Ирина Бем - Орфей: Стихотворения

В те дни, когда божественный Орфей
Дерзнул спуститься в царство Персефоны,
Он, гласом струн и пеньем вдохновленный,
Смутил сердца безжалостных теней.

Она пришла легчайшею стопой,
С земной любовью трогательно схожа…
О, если б в оны дни мы жили тоже,
То верь, и я б спустилась за тобой!

Жить всерьез и каждой новой роли
Отдавать весь пыл, всю скорбь души,
Забывать, и как бы с первой болью
Видеть, что на смену своеволью
Своеволье горшее спешит.

Забывать и полной мерой мерить,
Ставить всё на нечет или чет,
И, года считая суеверно,
Знать, что даже дней высокомерность
Ничему не сможет научить.

Каждый день приносит новые тревоги,
Каждый день горит бессмертная душа,
Всё еще, волнуясь и спеша,
Ты стоишь у ночи на пороге.

Тело, как усталый раб, подъемлет бремя
И в бессилье плачет, как дитя, навзрыд;
Но душа не внемлет и горит,
Краткой жизни сокращая время…

О, если б знать, о, если бы предвидеть,
О, если б время повернуть назад!
Душа не слышит гласа Немезиды
И, обреченная, не может знать.

Ты мудростью мудра прошедшей только,
Душа моя, и ныне знаешь ты,
Что надо было просто, как ребенку,
Сказать «нельзя» и руку отвести.
Непоправимое, какое слово…

Вот все расходятся и свечи тушат…
Мой дом готов. Но как он страшен, новый,
Когда твой светлый дом уже разрушен…

Я брошена в жизнь Тобой
Такою незащищенной:
Неправый, неравный бой,
Заранее предрешенный.

Боец, не знаю досудь,
Во имя кого я выйду,
Во имя кого снесу
Чудовищную обиду?

Ответь, где моя броня,
От ран чтоб защитить тело?
И веры нет у меня,
Чтоб сердце победно пело…

Тяжеле полдневный жар,
Темней филистимлян лица,
И в этот раз Голиаф
По праву будет глумиться.

Меняются люди, уходят
Из жизни и сердца живых…
Но вещи живут и выходят
Порой, чтоб напомнить о них.

Казалось, дочитанный свиток,
Казалось, все строки в пыли…
Но в адресной книжке забытой
Остался невырванный лист,

Где почерк упругий, кудрявый
На белой странице цветет,
И голос, и голос, как тот:
«Сойдете, свернете направо!»

И вот я опять ученица
С сухим нецелованным ртом.
Прекрасный учитель садится,
Строку отмечает ногтем.

И снова в заклятье Психея
Пускается в горестный путь,
Где ей ни догнать, ни вернуть
Допевшего песни Орфея.

Корютайолос [1] Гектор, ты бился и умер героем…
Андромаха, жена твоя бедная, ткала и пела,
А потом увидала со стен многоветренной Трои,
Как влачил победитель когда-то прекрасное тело.

А потом она видела: сын твой, надежда и гордость,
Тот, что матери в старости будет опорою верной,
Тот, что Гектора будет отважней,
когда победители вторглись,
Был со стен многоветренной Трои
безжалостно свергнут.

А потом она видела, но уже тупо, без страха,
Как высокий приамовский дом разорили дотла.
Андромаха, сестра моя бедная,
белых локтей Андромаха,
Как могла пережить ты всё это – и пережила?

Сколько вас в наши страшные дни,
Андромах безызвестных!
Брат убит, муж убит, сын убит…
А от дома, от белого дома в зеленом предместьи
Только груда разрозненных плит.

И уже не отчаянье, только тупая усталость;
И уже нету слез, только пара потухших очей;
И уже за плечами стоит одинокая старость,
Смена дней без улыбок и страшных бессонных ночей.

Сколько вас, белокурых и темных, веселых и нежных,
Матерей и любовниц, утративших царство цариц…
Андромаха, сестра моя бедная, ныне как прежде,
И никто не закроет залитых слезами страниц.

О, если б сон, о, если б сон без снов!
Забыть, забыть об этих днях и бедах…
О, если б друг, но другу не поведать,
Не передать тоски сквозь косность слов.

О, если б смерть, но страшный прах;
О, если б тот, кто говорит, что любит,
О, если б он! Но между нами люди.
Слов непрощенных боль и будущего страх.

Грядущий день — лишь повесть новых бед,
И утро – лишь исход для новых теней.
О, если б ночь и сон без пробужденья,
О, если б ночь, которой утра нет!

Только не о том, что сейчас,
Только не о том, что сегодня.
Только не о гневе Господнем.
Что так страшно карает нас!

А о марте, о снеге, что тает,
О немом прорастании злаков,
О безветренном море фаяков,
Где играла с мячом Навзикая.

Но это ты можешь только сейчас.
Но это ты смеешь еще сегодня,
Но знай, что твой не минует час
И ты не уйдешь от гнева Господня.

Тоскуя, тоскуя безмерно и страшно скорбя,
Все выплакав слезы, и боле утрат не считая,
Душа моя, пленница, как ты уйдешь от себя
К тем синим волнам, где увидел Улисс Навзикаю?

Говорят, что я еще молода
И на девочку будто похожа…
Во время войны и голода
И я постарею тоже.

И будут белые пряди,
И будут морщины вдруг,
И некому будет гладить
Работой сведенных рук.

Накину на зябкие плечи,
Когда стемнеет, платок…
Но голос мой, голос певчий,
Ужели и ты умолк?

Мне Богом даровано с слова
Снимать молчанья печать…
За этот дар я готова,
Но впрямь ли, впрямь ли готова
Земные дары отдать?

Еще мы вместе все, друзья, друзья,
Но мы уже разлучены судьбиной:
Не может быть, чтоб жребий сей нас минул,
Но да минует Страшный Судия!

Мы говорим забытые слова,
Забыв о дне неизреченных бедствий,
И садим сад, где прорастет трава.
И строим дом – чужих детей наследство.

А жизнь могла бы быть прекрасна так,
Когда пчела жужжит над сонной мятой:
Но все идут, ступая мерно в такт,
Тяжелой поступью послушные солдаты.

И гибнет всё – посевы, города,
И души гибнут – люди, люди, люди!
Года текут, как мутная вода,
И трубный глас ночами сердце будит.

Но, как отцы, теряя всё опять,
Мы заключим таинственное братство,
Чтоб телу было легче умирать,
Чтоб сердцу было легче расставаться.