Леонид Фраймович - Нич Ниднибай

Жаркое, замедленное за моей спиной,
Взгляд свой термоядерный отведи:
Я в дороге ветреной, малыши со мной,
Облака бесшумные впереди.

Облака – дракончики с крокодилами,
Пальмочки по-заячьи листья топорщат.
А в ночах все звёздочки светлокрылые
Души-телескопчики наши озарят.

И щекочет пяточки – ветерок,
И идём по жизни мы – без тревог.

Старшенькая спела:
«Лев шели цохек!»[21],
И моё – несмело
Улыбнулось вслед.

«Ночь, улица, фонарь, аптека…»
И Бог…
И Блок…
И Мир…
И я,
Стоящий перед Ним в слезах
От горя. Нет, постой… от греха…

Насмешки звёзд…
Все ждут ответа…
Нет, не от Бога —
Человека…
Блок выступил вперёд, скорбя…
Но было Слово:
«Каждый – за себя!».

Сквозь прорезь слёз держу ответ,
А сердце – белка…
Вдруг душит… смех…
Язык мой – враг мой:
«Твоя ведь я поделка…»

Блок покраснел:
«Несчастный, сгинь!..»
Фонарь погас…
Фасад аптеки треснул…
Но молвил Бог в сердцах: «Аминь!»[22]
– И разом всё исчезло…

Квиты: вами я объедена,
Мною – живописаны.
Вас положат – на обеденный,
А меня – на письменный.

Сказано Мариною,
Львом, Борисом, Иосифом —
Мордами звериными
Объедать небросили.

Ходят на «Паяцы»
Позевать, поахаться,
А потом, отпетые,
Ищут, с кем потрахаться.

С сытостью нормальной
Путают заплывшую.
В ресторанах сальных
Жир трясут излишний.

«Типа», мол, танцуют —
Задницей виляют.
Жизнь эту, паскуду,
«Типа», понимают.

Новые ли, старые,
Мериканцы ль, русские, —
Главно, – жлобоватые,
Главное, – с «капустою».

Зря, Марин Ивановна, сердце Вы ломали:
Те, что за «обеденным», «письменный»
продали.

P. S.
Правды не нарушил,
«Зрите в корень» дела:
Можно съесть лишь душу,
Не касаясь тела.

Отважные бабы (пою проституток!),
Заткнувшие телом доты ханжей…
Вы много честнее надувшихся уток,
Блудующих в доме ослепших мужей.

О если б могли лицемерные жёны,
Они б целый мир затащили в кровать.
А у проституток тариф утверждённый,
И можно в кредит, и не каждая – бл…дь.

Не злитесь зазря, девы, верные жёны:
Вас мало, вы слабы, почти что вас нет.
А тех, лицемерных… имя им – легионы —
Войска ж проституток есть гордый ответ.

А раз на войне,
Значит, как на войне:
«Шершите ля фамов»
По сходной цене.

На фоне меня развлекается жизнь, —
Который уж раунд.
Кто падаетв грязь, кто возносится ввысь —
Я только «бэкграунд».

Рождаются-гибнут чужие миры —
Твержу монотонно:
«Какое мне дело до этой игры?» —
Работаю фоном.

И пусть «буратинки» проткнут
мне мозги, —
Сопя упоённо.
Я только картинка, за мною ни зги, —
Работаю фоном.

С разорванным мозгом, без сердца
в груди, —
Живу-умираю.
И что я заплачу от боли, не жди, —
Я только «бэкграунд».

Хочется с кровью?
Живот ублаживать?
Да и природа
Любит жрать заживо.

Самки?.. Породистых
Выберут носом-то.
Влипший в «безрыбье»,
«Станет философом»[24].

Слабому – смерть.
На дуэли, в петле ли,
В концлагерях, или
В «госпартотстреле».

Не нарушайте ЗАКОНОВ извечных,
Не то запахнетздесь Человечиной.

(Здесь я внедряюсь
В кощунство сомнений:
Кто амбразуру закрыл,
Был «слабее»,
Выживших в страшной ТОЙ эпопее?).

Да…
Вопреки всем
Звериным табу,
Коль Человек, – значит
Будешь «слабым».

