Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы

Там бледная мгла, Средиземное море,
Прибой бирюзой закипает.
В душе ли моей иль в огромном просторе
Лучина Колхиды пылает?

Мне чудится, словно чинары лепечут
И шепчет листва о разлуке;
Где море исходит, там тени трепещут,
И ждут меня там мамелюки.

На скалах огонь высекают подковы,
Рогов мне послышались звуки;
Без родины трудно и всюду сурово,
И кличут меня мамелюки.

У них, что на тквирских росли кобылицах,
Как взгляд изменился в чужбине!
И в знойной долине с покорностью в лицах
Пристанища ищут отныне.

Их гнали, как ланей. Теперь вспоминают
Глаза, материнские руки;
Арабских теперь жеребят объезжают
И «челу» поют мамелюки.

А помнят ли проса поля, деревушки,
Заборчики, хаты-плетушки?
В страну, в ее долю, я тоже врезаюсь,
О берег душой ударяюсь.

Неужто из гроба сюда, в переулки,
Теней простираются руки?
Там черные кони, там черные бурки,
Мерещатся мне мамелюки.

Сорвались слезы с глаз твоих; скорбя,
Я подобрал и в дом отнес их. Тьмою
Ночь страшная настигнет ли тебя,
На тихий зов предстану пред тобою.

Пересчитаю звезды и отдам,
Чтоб ночь в ущелье ярко освещалась,
Чтоб ты по нашим золотым следам
До уголков души моей добралась.

Скажу: бери, я звезды обернул
Сухой соломой; в доме выбрал место;
Их у меня и ветер не задул,
Просил их дед на семена, но тщетно.

То — искры, что похожи на глаза,
Они, сверкая, говорят как будто;
Бесчисленными каплями роса,
С твоих ресниц свисающая утром.

Всех досчитался; средь ночей моих
Мхом не покрылись; звездные иголки
Пронизывают, чуть касаюсь их,
Они остры, как жемчуга осколки.

Ты звезды наделила красотой,
Пушком легчайшим, персиковым цветом,
Каштановой колючей кожурой
И звонким заливающимся смехом.

Я — старый поседевший звездочет,
А ты — с весны по золотую осень —
Лучащийся, румяный небосвод
Или гумно, где тысячи колосьев.

Я те колосья ночью накосил;
Их во дворе вплету в плетень недвижный,
Чтоб путнику, что выбился из сил,
Путь освещали на закате жизни.

Это родник мой, он мал, но запомни:
Он и тебя напоит у плетня.
Ныне, о друг, ты «спасибо» промолви,
Влаги отведай — и вспомни меня.

Сядь под орехами, влажной ладонью
Лоб охлади; отдохни; помолчи.
Я ведь один у тебя, кто — с тобою,
Горло твое пересохло — смочи.

Груз облегчи, не устало бы тело
От трудового кипучего дня;
Грезу твою обвивает омела,
Влаги отведай — и вспомни меня.

В прошлом году ты скрываться б не стала,
Этой воды подала б из горсти.
Если иссякнет родник этот малый
В засуху, грех мой забудь и прости!

Твой чистый пот, он льется зря сейчас,
Коль мучаешься мукой многолетней.
И что ты в этой жизни, суетясь,
Копаешься, выискивая сплетни?

         Ведь если жизнь — мгновенье, твой расчет
         С тобой и рассчитается невольно:
         Сперва ружье кремневое рванет,
         А после сеть раскинется привольно.

Есть мед в минутах утренних, горчат
Они под вечер; небеса темнеют;
И только жизни чувства, коих пять,
На рубеже зимы зазеленеют.

         Мне б освятить родник; до дна рассвет
         Хочу увидеть — для того родился!
         Минута-жизнь, кизиловый твой цвет,
         Кому он цветом сумерек приснился?

Кто пот не любит золотой, любя
Веселье слов и мудрости молчанье?
Мгновенье-жизнь, мы гости у тебя —
В гостях не стало б горьким пребыванье.

