Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2

Конь оседлан давно, как приказано мне;
 Солнце встало, – пора, господин.–
«Подожди, подожди, что за дело тебе?
 Дай минуту... сейчас... миг один».
И Кларису Кальмар целовал и молил:
 «Помни, клятву свою не забудь».
«Я навеки твоя, в гроб с тобой... не забыл
 Ты бы только, Кальмар; долог путь,
Мало ль с кем можешь ты повстречаться в пути, –
 Новый образ изгладит меня».
Но Кальмар, с шеи нежно снимая ее,
 Ей шептал: «Никогда, никогда».
– Конь оседлан давно, стремя ждет седока.
 Время ехать, пора, господин.–
«О Кальмар, скоро как. Подожди для меня
 Только день, милый, день мне один.
Для Кларисы своей может сделать Кальмар
 Все, коль любит столь страстно ее.
Неужели уже? Только миг приласкал
 И, жестокий, бросаешь все, все».
«Нет, Кларисса, пора... Меня ждет, может, смерть.
 Но с тобой не боюся я смерти.
Буду знать – не один я умчуся на твердь,
 А умчуся с Кларисою вместе»...
Пыль взвилася. Понесся на битву Кальмар,
 А Клариса одна и бледна
Все стояла, как будто еще целовал
 Он ее то в чело, то в уста.

–––––

Год летел день за днем. Нет Кальмара давно,
 Верно, в битве он умер со славой.
Что ж Клариса, горюет? О нет, ничего:
 Женский разум изменник лукавый.
Новый милый в объятьях ее отдыхал,
 Новый выманил клятву опять,
Под венец он с Кларисой любимым пошел,
 Чтоб неверное сердце бы взять...
День прошел. Обвенчалась Клариса, и пир
 И кипит, и блестит, и шумит.
Развязало вино языки, – но один
 Гость задумался, мрачно молчит.
Он в шеломе и будто бы с брани сейчас;
 Навевает молчанием страх.
Все с испугом на латы пришельца глядят, –
 За забралом лица не видать.
И хозяйка младая к нему подошла –
 Говорит, угощая его:
«Что так гость приуныл? Или нету вина,
 В чаше видно граненое дно?
Не пристало на свадьбе, чтоб званый грустил;
 Отплати за вино и за стол».
Поднялся мрачный гость, – кость о латы стучит;
 Поднял шлем он костлявой рукой, –
Перед ними скелет... Все со страхом сидят,
 Гость осклабился, мрачно глядит.
«Видишь кости мои, они мрачно глядят.
 Но под ними мой образ сокрыт.
Я Кальмар, твой несчастный забытый жених.
 Я давно под землею зарыт;
Я до смерти хранил клятвы сердца твои,
 И теперь этот звук не забыт;
И клялася ты мне в гроб со мною сойти, –
 В моем гробе есть место второе,
Ах, там будем мы вечно с тобою одни...
 И пришел твой жених за тобою».
Будто снег побледнела Клариса, едва
 Не упала на пол, но руками
Ее обнял скелет, пол разверзся под ним,
 И пропал, с нею слившись устами.

Оруженосец у графа был,
И граф, как друга, его любил.
Слуга тот графа убить хотел:
Он шлем охотно б и герб одел.
Он в темной роще хотел убить
И труп застывший в поток пустить,
Снять панцырь светлый, себе одеть
И в поле ветром верхом лететь.

–––––

Свершились планы... Плывет луна.
Ржет лошадь графа, храпит она;
Скакун почуял: не тот ездок,
На мост не хочет через поток.
Но тут вонзает ему в бока,
Бранясь со злобой, он шенкеля.
Но грубость эту не терпит конь,
Взвился и бьется, глаза – огонь.
Слуга слетает в поток. Кругом
Бушуют волны стальным кольцом.
Со всею силой гребет рукой,
Но панцырь графа тяжел златой...
Мятутся волны. Плывет луна...
Над ним сомкнулась кольцом пена...

