Ирина Бем - Орфей: Стихотворения

Ночь летняя спускается на землю,
Какой покой, какая тишина!
С ресницами, тяжелыми от сна,
Деревья околдованные дремлют.

Взгляни наверх: всё небо полно звезд!
Дух занимается и голова кружится…
Гляди глазами, мутными от слез,
Как Млечный путь, что риза, серебрится.

Колени сами клонятся в траву,
И плакать хочется и хочется молиться,
И сердце рвется из груди, как птица,
Как будто Бога видит наяву.

Высокое Мыто – для всех небольшой городок,
Где площадь, костел, а другого приметного нету.
Высокое Мыто для сердца – такой уголок,
Где прожиты были три самые светлые лета.

Высокое Мыто по карте лежит в стороне
От Праги: вокруг заливные луга, огороды,
Для сердца – Высокое Мыто в волшебной стране,
Где всё воскрешает ушедшие юности годы.

Сумрак льется в окно, смолкли птицы,
Скоро первая брызнет звезда.
Тихо всё… Только ветер страницей
На столе шелохнет иногда.

И тогда у окна занавески
Надуваются, как паруса:
В этот час обескрылели вести
И смолкают людей голоса.

Мы с тобою огня не рассветим,
Чтоб огнем не вспугнуть полусвет:
Мы с тобою притихли, как дети
Перед елкою на Рождестве.

Мы с тобой не нарушим молчанье,
Совершенное в скудости слов…
И душа – потрясенное зданье
Тишиною до самых основ.

Ах, это тепло от земли
И это вечернее небо,
Усталые ноги в пыли,
Стол где-то в саду,
Стакан молока и ломоть душистого хлеба…
Ах, это тепло от земли и это вечернее небо!
И эта, как сладостный яд,
Усталость, сковавшая члены,
Внезапно умолкнувший сад.
Газон, где левкои цветут,
И сон, для которого каждый усталый – заранее пленный.
Ах, эта, как сладостный яд, усталость, сковавшая члены!

Я не могу писать стихов:
Душа угрюма…
Ни верить снам, ни слушать снов,
Ни верить думам.

И только луч, какой-то луч,
Светло певучий,
Пронзает груды черных туч
И ранит тучи.

И только волн глухой прибой,
Как в дней начало,
Идет одной сплошной волной
И бьет о скалы.

Я вижу сад, огромный сад,
Как песнь разлуки,
Из окон льются и летят
И плачут звуки.

Сад притаился и молчит,
Молчит и дышит:
Рояля яростный прибой
Далеко слышен.

Я вижу девочку на вид
(Ведь слез так мало).
Что под Бетховена навзрыд
Всю ночь рыдала.

Аппассионата! Вопль души,
Стон безудержный…
Я вся в слезах, в ночной тиши
Стою, как прежде.

И юность бедную мою
По ризы краю
В последний раз я узнаю
И забываю.

Ты, может, позабыл? Но молодость свою
Никто и никогда не забывает!
Вот оттого-то я ее пою
И с радостным волненьем вспоминаю,

Как сад шумел, как искрилась вода,
Как под ногами пели травы,
Как проплывало облако курчаво
И первая вечерняя звезда
В потухшем небе трепетно мерцала.

Но бури собирались иногда,
Сад вдруг темнел и хмурилась вода,
Деревья гнулись, листья трепетали,
И небо становилось цвета стали…

Всё это есть и ныне. Но тогда
Свежее были радость и печали.

Мне снились сначала одни расставанья:
Болотистый край, камыши и песок.
И ты, уходя, очарованный странник,
Как в тягостном сне, оглянуться не мог.

Когда на гремящей платформе вокзала
С тобой мы прощались, друзья наяву,
То сердце не ведало, сердце не знало,
Как трудно найти разрывную траву.

И вот, год за годом, мне снились прощанья:
С бурлящей волной уходил пароход,
И ты исчезал, очарованный странник,
В туманную даль голубеющих вод.

И только однажды мне снилось свиданье
(Мне сон этот помнился долго потом),
Мы, за руки взявшись, бежали садами
Средь яблонь цветущих, омытых дождем.

Ужели умру и тебя не увижу?
Ужели, как милость, не будет дано
Хотя бы единое, к смерти пусть ближе,
Но всё же свиданье, хотя бы одно?

Чтоб здесь, на земле еще, повесть разлуки
По дням и годам рассказать не спеша,
Минувшее вспомнить, и, юность порукой,
На всё зазвенишь, как вторая душа!

Моя душа – как горная трава:
Упрямая, суровая, простая…
В минувшее корнями прорастая,
Она текущим тронута едва.

Быть может, ты, товарищ юных дней,
Ни этих мест, ни этих лет не помнишь…
Я их храню, чем доле, тем верней,
Чем доле, тем упорней и упорней.

Как я любила старый сад и дом,
Ту комнату с готическим окном,
Бросавшим сноп таинственного света,
Где мы обедали, читали летом
В прохладном сумраке, в сиянье голубом.

Ты помнишь ли грозой омытый сад,
Где всё в тени и влаге тонет?
Открыты окна, и во тьму летят
Рыдания бетховенских гармоний…

Ты помнишь звон кузнечиков в лесу
И сотен знойное томленье,
Велосипедов мерное гуденье,
Слепящую дороги пологу?

А на опушке к вечеру привал?
От сосен тени падали косые.
Как вкусен хлеб (такой уж не бывал).
Как жарки споры молодые!

«Далекий друг, ты, может, уж не тот
И этих лет порой не вспомнишь даже?
Моя душа вся прежняя, вся та же.
В моей душе всё прежнее живет.

Какая грусть в пустеющих полях,
В холодной мгле осеннего рассвета…
Как неприветлива и тиха эта
Еще недавно шумная земля.

Какая грусть соседей провожать,
Махать платком в туман сырого утра,
И как ненужно вдруг и бесприютно
Бугрится между двух полос межа.

И вот, готовя длинный перелет,
По ниткам-проводам расселись птицы;
И вот уже седой дымок клубится,
И прелой гарью пахнет поворот.

И вот уже славянский листопад
Багрянит стены диким виноградом,
И вот душа, ступая здесь и рядом,
Опять бормочет рифмы невпопад.

Но, золотыми листьями шурша
Под сенью обнажившихся каштанов,
Я в этот раз ей отвечать не стану
И побреду бездумно, не спеша,
На ветви глядя черные каштанов.

Дети на улицах ищут каштаны,
Вот уже осень опять на дворе…
Поутру дремлют седые туманы
На побелевшей, жесткой траве.

Скоро затопим дымные печи:
Алые блики на гладком полу.
Дождь зашумит, забубнит, залепечет
Про непогоду, про стужу, про мглу.

Дом станет тихим. Уютным и тесным,
Дом поплывет, как большая ладья,
И колыбельная первая песня,
Первая песня польется моя.

Вот оно, счастье, суровое счастье:
Мир, отраженный в двух круглых зрачках!
Неторопливое ночи участье…
Полночи звон на далеких часах.