В раны оденется
Сердце «босявое»
Пушкиным будешь…
Или Цветаевой…

Слава Жорданиям[25],
Жилет «не любящим»!
Вечная память,
ЗАКОНЫ нарушившим!

Дважды я к Нему приходил,
Дважды Он меня «посылал».
Дважды я почтиумирал,
Но опять возвращался в мир…
Унижался, мечтал, страдал,
Ошибался, верил, любил,
Ненавидел, метался – жил.

А кругом бушевала жизнь…
И в болотах дремучих лесов
 Славу «трелили» ей соловьи,
Верещали лягушки взахлёб.

И во всё проникала жизнь…
Прошивали дельфины моря,
А на льдинах грелись моржи…
Зажигалась – и гасла… Зазря?..

Да, везде процветала жизнь…
В Амазонки ли джунглях, – в людских.
Покоряли мужчины дам,
Покорялись мысли словам,
Поклонялись народы деньгам.

Пусть всегда торжествует жизнь,
Беспощадною силой звеня.
Пусть живу я себе на беду,
Но когда я опять приду,
Он – уже не прогонит меня.

Спрячь свой язык, глупая жизнь…
Корчишь мне рожи?
Был бы я твой – был бы живой, —
Но непохоже.

Тысячи лет крутится шар, —
Лезет из кожи.
И я уж стал, видимо, стар, —
И мир мне сложен.

Стыдно в глаза внукам глядеть:
Жил-был – не понял,
Что то была за круговерть, —
За что был продан?

Но всё равно делаю вид, —
Лезу из кожи…
 Крутится шар, крутится мир, —
Строит мне рожи.

А к Любаше никто не идёт,
Хоть красив у неё магазин…
Вон играет на флейте старик,
Но монетку никто не швырнёт:
Обыватель – капризный народ…
И растут по процентам долги,
И «черны имена духоты»[26],
И прожорливы детские рты,
Муж болеет, и нужен ремонт…

Как ромашки были хороши!..
Тех, нехоженых, юных лугов.
И пророчили светлую жизнь,
И твердили про счастье-любовь.
Но, как видно, нет «блата» у них
С Тем, сидящем на самом верху…
И никто не зайдёт в магазин,
И никто не подаст старику.

В шахматах есть только
два интеллекта.
В футболе побольше, но, видно,
с дефектом,

Ибо желают, стыдно сказать,
«Шарик» кому-то куда-то загнать.

И ничего «умней» не бывало
Армий и войн, и толпы генералов…

Мой для солдата есть горький совет:
«Мужайся, сражайся: таков белый
свет».

Карабкался Юпитр по фикусу неслышно,
Лгал глаз Луны, ни разу не сморгнув,
Полночный кот похаживал по крыше,
Снижался «Боинг», вниз направив клюв.

Уснули травы, кутаясь в прохладу,
Уснули дети, кутаясь в мечты…
И мне б поспать… («Кому всё это надо?»)…
Так нет, мараю чистые листы.

Не Лермонтов и, явно, не Живаго
(«Достать бы стол такой, как у него»)…
Но пачка есть нетронутой бумаги
И ночь с бессонницей, и… больше
ничего.

Что ты лезешь в обнимки,
Глупец лопоухий.
Брось, ветрилка,
Нанизаны бусы. По слухам,
Это просто была у Него на момент
Неудачная шутка-страшилка,
Превратившая всех в затянувшийся
эксперимент.

О глядящие в душу мою, —
Я и сам не возьму ведь в толк,
Когда песню (свою?) я пою,
Когда мной завывает волк.

Природа – сфинкс. И тем верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.

Виктор Степанович зря не болтал.
Если сказал, так уж в точку попал.
(Может быть, Тютчева тоже читал).

Для доказательств берём Природу
И окунаем в горячую воду.
И столько раз, сколько ей окунаться,
Столько же будет и расширяться.

Бедняга хотела бы что-то другое, —
Получше, – не может: так мир устроен.

Тужится в путах своих же законов.
Кем-то? зачем-то? в неё —
внедрённых.
Вот и случилось: «хотела, как лучше»,
А получила-то нас, дремучих.

P. S.
Загадки, может, нет, ей-ей,
Но всё ж: откуда это в ней?
И коль всегда была такая,
То почему бы не другая?