Анна Брэдстрит - Поэзия США
РАССКАЗ О ПЧЕЛАХ
© Перевод Э. Шустер
Вот тропа моя; сколько раз по ней
Я с холма спускался;
Вот пролом в стене, вот и мой ручей —
Плещет на камнях, как тогда плескался.
Все такой же дом, только тополя
Стали чуть повыше;
Скот в ограде весь; снова вижу я
Низкий длинный хлев с побуревшей крышей.
Ульи на лугу выстроились в ряд,
Но не видно что-то
Тех гвоздик, нарциссов — вместо ровных гряд
Над ручьем теперь заросли осота.
Черепахой полз горький этот год,
И опять все то же
Ручеек поет, так же солнце жжет,
И куст роз цветет, как всегда, пригожий.
Ветерок несет запахи травы;
Огненною птицей
Солнце сквозь шатер сумрачной листвы
На Фернсайдский дом, как тогда, садится.
Помню, как, надев праздничный костюм,
Поспешил я к милой;
От любви пылал воспаленный ум,
Лишь вода ручья лоб мой остудила.
Не был месяц здесь перед этим я
И теперь с отрадой
Видел над колодцем шею журавля
И знакомый дом с каменной оградой.
Помню, как сейчас, — косо брызжет свет,
Угасает солнце,
Торжествует роз сочный алый цвет,
Узкий луч упал на ее оконце.
Все здесь, как тогда, тридцать дней назад, —
Ставшие родными
Сад и дом, а вот зреет виноград;
Показались мне ульи лишь чужими.
Взад-вперед в саду ходит возле них
Девочка из хора,
Ходит и поет, голос грустен, тих,
А на ульях креп, тягостный для взора.
И от песни той солнце стало льдом;
Я ведь знал и точно —
Девочка поет пчелам лишь о том,
Что один из нас в путь ушел бессрочный.
Я пробормотал: «Как мне Мэри жаль,
Видно, дед скончался;
Он был болен, слеп; смерть всегда печаль,
Но в конце концов здесь он исстрадался».
Вдруг завыл в тоске верный Мэри пес;
Дед сидел у дома,
Девочка же пела, не скрывая слез,
Песню, что пчеле каждой так знакома.
Не забыть мне слов, что я разобрал,
Подошедши к двери:
«Будьте дома, пчелки, страшный час настал!
Больше нету здесь нашей славной Мэри!»
ОЛИВЕР УЭНДЕЛЛ ХОЛМС
ПОСЛЕДНИЙ ЛИСТ
© Перевод М. Зенкевич
Я видел как-то раз:
Проходил он мимо нас,
Дряхл и стар,
Такой смешной и жалкий,
Щупал суковатой палкой
Тротуар.
Он прежде был красавец,
Покорял когда-то, нравясь,
Все сердца.
В целом городе другого
Не могли б найти такого
Храбреца.
Теперь один вдоль улиц
Ковыляет он, ссутулясь,
Дряхл и сед.
Низко голову опустит,
Словно встречным шепчет в грусти:
«Тех уж нет».
Давно покрыты мохом
Те уста, что он со вздохом
Целовал.
Глохнут на могильных плитах
Звуки тех имен забытых,
Что он знал.
От бабушки покойной
Слышал я — он был как стройный
Полубог,
С безупречным римским носом
И подобен свежим розам
Цветом щек.
Навис на подбородок
Нос его крючком урода.
Чужд для всех,
Он проходит, тяжко сгорбясь,
У него, как эхо скорби,
Сиплый смех.
Над ним грешно смеяться,
Но кто в силах удержаться,
Если он
В треуголке и в зеленых
Старомодных панталонах
Так смешон!
Если в смене поколений
Буду я, как лист осенний,
Тлеть весной,
Пусть другие песни льются,
Пусть, как я над ним, смеются
Надо мной!