Кларисса под окном одна сидела,
                Кругом покой.
       Луна с небес глядела;
   И лишь дрожала над рекой
Песнь соловья и негою горела,
                И перед ней
Былого тени проносились,
                И из очей
Слезинки чистые катились.
И вспомнила она – когда Кальмар
              Там над рекой
Ее тогда обнял
        Своею мощною рукой
И страстно губы милой целовал.
               А в небесах
Плыл тихо месяц золотой
               И на струях
         Играл с рокочущей волной;
     И он тогда кольцо с руки своей,
                 Любимой снял,
      Одел на палец ей
   И клятву верности он дал, –
Любить ее до смерти черных дней.
                   И под ногами
Река шепталася с травой,
                  Плеща струями
И валом с пенистой волной.
Но вдруг война нежданно налетела...
                  Он ускакал;
            Она одна сидела,
      Над речкою, прибой роптал, –
И слезка на глазах ее блестела...
                  Неслись года.
За днем печальный день бежит.
                  Она одна.
Ужели мертвым сном он спит?
И по ночам слезами обливала
                  Его кольцо.
        И жизнь ей в тягость стала.
    И яду в сладкое вино
Она тайком от близких примешала,
                   Открыв окно,
И, ночи переждав, скорее
                   Она вино
Все выпила до дна, бледнея.
И бодро под окном она присела.
                    Во тьме ночной
            Луна с небес глядела,
      И вдалеке дрожала над рекой
Песнь соловья и негою горела.
                    Ее уста
«Кальмар мой», шепчут, «о прими
                   К себе меня, –
Рукой могучей обними».
И простирает руки в темноту.
              Глаза горят.
         И шепчет: «я иду!»
     Но помутнел безумный взгляд,
И клонит на руки беспомощно главу.
               Плывет луна.
Горит любимого кольцо...
               Ее коса
Покрыло мертвое лицо.

Спит Вавилон. Евфрат, стальной змеей сверкая,
      Чуть плещется волною в берега.
           И только бодрствует, блистая,
Дворец великого царя.
             Огромный зал дворца горит огнями
                    И гамом полон он;
             Вокруг столов сидит народ толпами;
                 Пирует Вавилон.
И Вальтазар, средь блеска счастьем унесенный,
      Ласкает взор свой пестрою толпой;
                    Вздыхая воздух благовонный,
                     Доволен пиром и собой.
И вот певец выходит перед ним.
                 Он взял аккорд рукой,
И голос, полный счастьем молодым,
                 Полился ручейком.
                      Поет певец: «Что ты поник своей главою, –
                         Боишься ли судьбы иль старость ждешь?
                             Очнись, очнись! Еще тобою
                              Не пройден путь, еще идешь.
Пройдет зима, растает корка снега
                  И вновь заблещет свет.
Забудь о всем, стремись в объятья мига,
                  Рукою рви запрет».
                       И он умолк, и снова смех и звон стаканов.
                            Бежит вино потоком золотым,
                                 И пир блистает Вальтасаров
                                  В красе могучей перед ним.
И взгляд царя горит гордыней грозной,
                   Он пиром опьянен.
Он гордо хвалится, и из толпы продажной
                    Гремит хвалебный хор:
                        «Ты Бог», ревут вокруг.–«Ты можешь все, великий!
                              «Ты иудеев Бога победил».–
                                    «Их Бог твой раб, несутся крики,
                                     И ты Его рукой сразил!»
И он, величьем ложным упоенный,
                     Велит рабам своим
Нести из храма чаши Иеговы
                     И ставить перед ним.
                          И он в сосуд священный дерзкою рукою
                                 Льет пьяное вино и, встав, кричит:
                                      «Ты побежден, Всевышний, мною!
                                       Отмсти, коль Бог ты и Велик».
И хохот вновь... Но будто страшный трепет
                     Заставил замолчать.
Затихло все. Вот дерзкий выкрик, лепет –
                      И тишина опять.
И царь сам с ужасом ту тишину внимает,
         На полуслове замер крик его.
                Дрожит рука и выливает
                По капле на руку вино,
                      И ветром сильным вдруг огни задулись,
                                        И в жуткой темноте,
                      Блистая светом, буквы появились
                                        Пред всеми на стене.
И, трепеща, читает Вальтасар смущенный
           Магические, странные слова,
                 Что пред толпой завороженной
                  Горят из Божьего огня.
                                 И тишина невольно воцарилась...
                                         И только за стеной
                                  Пучина водная о берег билась
                                         Кипучею волной.