он выкинет четыре…
Толстой писнул — и сам теперь не рад:
По две «войны» взошло на каждом «мире».

10

Никитина. Дарительница благ.
Молчальница. О как красноречивы
Улыбка, вздох, чуть слышный «гм!» в кулак
И полных глаз бездонные заливы!

11

Сельвинский. С Госиздатом он на ты.
Почетный член в кожевенном союзе,
Он рушит снисходительно хребты
Рогатому скоту и русской музе…