Леонид Фраймович - Нич Ниднибай

В этом споре отчаянном злости и муки —
Отмолчусь.
Справедливости горя, кровожадности
злюки —
Усмехнусь.

Что в шифровке записано, ровно —
То читать.
Не прибавить ни «геника» к Слову —
Не отнять.

И сотрутся в мирах кромешных —
Все следы.
И задуманных партий взвешены —
Все ходы.

Очертания жизни теряются в тысячах
случаев.
Непонятно уже то ль живу, то ли слой
суеты.
То ли мной неприятностей горы были
накручены,
То ли горные мною вертели эти хребты.

Но когда, тормознув, отдышусь, осмотрюсь
с изумлением
И пытаюсь обдумать, логически взвесить,
понять,
От отчаянья позднего и остервенения
Руки тянутся кнопочку «Reset» нажать.

Я не математик – я поэт…
А точнее, ни того нет, ни другого.
То, что я нашёл тогда ответ,
Ничего не значит, – верьте слову.

В кодах чередующихся зим
Был такой «приказ по гарнизону»:
Одному – в бессмертности Олимп,
А другому – грязь месить по «зоне».

Тело и «смоковница» души
Выдались совсем «не даровиты».
Правы были, – кто меня душил
(И семиты, и антисемиты).

Так что, «извиняйте», я пошёл…
Ковырять компьютер – труд нескучный.
Видно, в этом я себя нашёл
В этой жизни злобно-злополучной.

Но когда-нибудь Обидевший меня
Переправит горестные знаки
И реинкарнирует, скорбя,
В Фридмана, а то и в Пастернака.

Вот тогда и я рвану вперёд,
Разорвав карьерные пространства,
С точностью «совсем наоборот»
Проживая прежние мытарства.

Безобразная потная рожица лета
Передёрнула «трисины»[19] плотных дождей.
Скандинавы замёрзшие ищут ответа
В перегревшихся толпах семитских людей,

Чьи так томны глаза, устремлённые в
прибыль…
Всё в шипенье «мазганов»[20], в лохмотьях
от сна…
Безрассудность российская, вежливость
рыбы, —
Лишь бы на руку – лето ли там иль весна.

Неподвижное солнце, в пятнах от злости,
Поливает всё сущее бранью лучей.
Белизною слепят иссушённые кости
Погружённых домов (в суетливость людей).

О земля, подзатёкшая мёдом и пивом,
Задержись, затаись, не сжигай кислород!
Дай ответ скандинавам, а может быть, миру,
Бывший Книжный, а ныне вспотевший,

Есть странный вид таких непониманий,
В которых неподатливость судьбы
Сменяется не чередой познаний,
А приступами смертной глухоты.

Презренье «жиденьких» экранов
Невмоготу. Открыл окно.
Здесь с дома простынёй свисает
В веснушках-звёздочках панно.

Всё стало ясно… Козерогу —
Успех обещан… Или крах?..
И верную судьбу-дорогу
Клешнями прорицает Рак.

Стрельцу бы надо отдышаться,
Благоприятности чредой к нему,
усталому, грядут
(Ему бы только отоспаться)…
Весам – подарочки несут.

Телец – отелится делами.
Овен – романов накрутит.
Двойное дно под Близнецами.
Круизом – Девам подфартит.

Молчанье Рыб в вопросе личном
Сулит контактов разогрев.
У Водолеев фантастичны
Расходы, Скорпион упрям, а Лев?..

Тонул в рассказах звёздный рой…
Придуманных иль вероятных?..
Так что со мной, с моей судьбой?..
А впрочем… Всё и так понятно.

Жаркое, замедленное за моей спиной,
Взгляд свой термоядерный отведи:
Я в дороге ветреной, малыши со мной,
Облака бесшумные впереди.

Облака – дракончики с крокодилами,
Пальмочки по-заячьи листья топорщат.
А в ночах все звёздочки светлокрылые
Души-телескопчики наши озарят.

