Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2

В пустыне бесплодной, где к небу клубами
Под ветром песок, подымаясь, дымит,
Где мощно простерлась равнина буграми,
Где солнце нещадно, где тень не манит, –
Среди этих волн золотых, подымаясь
И к небу стремяся, из камней гора
Стоит, своей тенью вдали простираясь,
Как остров-оазис на волнах песка.
Невольно подумаешь, кто ж всемогущий
Воздвигнул из камня себе монумент:
Не Бог ли сюда перенес вездесущий
Последний владычества Нильского след.
И мрачный рельеф, вырезаясь на небе,
Стоит этот сфинкс беспредельных песков,
И как разбиваются о берег гребни,
Так вьется песок, подымаясь с бугров.
Легенда в народе о нем сохранилась,
Ее проводник заунывно поет:
Поет он, как с камней дочь хана убилась,
И песнь заунывную ветер несет.
Спроси у него – он расскажет тебе,
Как выросли камни в бесплодном песке.

I

Бог един, Магомет же великий Аллаха пророк!
Все Аллах сотворил: эти яркие звезды и небо,
Солнце, месяц, землю. Все, что только живое на суше, –
Все родилось его повеленьем. По воле Его
Поднялися цветы, зажурчали ручьи и потоки,
Заревел океан своей грозной и мощной пучиной,
Зашепталась листва, запорхали, запели на ветвях
Разноцветные птицы и мягкою поступью гордо
Разошлися пантеры; трава зарябила змеями,
И творенье из всех величайшее Аллы родилось –
Человек хитроумный, и гордый, и сильный, и ловкий.
И Аллах направляет великие войска на землю;
Направляет царей; руководит событьями, словом;
Государствам покой посылает иль горе с болезнью;
Бедняка Он счастливит деньгами, раба же надеждой.
Все, что есть на земле, все он сделал и делает, добрый.
И Садык-Бека Он не забыл, не оставил в несчастьи, –
Награждать благородных умеет Единый-Великий.
Род Садыку Он дал и страной его править поставил,
Наградил Аинули прекрасной от верной Джиамили,
Чудной дочерью, всех дочерей и милей и красивей.
И она зацвела, будто роза меж свежей листвою.
Видел молнии ты? Ее очи равнялись их блеску;
Если ж ты подымался по черным тропинкам на скалы
И видал там ущелья, где сумрак темнее, чем ночь,
То поймешь свет кудрей Аинули прекрасной, что будто
Завилися змеями, рассыпавшись черным потоком.
Как от солнца теплом, так весельем и силой младою
От нее будто веяло. И, расточая блаженство
На отца, незаметно росла Аинули, как серна
Грациозна, как лотос прекрасна невинной душою.

II

Много, много земель у Садык-Бека было подвластных.
Много, много народов и столько ж стеклося бесстрашных
И прекрасных вождей, что пришли за рукой Аинули.
И из ханств, прилегающих к ханству Садыка, из дальних
Из-за гор, из-за рек, – отовсюду стеклися (услышав
Про красу Аинули) народов вожди и просили
Благородного хана руки его дочери чудной.
Но медлительность – благо, – родные ей разум и мудрость.
Разве трудно ему ошибиться? Прекрасней и мужа
Надо выбрать прекрасного, чистого сердцем, как дочка.
И живут женихи у Садыка и ждут разрешенья,
Кого выберет хан, приглядевшись, в мужья Аинули.

