Вадим Стрельченко - Стихи

Нет вестей, а почтальонов много…

Возврати мне слесаря наряд!
Дай мне обувь легкую в дорогу,
Может, я еще вернусь назад.

Вижу: трудятся толпой высокой
По путям, степным и городским,
Люди с костью крепкой и широкой,
Сердцем, полным крови и большим.
С детства слышны над моей судьбою
Их — все ближе, ближе! — голоса.

Вспоминаются моря порою…
То мне вспоминаются леса,
Где, завидев толстые коренья,
Ствол до неба, легкие листы,
Силы хочется, в крови биенья,
Шумных дел и счастья правоты…

Здравствуй, мир
Лесов и городов!
И пускай
Листы моих стихов —
Все мои поступки, песни-крики —
Уместятся в скромной тесноте,
Не в тяжелой, как железо, книге,
На древесном маленьком листе.

Чтоб воришка свои позабыл дороги,
Даже колоса в поле
Украсть не мог!
Чтоб лопата хозяина на дороге
Охраняла,
А не пес и замок!

Чтоб над вывесками, парусами,
                    станками
Был работник славен в труде!
Ибо каменщик —
Это не только камень,
А рыбак —
Не только сети в воде.

Чтобы от базара, от клятвы
                    лживой,
Мелких денег, схваченных без
                    труда, —
Сор да крошки остались,
И торопливо
Унесли бы птицы их навсегда!

Чтоб монеты
Не знаком наживы ржавели,
А сияли орденами труда!

Чтобы, писком начатая в колыбели.
Стоном жизнь
Не кончалась никогда!

Чтоб делить —
Только зиме и лету
На державы землю! А если нет —
Расплывемся по небу,
Разбив планету
На множество маленьких злобных
                     планет!

Вот зачем
Мы идем по земле, торжествуя,
Вот о чем трубит боевая медь.
…И на этой зеленой земле не могу я
Равнодушно, как нищий уличный, петь!

Винтовки длинные уперлись
В землю. И тени отброшены вниз.
И неужели тень от штыков
Прекраснее тени трав и дубов?

Неужели сойдет на мостовые
Новобранец поющий —
За медной трубой
И, на крик детей обернувшись,
Впервые
Винтовку увидит за спиной?

Неужели по светлым побегам хмеля
Он шагнет (о, воронов торжество!) —
Не поговорить о посевах,
А целя
В меня,
Товарища своего…
Нет.

Если в солнечном лиственном мире
Лгут ему,
Что винтовка шире
И выше дерева, —
В жаркие дни
Пускай воткнет ее в землю сухую
И попробует укрыться в ее тени.
И увидит,
Как ласточки, с гнездами в клювах,
Мимо, мимо летят.

И увидит,
Что нет между ними границы,—
Пусть по-разному нас научила мать
Говорить. Мы не разноперые птицы,
Чтоб на разные голоса распевать!

И покуда мир не цветник — мышеловка.
Рядом воинами нам идти,
Пока последняя в мире винтовка
Не останется далеко позади.

Плыл ли морем, шел ли я базаром,
Никакой одежды, ни огня
На земле мне не давалось даром.
Ни зерна, ни праздничного дня!
И доволен я своими днями:
Языком не брал я
И слюной
То, что нужно
Охватить руками!
Над моими многими делами
Может реять красный флаг большой.

Ни монет гремящих нет, ни лести,
А сочти число друзей моих:
Если б все они
Сошлися вместе —
Я не смог и угостить бы их!
На земле, на море — я с друзьями.
Паруса их вижу над волнами.
По дорогам верными путями
Люди — не столбы! — меня вели.
Мы трудились вместе!
Между нами
Не лежит могилой пласт земли!

Со лжецом слюнявым, с тихим вором
Не делил я хлеба в тишине.
Оградил я дверь от них запором —
Легче снова дверь пробить в стене!
Ведь меня кормили грудью, мыли,
Дали имя, целовали в рот.
И во имя этой чудной были
Я не смею не идти вперед!

На фотографии мужчина снят.
Вокруг него растения торчат,
Вокруг него разросся молочай —
И больше ничего… Безлюдный край!
И больше ничего, как будто он
И вправду под капустою рожден…

Я с удивлением гляжу на свой портрет:
Черты похожи, а меня и нет!
Со мной на фотографии моей
Должна бы сняться тысяча людей,
Людей, составивших мою семью.
Пусть мать качает колыбель мою!

Пускай доярки с молоком стоят,
Которое я выпил год назад,
Оно белело, чисто и светло,
Оно когда-то жизнь мою спасло.

Матрос огромный, с марлей на виске,
Качающийся на грузовике.

В гробу открытом лунной ночью… Он
Сошел на землю охранять мой сон,
Акацию и школьную скамью —
И навсегда вошел в мою семью.

А где-то сзади моего лица
Найдется место и для подлеца,
Чей прах в земле — и тот враждебен
                         мне:
Явись, Деникин, тенью на стене!

Торговка Марья станет в уголке, —
Купоны, боны, кроны в кошельке, —
Рука воровки тянется к плодам…
Я враг скупцам, лжецам и торгашам!

Со мною должен сняться и солдат,
Мной встреченный семнадцать лет
                        назад.
(Такое шло сиянье по волне,
Что стыдно было плюнуть в воду
                        мне.)
Солдат французский в куртке
                     голубой,
Который дыню поделил со мной,
Почуяв мальчика голодный взгляд…
Шумело море… Где же ты, солдат?
Забыв твои глаза, улыбку, рот, —
Я полюбил всей Франции народ.
Так я пишу. И предо мной портрет,—
Ему уже конца и края нет:
Явитесь, хохоча, и говоря,
Матросы, прачки, швеи, слесаря.
Без вас меня не радует портрет:
Как будто бы руки иль глаза нет.

Учителя, любившие меня!
Прохожие, дававшие огня!

Со мною вы. Без вас, мои друзья,
Что стоит фотография моя!

Переулок у моря, но кораблей
Не видать сквозь высокую эту стену,
Тут веселая прачка в лохани своей
Подымает одну и ту же волну.

Слышен стук, и ему отвечает звон.
Но не видно работника из-за стены.
Если это один — как огромен он!
Если много людей — как все дружны!

Мне знаком продавец воды —
И вода,
Моряки знакомы —
И их суда, —
И от каждого дерева длинная тень!
…Почему — не знаю, но навсегда
Я запомню этот солнечный день.

И на площади, где шумит народ,
Все хожу по исхоженной глади торца
Я, веселый и любящий пешеход,
Без жены, ребенка и отца.

Мне пора бы деньги сжимать пятерней?
Но друзей считает моя рука.
И «товарищ» — слово, любимое
                        мной, —
Все пьянит. И не сойдет с языка!

И земля милее из года в год,
И люблю я этот людный квартал —
За то, что не к небу, не к звездам он
                           ведет,
А в другой такой же квартал.