И щекочет пяточки – ветерок,
И идём по жизни мы – без тревог.

Старшенькая спела:
«Лев шели цохек!»[21],
И моё – несмело
Улыбнулось вслед.

«Ночь, улица, фонарь, аптека…»
И Бог…
И Блок…
И Мир…
И я,
Стоящий перед Ним в слезах
От горя. Нет, постой… от греха…

Насмешки звёзд…
Все ждут ответа…
Нет, не от Бога —
Человека…
Блок выступил вперёд, скорбя…
Но было Слово:
«Каждый – за себя!».

Сквозь прорезь слёз держу ответ,
А сердце – белка…
Вдруг душит… смех…
Язык мой – враг мой:
«Твоя ведь я поделка…»

Блок покраснел:
«Несчастный, сгинь!..»
Фонарь погас…
Фасад аптеки треснул…
Но молвил Бог в сердцах: «Аминь!»[22]
– И разом всё исчезло…

Квиты: вами я объедена,
Мною – живописаны.
Вас положат – на обеденный,
А меня – на письменный.

Сказано Мариною,
Львом, Борисом, Иосифом —
Мордами звериными
Объедать небросили.

Ходят на «Паяцы»
Позевать, поахаться,
А потом, отпетые,
Ищут, с кем потрахаться.

С сытостью нормальной
Путают заплывшую.
В ресторанах сальных
Жир трясут излишний.

«Типа», мол, танцуют —
Задницей виляют.
Жизнь эту, паскуду,
«Типа», понимают.

Новые ли, старые,
Мериканцы ль, русские, —
Главно, – жлобоватые,
Главное, – с «капустою».

Зря, Марин Ивановна, сердце Вы ломали:
Те, что за «обеденным», «письменный»
продали.

P. S.
Правды не нарушил,
«Зрите в корень» дела:
Можно съесть лишь душу,
Не касаясь тела.

Отважные бабы (пою проституток!),
Заткнувшие телом доты ханжей…
Вы много честнее надувшихся уток,
Блудующих в доме ослепших мужей.

О если б могли лицемерные жёны,
Они б целый мир затащили в кровать.
А у проституток тариф утверждённый,
И можно в кредит, и не каждая – бл…дь.

Не злитесь зазря, девы, верные жёны:
Вас мало, вы слабы, почти что вас нет.
А тех, лицемерных… имя им – легионы —
Войска ж проституток есть гордый ответ.

А раз на войне,
Значит, как на войне:
«Шершите ля фамов»
По сходной цене.

На фоне меня развлекается жизнь, —
Который уж раунд.
Кто падаетв грязь, кто возносится ввысь —
Я только «бэкграунд».

Рождаются-гибнут чужие миры —
Твержу монотонно:
«Какое мне дело до этой игры?» —
Работаю фоном.

И пусть «буратинки» проткнут
мне мозги, —
Сопя упоённо.
Я только картинка, за мною ни зги, —
Работаю фоном.

С разорванным мозгом, без сердца
в груди, —
Живу-умираю.
И что я заплачу от боли, не жди, —
Я только «бэкграунд».

Хочется с кровью?
Живот ублаживать?
Да и природа
Любит жрать заживо.

Самки?.. Породистых
Выберут носом-то.
Влипший в «безрыбье»,
«Станет философом»[24].

Слабому – смерть.
На дуэли, в петле ли,
В концлагерях, или
В «госпартотстреле».

Не нарушайте ЗАКОНОВ извечных,
Не то запахнетздесь Человечиной.

(Здесь я внедряюсь
В кощунство сомнений:
Кто амбразуру закрыл,
Был «слабее»,
Выживших в страшной ТОЙ эпопее?).

Да…
Вопреки всем
Звериным табу,
Коль Человек, – значит
Будешь «слабым».

В раны оденется
Сердце «босявое»
Пушкиным будешь…
Или Цветаевой…

Слава Жорданиям[25],
Жилет «не любящим»!
Вечная память,
ЗАКОНЫ нарушившим!