Ирина Бем - Орфей: Стихотворения

А вот уж и осень!
Как я проглядела весну,
И знойное звонкое лето,
И тяжесть колосьев,
И в каплях смолистых сосну,
И пенье кузнечиков где-то.
Как я проглядела
И звездную синь васильков,
И алость пушистую маков,
И ширь без предела –
Бегущий, шумящий покров
Волнуемый алчущих злаков!
Но всё уже смолкло:
Отблагоухал сенокос,
Давно отшумели колосья;
Угрюмая осень,
Незваный, непрошеный гость,
Охапками листья уносит.

Как хороша осенняя пора!
Как балует дарами осень!
Прозрачен воздух, тихи вечера,
И неба манит ласковая просинь.

Подсолнечники в зелени садов
За солнцем солнца тянут золотые,
И яблони под тяжестью плодов
К земле клонятся ветками густыми.

А на прилавках – дыни, виноград,
Колосья тучные тяжелой кукурузы
И снятые с песчаных жарких гряд
Тяжелые кровавые арбузы.

Цвет осени – цвет крови и вина…
Теперь земля за тяжкое усилье,
За верный труд должна платить сполна,
Как сказочная чаша изобилья.

Благословенны пахоты и нивы,
В горячем солнце спящие снопы,
И пахаря тяжелые стопы,
И вол, бредущий поступью ленивой.

И хоть не мне в числе их веселиться,
Благословенны те, кому в гумно
Господь ссыпает счастье, как зерно,
Своей неравно мерящей десницей.

Как древле, Господи, Тобой прощенный Ной
Увидел выси, всплывшие, как мели,
И первой ветви радостную зелень
Над укрощенных вод голубизной,

И нам увидеть дай прощенные поля,
И грады, спящие во тьме ночной беспечно.
И, всё забыв, пусть вновь о мире вечном
Молиться смеет страдная земля.

Глас Бога в древней Иудее
Слыхал и пастырь, и пророк.
Куст загорался, пламенея,
И знал Мойсей, что это Бог.

И я молила Провиденье,
Да ниспошлет душе моей
На миг единый ощущенье
Безмерной светлости своей!

Как свой огонь пещерный житель,
Я этот миг бы сберегла
И Богу в светлую обитель
В годину смерти отдала.

Куда идти? Кому молиться,
К ногам кого в слезах припасть?
Как пережить, как перебиться,
Перетерпеть злых дней напасть?

Теряю с каждым днем веселость,
Своей судьбы не узнаю,
С тупым упорством трачу молодость
В служенье косном бытию.

А годы смотрят вновь сурово.
Напрасно счастие зову:
Оливовая ветвь в клюву
У голубя залита кровью!

Кто примет души с поля мертвых?
Кто смочит раненым уста?
И чье бесстрастие простерто
Над телом распятым Христа?

Стою перед закрытой дверью,
Своей судьбы не узнаю…
Куда пойду, кому поверю,
С кем разделю печаль свою?

Куда идти? К Спасителю Христу,
Распятому за нас при Понтии Пилате.
Три страшных дня… но вот уже несут
Благую весть апостолы и братья:

Христос воскрес! Упасть к его ногам,
Забыв и ложный стыд и меру,
И знать, что никому уж не отдам
Воскресшую из пепла веру.

За вечный дар божественной любви,
За дар бессмертья, купленного кровью,
Спасителю, прими мои хвалы,
Прими мои скупые славословья!

Христос идет и щедрыми руками
Целит, благословляет и дает.
А мать его, кротчайшая из жен,
Лишь тем славна меж нами,
Что матерью была его.

У матери младенец на руках,
И руки связаны священной клажей:
Она легка, как белый пух лебяжий,
Она томит, как беспричинный страх…

«Тебя три дня мы ищем. Мать всё плачет,
Вся истомилась, нет на ней лица!»
«Мне место в доме моего отца», –
Им отвечает терпеливо мальчик.

