Автор неизвестен Европейская старинная литература - Лузитанская лира

Мне часто мнится, будто стал царем
Я на каком-то острове Востока…
Прозрачна ночь. Луна стоит высоко,
Окрашивая воды серебром.

Ванили и магнолии кругом
Благоухают в тишине глубокой.
Опушку леса лижет издалека
Волна морская длинным языком.

Слоновой кости стиснул я перила,
И мысль моя неспешно воспарила,
И, погрузись в раздумье, я затих.

А ты, любовь моя, проходишь садом
Иль отдыхаешь с гибкой пальмой рядом,
И прирученный лев — у ног твоих.

Кто бродит в винограднике у дома,
Когда вокруг все залито луной
И полон мрак звенящей тишиной?
Чьи легкие шаги мне так знакомы?

Спала я, но сменила сон истома,
Когда приснилось мне, что друг со мной.
Его почуять в темноте ночной
Той, кто любима, не мешает дрема.

Пусть, дочери моей земли, от вас
Услышит поскорее мой желанный,
Что жду его я, хоть спала сейчас,

И что, как ни глубоко забытье,
Оно всего лишь отдых недреманный,
Затем что сердце бодрствует мое.

Настанет день — его недолго ждать,
Как возвещает мне сердцебиенье,—
Когда ты, друг мой, вспомнишь в сокрушенье
Обеты, что тебе дерзнул я дать.

Тогда, чтоб снова пред тобой предстать,
Расстанется мой прах с могильной сенью,
И в твой альков войду я, привиденье,
Заставив твой ночник затрепетать.

А ты, мой ангел, застонав от муки,
Мне скажешь: «Погоди! Прости!» — и руки
Протянешь к одеяниям моим.

Но уклонюсь я от твоих объятий,
Не слушая молений и заклятий,
И в воздухе растаю, словно дым.

Мне снилось — в снах есть тайный смысл порою,—
Что предо мной просторы раздались
И неким вихрем увлечен я ввысь,
В эфир, горящий вечною зарею.

Из звездного бесчисленного роя,
Тревогой наполняя даль и близь,
Вослед мне голоса светил неслись:
«Друг, где же та, что нам была сестрою?»

Но глаз поднять я не дерзал затем,
Что знал: ты предала меня глумливо.
Так сквозь миры и пролетал я, нем,

От чистых звезд, сестер твоих, тая,
Насколько ты безжалостна, фальшива
И недостойна их, любовь моя.

Столетних кедров тенью осененный,
Ты спишь, как подле алтаря левит,
Хотя уже по всей Земле летит
Упорной битвы гул ожесточенный.

Проснись! Зажегся день, и, ослепленный,
Дрожит могильных призраков синклит…
Мгновение еще — и хлябь вскипит,
На свет изринув мир новорожденный.

Ты слышишь голос толп? Восстал наш род,
И в бой твоих собратий песнь ведет.
Ей вторят бранный клич и зов набатный.

Так встань же, воин Будущего, в строй
И перекуй недрогнувшей рукой
Лучи святой мечты на меч булатный!

Я весь от недоверья холодею,
Коль в облике вакханки баррикад —
Растрепанные космы, мутный взгляд —
Является мне новая идея.

Там, где дома, в дыму пожара рдея,
Как факелы на оргии, горят,
Та, что была богиней час назад,
Становится неистовей Медеи.

Как озверел наш раздраженный век!
Он мыслью эпилепсию нарек,
Глаголом — пушек бас и пуль фальцеты.

Идея же не на земле живет,
А там, где звезд расчислен горний ход.
Мысль — не огонь. Она — источник света.

Быть может, бог и есть на небесах,
Где бытия вселенского картины
Пред ним чредой, раздельны и едины,
Проходят в долгих и бесстрастных снах.

Но человеку жить не в облаках,
А на земле назначила судьбина,
Чтоб из земной он вылеплен был глины,
Хулу и гимн слагал в земных словах.