III

Но, как птичка резва, беззаботна, не зная о горе,
Аинуль за стеною живет, – за спиной Садык-Бека.
Как газель, она носится между блестящих фонтанов,
Пьет цветов аромат, забывается в сладкой дремоте,
Прислоняся к фонтану – и взор устремивши на небо.
И так радостно сердце тогда замирает, трепещет,
Пораженное бездной, великой глубиной Аллаха,
И тогда вспоминает волшебные сказки прислужниц.
А Аллах, улыбаясь навстречу прекрасной, над нею
Простирает могучую руку Владыки вселенной...
Но не вечно поток, подо льдом и под снегом закован,
Спит, струей не журча; вот подымется солнце – согреет,
Цепи скинет и, вырвавшись с новою силой могучей,
Понесется бурливый по камням, с уступов спадая,
Клокоча и ворочая камни в порыве безумном.
Так и сердце, согретое солнцем любови великой,
Разорвало шелковые путы, забилось о стены,
Заметалось по тесной тюрьме, и беспомощно руки
Простирая к окну одинокому – глазу темницы.
И не знает сама, что случилося с ней, Аинули.
Ах, как сладко забьется прекрасное сердце порою;
Так и хочется пасть у фонтана на свежую травку,
Насладиться журчаньем – и слезы польются ручьями;
И чего-то так хочется страстно и жарко. Но если
Ты спросил бы, о чем она плачет, – «не знаю», сказала –
И ответила б тоже: «не знаю», когда бы спросил ты
У нее – «Аинули, что хочешь душою твоею?»

IV

Много чудного в мире бывает, что нам недоступно...
Только вышний Аллах знает, как Аинули с Узбеком,
Пастухом увидалась, но только в душе загорелось
Ее девственной пламя великой любви и прекрасной;
Он один только знает душевные бури прекрасной;
Он один с нею слышал напевы свирели Узбека;
Он один только знает, что он говорил Аинули.
Говорил он: «Сойдутся ли небо с землею и грязью, –
И с водою огонь? Никогда... Позабудь же мечтанья.
Я ль, пастух, хана дочь за собой уведу из довольства;
И тебе ли раба полюбить, Аинули прекрасной».
«Все равно мне, Узбек, раб ли ты или хан благородный;
Мне бы только прижать благородное сердце руками,
Полюбить бы достойного мне человека и душу
На служенье отдать сильной воле и храбрости мужа».
Но, качая главой, отвечал ей Узбек: «Аинули,
О, коль знала бы ты, как мне горько оставить надежды,
Но долг мой, то разум мне шепчет... ты женщина только,
Ты не можешь сказать "я хочу", – ты должна подчиняться;
Воля хана-отца для тебя как закон, Аинули...
Не подумай, что холодность скрыта за этою речью.
О, коль знала бы ты, как люблю я тебя и что в этом
Сердце скрыто, тогда ужаснулась бы силе Узбека,
Тогда б поняла, что не только одна безопасность моя,
Но всецело твоя разлучает навеки с тобою...
Если б даже со мной и бежала ты в горы, подумай,
Не нашли ли бы нас люди верные хана Садыка,
И тогда бы тебя и меня присудили к позору.
Что позор мне? Я раб, но ведь ты не раба, Аинули!
Что бы сталось с тобой? Нет, прощай... Позабудь об Узбеке,
С вечной раной в груди он уйдет далеко, – не вернется».
«Пусть позор...» зашептала она, но пастух быстрой ланью
Прыгнул прочь, обернулся и скрылся навек за уступом...

V

Неба можешь ли бездну измерить ты робкою мыслью?
И чужую ли душу ты можешь, несчастный, постигнуть?
Лишь Аллах в них читает, как в мудром коране, великий.
И не видел никто, что в душе Аинули таилось,
Как она клокотала слезами и пламем горела;
И одни только звезды видали, как слезы катились
По щекам Аинули, росою блестя на ресницах,
И, как дождик на розу, на грудь упадали прекрасной.

VI

«Кто же может сказать за другого, что лучше тому
И что хуже? Легко ошибиться и дело напортить».
Так Садык, направляя стопы к Аинули, размыслил.
«Аинули, он ей говорит; я две ночи продумал,
У Аллаха просил разрешения мыслям, наверно
Я прогневал Его, что мой ум не осветит великий;
Разреши же сама, Аинули, – себе избери
Благородного мужа». Но тихо пред ним Аинули,
Опустивши головку, как мрачное небо, печальна,
Отвечает: «Отец, никого не хочу, нет мне мужа...»
Изумился Садык, Аинули к груди прижимает,
Убеждает ее: «Что ты, дочка родная, – опомнись!
Ты подумай, о чем говоришь? Где видала ты это,
Чтобы женщина умерла девой, не вышедши замуж.
Хоть седины отца твоего пощади, Аинули;
Неужели ты хочешь, чтоб я на коленях бы плакал,
Умоляя тебя, или силой заставил отцовской?
Не печаль же упрямством своим, подскажи только,
Кто пришелся по сердцу». Как будто поддавшись Садыку,
Аинули так грустно глядит на него, говорит:
«Пусть же ханы тогда мне докажут любовь к Аинули,
Пусть воздвигнут они вечный памятник, равный с горою...»