Мария – мать. Младенец на руках –
Блаженное, томительное бремя…
Остановись, остановись, о время!
Повремени, предчувствий горьких страх!

Зачем не твоя, о Киев,
Стремительная весна
Навеяла мне впервые
Влюбленные бредни сна?

Весна… Разве вёсны такие
Бывают на Западе, тут?
Спит зимнею спячкой Киев,
А к утру весна: бегут.

Летят, спотыкаясь, кубарем
К Крещатику вниз ручьи,
На улицах снег неубранный
В тенях голубых журчит.

Потоки, грязней, чем с фабрики,
С восторгом несут зараз
На бурых волнах кораблики
И с улиц весенних грязь.

Проспавшись, громкоголосые,
Под толщею снеговой,
Христосуются с колесами
Булыжники мостовой.

И весь этот шум, этот рокот,
Всё к небу, всё ввысь, как хвала,
Всё к тверди, где в синих потоках
Полощутся колокола…

Смерть по выбору, смерть не на плахе,
В взмахе юности светел и чист,
Как к причастию, в белой рубахе
Умирает в горах альпинист.

И пилот, с высоты самолета
Обрываясь… Там синяя твердь
И последнее счастье полета –
Может быть – побежденная смерть.

О, поэт, так ли мнил ты последнюю встречу?
Город, сутолочь, шум, поворот…
И внезапно, и навзничь – убит, изувечен
В подземелье, в парижском метро!

Или смерть, как любовь – тот же жребий?
Не дано – и не должно нам сметь –
Даже этой утехи последней –
Выбирать по плечу себе смерть?

Ты шел дерзновенной эмблемой отваги,
Корабль, сквозь дни и века,
И груды упругой и вспененной влаги
Твои разрезали бока.

Твои паруса напрягали муссоны,
Их рвал налегающий шквал…
А солнечным утром из Лиссабона,
Упрямый, ты вновь отплывал.

И снова дул ветер, шальной и раскосый,
Гнул мачты и гнал паруса,
Трепал увлажненные брызгами космы,
Репенилось море, и знали матросы,
Что им не вернуться назад.

Прекрасное слово – гордость!
Как горных раскатов звук,
Как стали каленой твердость,
Как смелых сплетенье рук.

Но гордость – только подножье
Иному слову, и несть
Надежней, светлей и тверже
Короткого слова – честь.

Да, море сегодня спокойно,
Оно неподвижно лениво,
Как пляж, обнаженный отливом,
Где барки лежат на мели:
Чуть слышно дыханье прибоя,
Когда наступает отлив.

А завтра, быть может, оно потемнеет,
Грядами свинцовыми встанут валы,
И ветер погонит из вспененной мглы
Их дикие орды на вымерший берег.
Не там ли вчера мы стояли, и ели
Роняли янтарные капли на вереск?

Ветер рвет у ограды сиреневый куст,
Ветер треплет полотнища флагов;
Я сегодня, тоскуя, опять поднимусь
На один из холмов, что над Прагой:

Ширь какая, как воздух туманно лучист!
Оглянись: вот она на ладони,
В голубых испареньях весенних ночей,
Как купальщица, плещет и тонет,

Валом каменных глыб заливая простор,
По холмам из столетья в столетье…
Каждый свод в этом городе, каждый костел –
Дней твоих молчаливый свидетель.

И когда ты идешь по нему не спеша,
То ты видишь, что каждая встреча,
То ты видишь, что каждый твой день и твой шаг
На камнях этих улиц отмечен.

Жизнь моя, дней моих незатейливый свет,
Мир моей ученической кельи!
Разве может над вами склоненный поэт
Встрепенуться и петь, чтоб запели,

Чтобы, вторя ему, зашумели года,
Чтоб сомкнулись разбитые звенья,
Как сплетаются ветви на глади пруда
В новом, сказочном отображеньи?

Мой привет тебе, город, моя колыбель,
Ты, как юность моя, неотъемлем!
Я когда-нибудь горечь здесь прожитых дней
Подниму как сладчайшее бремя…