РАКОВИНА НАУТИЛУСА
© Перевод Г. Кружков
Вот этот перламутровый фрегат,
Который, как поэты говорят,
Отважно распускает парус алый
И по ветру скользит
Туда, где под водой горят кораллы
И стайки нереид
Выходят волосы сушить на скалы.
Но больше он не разовьет свою
Прозрачную, живую кисею;
И весь тенистый лабиринт, в котором
Затворник бедный жил
И, увлекаясь радужным узором,
Свой хрупкий дом растил, —
Лежит разрушенный, открытый взорам.
Как год за годом уносился вдаль,
Так за витком виток росла спираль,
И потолок все выше поднимался;
И в каждый новый год
Жилец с приютом старым расставался,
Закупоривал вход
И в новообретенном поселялся.
Спасибо за высокий твой урок,
Дитя морских блуждающих дорог!
Мне губ немых понятно назиданье;
Звучнее бы не мог
Трубить Тритон, надувшись от старанья,
В свой перевитый рог;
И слышу я как бы из недр сознанья:
Пускай года сменяются, спеша, —
Все выше купол поднимай, душа,
Размахом новых зданий с прошлым споря,
Все шире и вольней! —
Пока ты не расстанешься без горя
С ракушкою своей
На берегу бушующего моря!
ДОВОЛЬСТВО МАЛЫМ
© Перевод Г. Кружков
Немного нужно человеку…
ГолдсмитМои желания скромны:
Иметь свой дом, хотя б лачугу —
Четыре каменных стены,
Фасадом хорошо бы к югу;
Мне безразличен внешний вид:
Сойдет и простенький гранит.
В еде не знаю я причуд
И ем все самое простое;
К чему мне десять разных блюд?
Пусть будут рыба, дичь, жаркое…
А нет жаркого на столе —
Согласен я на крем-брюле.
Что мне до слитков золотых!
Пусть будет стопка ассигнаций,
Пай в банке, пара закладных,
Пакетик горнорудных акций;
Хочу лишь, чтобы мой доход
Немножко превышал расход.
Почет, известность — что мне в том?
Ведь титулов блистанье ложно.
Я стал бы, может быть, послом
(Поближе к Темзе, если можно),
Но президентом — никогда,
Нет-нет, увольте, господа!
Что до камней, так я не франт,
Чужды мне роскоши затеи;
Для перстня недурной брильянт,
Другой — в булавку — поскромнее,
Один-другой рубин, топаз…
Грех выставляться напоказ.
Я б наказал своей жене
Как можно проще одеваться:
Шелка китайские вполне
Для платьев будничных годятся;
Но уж совсем без соболей
Нельзя — зимою в них теплей!
Я не стремлюсь, чтоб мой рысак
Всех обгонял, летел стрелою…
Миль тридцать в час — хотя бы так —
Мне хватит этого с лихвою;
Но если сможет поднажать —
Не стану тоже возражать.
Из живописи я б хотел
Две-три работы Тициана
(Он в колорите очень смел)
И Тернера пейзаж туманный:
Зелено-золотистый фон,
Закат и дымный небосклон.
Книг — минимум; томов пятьсот,
Чтоб были под рукой (тут важен
Рабочий, ноский переплет),
А остальные — в бельэтаже;
И полка маленьких чудес —
Пергамент, золотой обрез!
Камеи, статуи, фарфор
Люблю я с детства и поныне
За то, что услаждают взор,
А не из суетной гордыни;
Мне ни к чему органный зал, —
Но Страдивари я бы взял.
Противна мне магнатов спесь,
Как золоченая пилюля:
Пусть столик будет мой не весь
Покрыт мозаикою Буля.
Качайте прибыль, как в хмелю;
А я в качалке подремлю.
И если я других даров
Судьбой не буду удостоен,
Я благодарен ей без слов
И так — за то, что я спокоен,
Спокоен, удовлетворен,
В желаньях прост, душой смирён.
БЕЗГЛАСНЫЕ