Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2

Спит Вавилон. Евфрат, стальной змеей сверкая,
      Чуть плещется волною в берега.
           И только бодрствует, блистая,
Дворец великого царя.
             Огромный зал дворца горит огнями
                    И гамом полон он;
             Вокруг столов сидит народ толпами;
                 Пирует Вавилон.
И Вальтазар, средь блеска счастьем унесенный,
      Ласкает взор свой пестрою толпой;
                    Вздыхая воздух благовонный,
                     Доволен пиром и собой.
И вот певец выходит перед ним.
                 Он взял аккорд рукой,
И голос, полный счастьем молодым,
                 Полился ручейком.
                      Поет певец: «Что ты поник своей главою, –
                         Боишься ли судьбы иль старость ждешь?
                             Очнись, очнись! Еще тобою
                              Не пройден путь, еще идешь.
Пройдет зима, растает корка снега
                  И вновь заблещет свет.
Забудь о всем, стремись в объятья мига,
                  Рукою рви запрет».
                       И он умолк, и снова смех и звон стаканов.
                            Бежит вино потоком золотым,
                                 И пир блистает Вальтасаров
                                  В красе могучей перед ним.
И взгляд царя горит гордыней грозной,
                   Он пиром опьянен.
Он гордо хвалится, и из толпы продажной
                    Гремит хвалебный хор:
                        «Ты Бог», ревут вокруг.–«Ты можешь все, великий!
                              «Ты иудеев Бога победил».–
                                    «Их Бог твой раб, несутся крики,
                                     И ты Его рукой сразил!»
И он, величьем ложным упоенный,
                     Велит рабам своим
Нести из храма чаши Иеговы
                     И ставить перед ним.
                          И он в сосуд священный дерзкою рукою
                                 Льет пьяное вино и, встав, кричит:
                                      «Ты побежден, Всевышний, мною!
                                       Отмсти, коль Бог ты и Велик».
И хохот вновь... Но будто страшный трепет
                     Заставил замолчать.
Затихло все. Вот дерзкий выкрик, лепет –
                      И тишина опять.
И царь сам с ужасом ту тишину внимает,
         На полуслове замер крик его.
                Дрожит рука и выливает
                По капле на руку вино,
                      И ветром сильным вдруг огни задулись,
                                        И в жуткой темноте,
                      Блистая светом, буквы появились
                                        Пред всеми на стене.
И, трепеща, читает Вальтасар смущенный
           Магические, странные слова,
                 Что пред толпой завороженной
                  Горят из Божьего огня.
                                 И тишина невольно воцарилась...
                                         И только за стеной
                                  Пучина водная о берег билась
                                         Кипучею волной.

1

Роберт из зависти брата убил,
Дочь его, Эльзу, он тайно любил, –
          Он завладеть ей хотел,
          Замок хотел получить,
Труп же под мостом у каменных стен
          Думал невидно зарыть...
Год пробежал незаметно. Зарыт
След преступленья. За толстой стеной
Братоубийца спокойно царит,
Брата сменивши, суровой рукой.
           Дочь только брата грустит, –
Ночью и днем горько плачет она.
            Злоба в Роберте кипит:
            Страстью она не горит,
Всюду ему вспоминает отца...
А кости убитого дождик открыл,
Луч солнца их светом веселым облил;
            И по мосту шел пастушек:
            Он, блеском прельщенный, поднял
И сделал красивый из кости рожок,
            Приставил к губам, заиграл.
Но чудо, – рожок тот поет, говорит
И плачет, и местью к убийце горит:
«Пал я под брата кинжалом стальным,
Здесь я без гроба лежал под мостом;
Выли под ветром суровым мои
Кости и мылись холодным дождем.
              Брату Роберту отмсти!
Вместо меня при дворе он сидит,
              Замки считает мои,
              Страсти преступной огни
К дочери мертвого в сердце таит».
И он пораженный несется к царю,
Спешит показать там находку свою.
              Рог в царских играет руках:
              Подняться на брата зовет,
И, к мести зовя, он в горячих словах
              Так свите придворной поет:
«Злой брат мой, Роберт, мою душу отнял,
А с нею и дочь и владенья мои...
Спешите отмстить! Он еще не бежал, –
Не знает, что слышали только что вы.
              Спешите, спешите! Одна
С ним дочь моя в замке под кровлей одной.
              Слаба, беззащитна она!
              Спешите! Суровый судья
Пускай поразит его твердой рукой».
              И Людвиг бесстрашный из пышных рядов
              Нахмуренный вышел – любимец царев.
                    «Дозволь, государь, я отмщу;
                     Испытан мой меч и тяжел;
              Его я тебе приведу иль убью, –
                     Повергну злодея на пол».
              И Людвиг мрачный седлает коня;
              Меч бьется звеня о стальные бока;
              И шлем одевает... В стременах нога;
              Конь рвется и ржет и трясет седока.
                      И Людвиг несется стрелой.
              Мелькают суровые скалы, поля...
                      День едет он полем, другой.
                      Вот слышен могучий прибой.
              И стал он, – пред ним возвышалась стена.
И видит он реку. Под мостом крутым
Скелет одинокий лежит недвижим.
              И слез он, спустился к нему;
              Глядит на него, на гребни
И смотрит на замка крутую стену,
              Где в окнах светятся огни.
Катилась над ним между тучек луна,
И свет отражался ее на воде.
И вспомнил Елизы прекрасной глаза, –
Ее он готовил в невесты себе.
               И смотрит на окна со злобой
И шепчет: «Я вырву, Елиза, тебя».
               И меч вынимает тяжелый.
               И к небу подъемля, суровый
Клянется отмстить за скелет и себя.

