Леонид Фраймович - Нич Ниднибай
Наконец, диктор сказал:
– А сейчас послушайте музыку нашего замечательного современного композитора Хернякпорера.
И понесло из динамика зацикленными диссонансами и барабанами. Даже Шмулика это начало раздражать, и, приблизившись к унижено стоявшему на его добротном столе чёрному кожаному саквояжу, он нежно вытащил из него маленького титанового «дракона», ещё раз полюбовался им, после чего поставил сей предметна полированную столешницу…
В это время за окном затрелил шальдаг… Лидера нации это окончательно взбесило. Он схватил свой родной пистолет, подбежал к окну… и почувствовал некоторое неудобство… Однако через весьма небольшое время это ощущение прошло…
Кстати, пуля, застревающая в мозгу, действительно, в большинстве случаев, причиняет дискомфорт с летальным исходом…
Да, вот ещё что: Йоси совсем неплохо стрелял, за что, собственно, и имел награды в ту, Первую мировую…
57Уже смеркалось, когда они подошли к бараку. Возле барака стоял охранник-цамцавовец и ковырялся в носу, с наслаждением вытаскивая оттуда огромные козявки, которые он бросал на землю. Цамцавовец, конвоировавший Леольhя, подошёл к ковырявшему и что-то сказал ему. Последний вытащил из кармана сигарету и дал конвоиру. С пальца давшего к сигарете прилипла козявка, но конвоир, не обращая на это внимания, с удовольствием закурил. Затем охранник открыл дверь и втолкнул Леольhя во внутренности барака…
Их было двадцать… Двадцать подростков пробной партии… Они сидели и лежали, играли в компьютерные игры и смотрели видео, читали книги и спали, говорили и молчали, смеялись и плакали. Все были одеты в одинаковую зелёную лагерную униформу на голое тело. На ногах были чёрные спортивные тапочки с матерчатым верхом.
За один день Леольh уже знал их всех по именам…
Вот взлохмаченный Сашка. Время от времени он задаёт Леольhю один и тот же вопрос:
– Зачем нас тут держат? Что это за дом отдыха во время войны?
И Леольh, не зная, что ответить, бормочет:
– Такие у них порядки.
Толстый Серёжа с остервенением колотит по клавиатуре компьютера, периодически повторяя:
– Блин!
Высокий, белокурый Витенька спит, но по щекам его ползут слёзы… Ракета попала в его школу… Нет, детей там уже не было… Но Светлана Наумовна… Чернокудрая и черноглазая молоденькая учительница физики, в которую он был без памяти влюблён… Она погибла…
А Петя… Рыжий Петя всем безостановочно рассказывает про своих, погибших у него на глазах, маму и папу:
– Они у меня оба инженеры… В институте и поженились… Мама красивая, а всё равно не выдержала: влюбилась в папу…
У Леольhя от горя постоянно прокатывались спазмы по горлу, но он не мог позволить себе заплакать. Глазами бессильного отчаяния он смотрел на несчастных детей.
Кормили два раза в день скудной едой, приготовленной из порошковых концентратов. К Леольhюи подросткам пришёл и удобно устроился в их теле старый верный друг: чувство голода. В бараке существовали, но не работали, кондиционеры, и было холодно, что заставляло всех кутаться в цветастые простыни, снятые с постелей. Узники слонялись по тускло освещённому бараку, напоминая раскрашенные привидения. Воду в умывальники и туалеты подавали три раза в день на четверть часа: утром, в обед и вечером. Туалетов было четыре. Их невозможно было убрать (так как необходимо было экономить воду для питья и мытья), и запах испражнений обволакивал всё. Многие мальчики были простужены. Они чихали и кашляли, а инфекция кружилась по плохо проветриваемому помещению в поисках новой жертвы. Чернявый маленький Колян совсем занемог, у него поднялась температура, и он уже не вставал с постели. Зная всё, Леольh понимал, что обращаться к цамцавовцам бесполезно, и старался сам, как мог, помочьбедным детям…
…А в одно утро объявили, что через полчаса их поведут в кино, но когда Леольhя и ребят вывели из барака, был уже полдень. Коля не мог идти, и Леольh вынес его на руках, ужасаясь тому, как он горяч и невесом.
Ласковый весенний солнечный диск с юга окутывал всё своим излучением. Голубое небо было безмятежно, и земля уже почти успела просохнуть от ночного дождя. А напротив солнца, на севере, совсем близко ворчала канонада фронта.
Леольh окинул взглядом пространство и увидел прямоугольник двойного ряда красиво блестевшей новенькой колючей проволоки и бежевые пластмассовые бараки, которые выстроились в колонну, дверями к фургону на колёсах, словно стояли в очереди. Он увидел также оформленные в виде сказочных башенок сторожевые вышки охраны, расставленные по углам прямоугольника лагеря, и красную башенку с часами и прожектором над входными воротами. Сзади, около пустых ближних бараков, шебуршилась в поисках пропитания стайка взъерошенных воробьёв, чирикая и ссорясь…
Зрителей впустили в фургон, где было тепло, чисто и светло, а оранжевые плюшевые сидения зала так и приглашали плюхнуться в них. Когда все расселись, автоматически откинулись крышки-столики спинок сидений, и каждый увидел на них кулёк жареной воздушной кукурузы и картонную бутылочку апельсинового сока.