VII

Всех сильнее любовь и всего, что на суше, сильнее...
Что не в силах людей, то она сотворит, не робея.
И хоть не было камня, чтоб памятник строить (пустыня
И бесплодный песок простирались), вожди, согласившись,
Развернулися рядом далеким от дома Садыка
К каменистой речушке, за целую милю оттуда –
И друг другу с рук в руки начали подбрасывать камни.
Так, подымет тот крайний, что возле речушки, второму
Перебросит; тот третьему... Самый последний же сбросит
Перед домом Садыка точеный волною булыжник на землю.
И поднялась гора, зачернелась в шесть дней среди степи
И далекие кинула тени своею вершиной.

VIII

И стоят у булыжников ханы, поникнув главами,
Аинуль и Садыка в волнении ждут с нетерпеньем,
И блестят их кинжалы и бляхи на ремнях златые.
Наконец и Садык показался из дома. Он тихо
Приближался к вождям, и, к нему прислонившись, с ним рядом
Аинули неровной походкою шла, содрогаясь.
И подняли вожди на нее свои взоры, и в каждом
Загорелся вопрос: «Что же? Как же? Не я ли избранник?»
Но в молчаньи она подошла и ступила на камень ногою.
«Подымусь», обратилась, не глядя, к отцу Аинули,
И, неверно ступая, по камням поднялась к вершине.
И, рукой опершися о камень, стояла она
Высоко перед ними, и ветер суровый одежду
Аинули трепал, и невольно вожди любовались
Ее грацией. «Серна», из уст вырывалось, «газель!»
«Будто лотос согнулся станом стальным», раздавалось.
И разнесся бубенчиком голос с камней Аинули,
Как свирель зазвенел, и затихли смущенные ханы:
– «Ваша страсть велика, что руками воздвигли вы гору,
Но моя еще больше... Глядите!» И птичкой спорхнувши,
Полетела на землю, у ног распласталась Садыка.
Чайку видел ли ты, как с подбитым крылом упадает
Прямо в гребни морские и бьется, окрасивши пену
Своей кровью, в струях пропадая и вновь выплывая,
Так она распласталась руками, закинула навзничь
Свою голову. Губы раскрылись – две тонкие зорьки,
Из-под них забелелися зубы, как жемчуг блестящий,
И раскинулись брови, и кудри ниспали потоком.
Ты видал ли, как бурно несется с утеса крутого
И бушует поток и мятется седыми валами,
Так Садык-Бек упал на холодную грудь к Аинули,
С диким воплем ее целовал и сединами бился.
«Аинули жива», он шептал, озираясь на ханов.
«Да, глядите! Откроет глаза, улыбнется». Но тщетно, –
Не кипит уже кровь, замолчало прекрасное сердце,
И как лед холодна у него на руках Аинули.
«Умерла, умерла», – он безумно глядит пред собою
И в надежде еще ее руки дыханием греет.
И столпилися ханы и смотрят со страхом и горем,
И порою из уст вылетает: «Она умерла, Аинули.
Бог Един, Магомет же великий Аллаха пророк!
Все Аллах сотворил и отымет все волей своею».
И смирись перед роком, – смирение с кротостью благо.
А вдали, не посмевши приблизиться к хану, со стадом
На уступе виднелся Узбек, и катилися слезы
По щекам умиленья и сердце стучало тревожно:
«Аинули тебя предпочла этой пышной толпе благородных».
И шептал он: «Великий Аллах, и меня с Аинули
Призови в небеса и к блаженству дай доступ свободный».