II

               А Роберт меж тем пировал за стеной,
               Вином опьянен, окруженный толпой.
                     И лилось рекою вино;
                     И смех раздавался и гам.
               Но полночь глядится звездами в окно
                     И взоры туманит гостям;
               И головы клонят, сощурясь на свет...
               И только один еще плещет вино
               И что-то бормочет бессвязно. Роберт –
               Встает, подгибаются ноги его.
                      Шатаясь, – вином разогрет,
            Он думает: «Нет, я заставлю любить!
                       Пусть стар я, противен и сед.
                       У птички защитников нет,
             Я к ней прокрадуся, – запор не закрыт.
И к спальне ее он неслышно идет...
Прислушался, – тихо; за ручку берет, –
            Раскрылася дверь в тишине.
            Свой свет льет из окон луна
На пол и играет на белой стене.
            Кругом как в гробу тишина.
Она на постели как ангел лежит:
Коса разметалась по груди прекрасной,
Краснеются щеки, чуть ротик раскрыт...
Неверно идет он, шатаясь, к несчастной.
            Откинувши полог рукой,
Он смотрит на деву и сердце свое
            Как будто бы держит другой;
            Порывисто дышит порой
И взор воспаленный не сводит с нея.
            И, руку простерши, он дерзко со лба
            Чудесные локоны сбросил ея
                        И трогает дерзко руку,
            И волосы, грудь и плечо;
            И, больше не в силах сдержаться, ко лбу
                        Ее приближает лицо
            И страстно целует глаза, и ланиты,
            И плечи, и мрамор чудесной руки,
            И перси, косами златыми обвиты,
            Раскрытые губы и кудри главы.
                        И в страхе проснулась она
            И смотрит в испуге на тень перед ней.
                        Простерлась с мольбою рука,
                        И хочет кричать, но уста
            Не в силах на помощь звать близких людей.
Но он, ее стан грациозный обвив,
Ей шепчет, дыханье в груди затаив:
            «Не бойся, голубка моя,
             Прижмися кудрями на грудь;
Целуй, обнимай и люби голубка,
             В объятьях мне дай отдохнуть.
Ах, бьется как сердце под пальцем моим,
Испуганно смотрят глаза в темноту.
Очнися! Я Роберт. Скажи: “ты любим”, –
И в жарких объятьях тебя задушу.
             Ужели не любишь меня?
Тебя воспитал я, тебя я кормил;–
             Ужели напрасно года
             На это потратил!.. Должна
Любить ты, как я и люблю и любил!
             Зачем же ты рвешься, останься со мной».
             И крепко ее обхватил он рукой,
                  Но рвется и бьется она,
                  И крик на устах замирает;
             Но крепко впилася Роберта рука
                  И крепко к груди прижимает.
             И вот уж касался устами к плечам он,
             Бессвязные речи ей страстно шептал,
             Как вдруг за стеною послышался звон
             От стали и кто-то, упав, застонал.
                  У двери раздались шаги...
             Но Роберт, борьбой увлеченный, не слышит.
                  А дверь под напором руки
                  Открылась, пред ним у стены
            Отвагом и мужеством Людовиг дышит.
И он, подошедши к постели, его
Отбросил рукою и меч наголо.
            «Убийца» – вскричал он ему:
             «Судья тебе – Бог; я – палач.
За то, что убил ты, я жизнь отыму;
             За деву – услышу твой плач!»
Но нет, не сдается Роберт, из ножен
Дрожащей рукою свой меч вынимает;
Но гнутся колена, дрожат, и пронзен,
В крови он горячей на пол упадает.
             И с ужасом дева глядит
И грудь под покровом стыдливо скрывает,
             И пламя в ланитах горит...
             А месяц по небу бежит
И Роберта труп на полу освещает.
             Но Людвиг вдруг к ней обратился: «Сбирайтесь,
             Вам незачем больше здесь быть, – одевайтесь;
                   Я вас во дворец отвезу».
                   И быстро ее он ведет,
             Меж пьяных гостей и к крутому мосту,
                   Где конь с нетерпением ждет.
             И хочет уже на коня он садиться,
             Как вдруг перед ним неизвестный пришлец.
             Луна, освещая фигуру, катится...
             И с ужасом Елиза глядит, то – отец.
                    И тайный пришелец сказал:
             «Исполнил ты волю о мщеньи мою,
                     Покой ты костям моим дал,
                    Из лап мое злато отнял, –
           Наградой достойной тебя подарю;
Елизы когда-то ты был женихом,
И в сердце любовь не погасла твоем, –
           Так дайте же, дети, мне руки
           И счастливы будьте, а я...
Окончены вечные страды и муки
           И к небу стремится душа».
Расплылася тень и слилися с прибоем
Слова. Только в волнах играла луна.
И Людвиг поникнул смущенный главою,
Потупила очи в смущеньи она,
            И Людвиг на Эльзу глядит
И руку ее осторожно берет:
            «Согласна меня ты любить?»
             «Могу ль против слов поступить
Отца»... «Так ты любишь? О счастье, о свет!
             Скорей во дворец! Конь, несися быстрей!
             Мы свадьбу сыграем с Елизой моей!»
                   И скачет испытанный конь,
                   А тени сплелись по земле
            И красной зари загорелся огонь –
            То замок Робертов в огне...
            Как только Эльза и Людвиг сошли, –
            Огонь появился в блестящих окнах,
            В реке отражаясь, взвились языки
            И даль освещали, мечась на стенах.
                   И грозно огонь бушевал,
            Крутился и рвался, как в море прибой.
                   Наутро же замок стоял
                         Развалиной черною скал,
                    Пугая прохожих своей тишиной.
И замок до нашего время стоит,
И мрачная повесть под грудой лежит.