Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы

Помнишь гряду зедазенскую тоже?
Ты, как косарь, вела нас, подруга,
Белей миндаля, апреля моложе —
Ты походила на лилию луга.

Трое влюбленных, с тобой мы бродили,
Ты вдохновляла наши усилья,
Мы, соревнуясь, про время забыли,
Всю высоту без тропинок осилив.

Арка ли света иль темные тени —
Встретил нас храм стариною такою,
Но тишину мы нашли в Зедазени,
Горным дышавшую чистым покоем,

Буков безмолвных кроны я слушал,
Леса в обрывах дремавшие сени,
Я о тебе только думал, и душу
Светом наполнил покой Зедазени.

Солнце светило в уступы косое,
Чашу туманы слегка затянули,
Будто там свадьба окончилась соек —
Все обитатели леса уснули.

Стали безмолвны все горные дали,
Лес же, как друг, замолчал в ожиданье,
Мы ж на траве вчетвером пировали,
Лесу читая Гёте мечтанья.

Струйки вина на траве заблистали
В арке сияющей светотени,
Точно с тобою мечтою мы стали,
Солнце, краса твоя и Зедазени!

Храм весь в потоке закатного света,
Солнцем зажженный, пылал над горою,
Снизу как будто взлетела к нам Мцхета,
Снова Арагви столкнулась с Курою.

Качался паром. Горы синие в Гурию
Виденьями юности звали знакомо.
От горных потоков река была бурою.
Всё, с чем я вернулся, — пустяшней соломы.

Помог я паромщику в платье с прорехами.
Смотрел я на быстрый Риони, на полдень…
Как рты у мальчишек набиты орехами,
Так он был историями наполнен.

В теченье реки сок струился кизиловый.
Паромщик ходил не спеша по парому.
Хотя башмаки его рты поразинули —
Прошел он нетрудную в жизни дорогу.

Он не был тесним ни столами, ни стульями.
Здесь дуб шелестел в окружении рощи.
В ночи, просветленной лишь звездными ульями,
Как пастырь, рассказывал что-то паромщик.

Он — вестник ночной в облачении скудненьком
Был, словно луна, в световом ореоле.
А темень могилу готовила путникам:
Как жезлом — до дна — рассекая Риони.

Всю ночь я выслушивал шепот кустарника.
Всё, с чем я вернулся, — пустяшней соломы.
Меня спас от смерти паромщик тот старенький,
Когда меня в Гурию свез на пароме.

Теперь же здесь мост.
                                    Только зелень ущербная
Здесь всё еще тихо шумит или ропщет.
Парома уж нет. Но в могиле, наверное,
О нем всё рассказывает паромщик.

Я собираю в комнате шаги.
Шаги теряются, и я об этом знаю.
То яркий свет, то не видать ни зги —
Шаги, являясь, снова исчезают.

Я собираю в комнате шаги.
Шаги вокруг в невидимом витают.
В любимом воздухе они теперь легки,
И от шагов шаги в пространстве тают.

Неодолимое желание — собрать
Сопутствует всем помыслам поэта.
И собирает он шаги добра —
И сотворяет целый мир из света.

Шаг вечности порог преодолел.
Бесчисленное счислено шагами.
И шаг огромный к звездам улетел,
И изумил, и одарил мирами.

Крадущиеся — те мне не чета.
А я ищу всё первообраз шага.
Моих шагов уже не сосчитать,
И время сломано их ходом и отвагой.

Я удивлен, признаюсь, удивлен,
Что я свои шаги собрал стихами.
И, в бесконечные раздумья углублен,
Я всё хочу нагнать шаги шагами.

Твой образ, как очарованье, встает,
Тепло мне дала, не страшны мне метели.
Хотя и прибавится мне этот год,
Я, меквле, пришел я, распахивай двери.

Ты тоже, год новый, войди, а не стой:
Кто дружка у жизни, у времени? Вспомни.
На грудь мне звезду кинь, мой невод большой
Трепещущей, свежею рыбой наполни.