Нет без него идее воплощенья,
И пульс ее мы мерим по кипенью
Той страсти, что, как солнце, в нас горит.

Идем же в бой здесь, на земле суровой,
И кровь героев, словно дождь багровый,
Сухую почву оплодотворит.

Пусть любит ночь распутник похотливый,
Иль тот, кто удалился от людей,
Иль тот, кто, чужд желаний и страстей,
Склоняется над бездной молчаливой.

Направь на них, луна, свой взор стыдливый,
Окуй им душу холодом лучей,
Чтоб больше властны не были над ней
Ни груз волнений, ни порок кичливый.

Мне ж милы утро с суетой трудов,
И полдень, изнывающий от зноя,
И тишь послеполуденных часов.

Чтоб жить, мне нужен полный свет, и в миг,
Когда уйду, пусть блещет надо мною
Твой, друг героев Солнце, ясный лик!

Я вновь к тебе, о разум, старший брат
Любви и справедливости, взываю.
Взыскует лишь тебя душа живая,
Твой голос всех других слышней стократ.

Ты движешь мириады мириад
Светил, их по вселенной рассевая,
Венчаешь, кровь героев проливая,
Их подвиг славой, высшей из наград.

Ты устремляешь целые народы
В горнило битв на поиски свободы,
А тем, кто бой еще не в силах дать,

Ты помогаешь сохранять терпенье,
Чтоб на щитах успели до сраженья
Сыны их слово «Разум» начертать.

Мне снилось, будто ко Дворцу Удачи
Я странствующим рыцарем влачусь,
Но не найти его мне, как ни тщусь,—
Он кем-то заколдован, не иначе.

Пустить коня уже бессилен вскачь я,
Устал, ослаб, едва-едва тащусь…
Но вдруг из мрака он встает, и мчусь
Я к зданию, какого нет богаче.

По золоту ворот я бью ногой,
Крича: «Я — обездоленный изгой!
Откройтесь мне в награду за страданья».

И поддается золото ворот,
И под роскошный я вступаю свод,
И только тьму встречаю да молчанье.

Когда при беспощадном свете дня
Я вижу лишь бесцельные страданья,
Сперва борьбу, а после — умиранье,
Ночь, властно ты к себе влечешь меня.

Зло, палача в темнице мирозданья,
И тех, кто вечно страждет в ней, стеня
От голода, железа и огня,
Ты принуждаешь хоть на миг к молчанью.

О, если бы на нашу скорбь в ответ
Судьба к нам оказалась благосклонней,
Чтоб не на миг, а до скончанья лет

На мир упала мантия твоя
И он уснул в твоем приютном лоне,
Ночь без предела, ночь небытия!

Сквозь сны мои летит чреда видений,
Как стая птиц, что вихрь уносит вдаль.
Кто вызвал эти призраки? Не я ль?
И не моих ли мыслей это тени?

Свиваясь в конвульсивную спираль,
Откуда слышны жалобы и пени,
Их рой кружится в непрерывной смене
И разливает вкруг меня печаль.

О призраки моей души и сути.
Зачем глаза, бесстрастные до жути,
Вперять в меня понадобилось вам?

Кто вы, мои мучители и братья?
Чем должен вас, кошмарные, считать я,
И кто такой — о, горе мне! — я сам?

За гранями вселенной, что полна
И форм, и жизни, и борьбы, и пыла,
Простерлась пропасть без краев и дна.
Немая, как разверстая могила.

Туда стремится наша мысль, волна,
Которую ветров слепая сила
По океанам сущего носила;
Там и уйдет в забвение она.

А коль всплывет случайно, чтоб проститься
С тем миром, где, как в воздухе для птицы,
Был для нее естествен ход вещей,

Сквозь пелену предсмертного тумана
Лишь миражи вселенского обмана
Да пустота предстанут перед ней.