         Лучина мне указывала путь,
         Бывало, силы в теле не хватало;
         Минуту жизни трудно протянуть,
         Но груз судьбы тянуть не трудно стало.

Звезда ли пала с неба — велика
Печаль сестры, что причитает где-то;
Бессмертия коснулась ли рука —
Кому, зачем бессмертье нужно это?

         Закат во мне; люблю на склоне лет
         Тропою подниматься к небосклону;
         Не вечер выбираю, а рассвет
         И ночь без сна, а не дневную дрему.

Голос твой Кура заглушит на миг,
Видишь слезы, — я плачу открыто,
Я жаждой томимый, старый старик,
Ты — родник мой и ты — Маргарита!

Если, слушай, как Фауст, ослепну я —
Ставлю крест над жизнью над всею,
Просияет мне красота твоя —
Подойдешь, я сразу прозрею.

В гору взброшу ярмо я, покорный ярму,
Дам ладоням жестокую лоз позолоту,
У дубов Мухрани я корни возьму,
Одолею Колхиды болота!

Не хочу, чтоб со мной лишь греза моя,
Будь поддержкой, за труд мне наградой,
Ты родник в горах — только старец я,
И вернуться мне в юность надо!

Не явился я к раннему ртвели,
Не пришел в дни апреля, в дни роз:
В декабре я родился, в деревне,
Снега блеск я заметил, мороз.

Нет, не плакал я в буковой люльке —
Стылый вереск и пашню топтал.
Лоб студило в палящем июле
Миро — нежной лазури овал.

Может, был ненавистен я птицам,
Только в точно назначенный срок
Постареть я успел; надломиться;
Плоть осталась, а душу я сжег.

Да, цветок в моей комнате вырос,
Беззащитный и странный цветок.
Да, к отчизне любви я не вынес,
Я любить ее меньше не смог.

Мою чистую грусть порицали,
Так как я бубенцы отвергал.
Я метался. Не спал я ночами.
Я в ущелье спускаюсь. Устал.

Не прохожий, пришелец-насмешник,
Я колодец души углублял;
Был я труженик, был и кудесник;
Что в снегах упаду, я не знал.

Нету сил; я кажусь себе лишним,
Ночь раздумий, приди в тишине:
Исцарапан в кустарнике жизни,
Лишь созвездие капель на мне.

Я ни в чем себе не изменяю:
К утешенью, как прежде, стремлюсь.
Что погибну в ущелье, я знаю.
Мертвый, с гибелью я не мирюсь.

Помнишь гряду зедазенскую тоже?
Ты, как косарь, вела нас, подруга,
Белей миндаля, апреля моложе —
Ты походила на лилию луга.

Трое влюбленных, с тобой мы бродили,
Ты вдохновляла наши усилья,
Мы, соревнуясь, про время забыли,
Всю высоту без тропинок осилив.

Арка ли света иль темные тени —
Встретил нас храм стариною такою,
Но тишину мы нашли в Зедазени,
Горным дышавшую чистым покоем,

Буков безмолвных кроны я слушал,
Леса в обрывах дремавшие сени,
Я о тебе только думал, и душу
Светом наполнил покой Зедазени.

Солнце светило в уступы косое,
Чашу туманы слегка затянули,
Будто там свадьба окончилась соек —
Все обитатели леса уснули.

Стали безмолвны все горные дали,
Лес же, как друг, замолчал в ожиданье,
Мы ж на траве вчетвером пировали,
Лесу читая Гёте мечтанья.

Струйки вина на траве заблистали
В арке сияющей светотени,
Точно с тобою мечтою мы стали,
Солнце, краса твоя и Зедазени!

Храм весь в потоке закатного света,
Солнцем зажженный, пылал над горою,
Снизу как будто взлетела к нам Мцхета,
Снова Арагви столкнулась с Курою.