Большим изобилием нас одари;
Я тоже стал дружкой, я вестник без рога;
Обрадуй весной, полосою зари —
Печаль седины облегчи мне немного.

А ты, в чью святыню уверовал я,
Сияй! Твоя доблесть огромна, как небо:
Ты — родина, ты — дорогая моя,
Ты зерна растишь моих мыслей и хлеба.

Натружен и я вереницею дней,
Развернут твой лист полосою-зарею:
Читаю и радуюсь мощи твоей,
Гляжу на звезду, что взлетает с тобою.

Мне замыслы надо острей отточить,
Поклажу взвалить на себя, как бывало;
Должна ты звездою мой путь озарить,
Меня уберечь от зимы одеяла.

Приди, растопи этот снег на горе
И выпей хваленой и праздничной влаги;
Пришел я — калитку открой во дворе
И в доме моем зажигай чичилаки.

В моей любви не надо сомневаться,
Душа поэта — божьей книги свет.
Что кольца? Я могу сейчас признаться:
Терялись часто. Находились? Нет.

На седину мою не намекай мне,
С Казбека Терек воды мчит свои;
В Китае так написано на камне:
«Мосты стоят на волоске любви».

Не гнись, свои утраты вспоминая,—
Сок виноградный в сумерках вкусней.
Не прилетай, не улетай, вздыхая;
Пойдем, как шли, по камню наших дней,

В снегах не зябни, стой, приподнимая
Сиянье взгляда, — я тобой горжусь.
Шепчи, нашептывай не умолкая,
Не то уйду сейчас и не вернусь.

Вот и двадцать пять лет за спиною,
Как ярмо наше с нами. Не раз
Я томился смертельной тоскою —
Догораю и тлею сейчас.

Я бессилен и чист; так случилось —
Ты опорой мне стала, я сед.
Наша жизнь, что почти совершилась,
Улетает — ей плачу вослед.

Мне огонь еще нужен на завтра,
Чтобы рядом дышать ты могла.
Меня осень печалит внезапно,
Словно жизни ночная мольба.

Но не гаснет, горит и сверкает
Четверть века — труда красота.
Копошусь; голос твой помогает
Говорить с тишиною листа.

Четверть века… А лист расцветает,
Над которым я ночью сидел;
Вот и в озеро греза вплывает.
Ты всё та же, а я постарел.

Ты пленяешься синим застольем,
Ты сокровище, столп красоты;
Мост рисуешь и высокогорье,
Кистью душу мне трогаешь ты.

Пляшет тело кинто рядом с бездной,
И форель изгибает волну;
Этот буйвол, как камень волшебный,
Затаился, не щиплет траву.

Плот мечты промелькнул. Где гуляет
Серафита? Вскочив на коня,
Амазонка летит; пролетает
Над Метехи луна из огня.

Красок колокол, звон лучезарный!
Рыбаков оглушает простор.
Ты апрель мой, и ты Опизари
И тбилисских созвездий узор.

Ты беседовал линией с нами
И с лозой свои корни сплетал.
Где лежит, одинок, Пиросмани,
Ты за Грузию тост поднимал.

Сеть фазанью забрасывал точно,
На маслине свой взгляд задержал
И под сердце, как скатерть, сорочку
На зеленой траве разостлал.

Снежным облаком волосы стали,
У Кинцвиси душа прилегла;
Очи ночи проводят у Мтквари
И горят в два костра до утра.

Твоя линия в сердце мне входит
Соловьиною нотой с листа,
На ристалище город походит:
Глаз борьба, наготы красота.

Мне из фресок твоих бесконечно
Скорбь ночей улыбнулась вчера.
Шелест Мтквари следишь и беспечно
Сны разглядываешь до утра.

Как сумел всё объять чистотою.
Ты влюбляешься в девственный взор.
Я скажу тебе, Ладо: душою
Ты похож на горящий костер.