Видимый в дверной проём фургона оператор-цамцавовец, в уши которого были воткнуты наушники (излучавшие даже наружу грохот ударника), трясясь всем телом, притопывая ногой, кивая головой в такт музыке, перемалывая челюстями жвачку и играя в покер на смартфоне, периодически восклицал:
– Ёу! Вау!
Не прекращая своих занятий, он взял маленький пультик управления автоматикой фургона и нажал на нём красную кнопочку. Двери фургона герметично закрылись, в зале полупогас свет, и на экране засуетились в жутком боевике красивые актёрыи актрисы…
Попозже, когда музыку фильма пронзило лёгкое шипение, Леольh уже знал, откуда оно: из отверстия в полу, закрытого перфорированным металлическим листом. В проходе между пятым и шестым рядом. Он сбросил с себя куртку униформы (на миг ему почему-то стало стыдно за своё, несмотря на худобу, атлетическое сложение), лёг на пол фургона и с силой прижался голым животом к прорезям холодного металла. Шипение не исчезло совсем, но уменьшилось. Дети, увидев поведение Леольhя, вскочили со своих мест и в испуге побежали к нему, но Леольh закричал что было сил:
– Не приближайтесь ко мне! Все, все к дальней стене!
Мальчики отпрянули и столпились у дальней стены фургона.
А у Леольhя уже началось головокружение и, неожиданно, кстати или некстати, в виде колыхающегося, как на праздничной демонстрации, транспаранта проплыла мысль:
– Смерть не убивает: она просто продолжается. Убивает жизнь.
Чувствуя, что он уже начинает исчезать, Леольh, словно сквозь сон, услышал выстрелы, скрежет взламываемой двери и успел ещё до своей смерти увидеть в открытом проёме фургона солдат в военной форме незнакомой ему армии и свою лучеглазую царицу Атшепсут, подумав при этом:
– Боже мой! Ларочка здесь, а я в таком виде…
Эпилог
Как-то вечером, когда я прогуливался по парку между пальмами, напоминавшими гигантские грибы с растрёпанными ветром шапками-шевелюрами, ко мне подошёл человек интеллигентно-странного вида с растерянными карими глазами на узком лице, заросшем чёрно-седой щетиной. Осевшая углом кожа век придавала глазам его страдальческий вид. Он был в красной рубашке, зелёных в белую крапочку брюках и в жёлтой, с оранжевым крестом известной автомобильной фирмы, шапочке с козырьком. На ногах у него красовались такие же жёлтые, как и шапочка, туфли, один из фиолетовых шнурков которых был развязан. Чёрная бабочка венчала нижнюю часть его шеи.
Человек этот поздоровался и сказал:
– Здравствуйте, меня зовут Сальвадор Недали. Я вас знаю, знаю вашу дочь и ваших внуков.
Меня это удивило не очень, ибо кто теперь в мире, после почти выхода моей знаменитой книги, не знал меня, мою дочь и моих восхитительных внуков? Однако дальнейшие его слова меня очень насторожили.
– Я психотерапевт и провожу, вместе с моими коллегами, нейрохирургами, новейшие исследования мозга человека…
– И что же?
– Вы являетесь одним из добровольцев исследования.
– Это уже становится интересно.
– Но, знаете, давайте я вам всё расскажу с самого начала.
– Валяйте.
– Когда вы пришли ко мне в первый раз, вы были в тяжелейшей депрессии…
– Я – и депрессия. Это вещи несовместимые. Спросите моих внучат.
– Вы правы, но ведь есть ещё бывший жилец.
– То есть?
– Может быть, сядем?
– Кроме приветствия, пока это ваша единственная логичная мысль…
Мы сели на металлическую, довольно холодную для моего зада, синего цвета скамейку с дырочками. Над скамейкой высилась огромная сосна. Одно из тех деревьев, от которых, как я уже говорил, у меня всегда захватывает дух.
– Ну, так вот… Когда вы пришли ко мне в первый раз, – он достал из своей зелёно-краплёной штанины огромный кусок бумажного полотенца и высморкался самым коварным и садистским образом, а я ещё раз взглянул на развязанный шнурок его жёлтых туфлей и подумал, что этот факт говорит о подозрительной рассеянности, – вот… я как раз начал заниматься теми исследованиями, о которых вам говорил. Общая концепция этих исследований заключалась в том, что, по моему мнению, а также по мнению ряда моих сторонников, Мироздание – это несусветно огромный мозг, а события – это мысли этого мозга…
