Владимир Марков - Кенозёры

Живут на Кене кенари,
На Поче — почемучки,
В Глухом, конечно, глухари,
А в Щучьем, ясно, — щучки.

Дедуля внуку объяснял
Словесные законы.
И внук задумчиво сказал:
— Конёво тут! Где кони?

Не клубятся дымки над деревней моей,
Где крапива растёт нам по пояс.
И тоскует по ржанью трудяг лошадей
Овсеца здесь проросшийся колос.

Тишина над деревней, лишь дождь и грома,
Да колючие зимние вьюги
Навещают безлюдные эти дома
В позабытой Всевышним округе.

Уповаем на Бога, бежав от родни
В города от крестьянского быта,
Мы на старости лет остаёмся одни
Колосками овса или жита.

И рыдает гармонь на крутом берегу,
Земляки собрались снова вместе.
Чей-то внук оплошал и упал на бегу,
Заглядевшись на крошку-невесту.

Значит, нечего ныть. Всё идёт чередой.
Жизнь мудрее всех нас вместе взятых.
Возвратится в деревню народ молодой,
Ведь случится такое когда-то?!

Сельчане построили мост через речку,
Поставили с ружьями два человечка,
Чтоб мост охраняли и ночью, и днём.
Террору и вору — надёжный заслон.
А солнце над речкой вставало не рано —
Решили сельчане усилить охрану.
Начальника выбрали, дали оклад.
И двинулось дело святое на лад.

Начальнику надо иметь секретаршу,
Так лет двадцати, не моложе, не старше.
Начальнику важен и пресс-секретарь:
Ненужный работник, а всё же — звонарь.
Бухгалтер, тот сам по себе появился,
Начальник с контролем домашним смирился.
Воздвигнул контору — дворец над рекой.
И жил-поживал, как паук под стрехой.

Однажды нагрянули в край ревизоры.
Начальник заплакал. Не вынес позора.
Его обвинили, что он казнокрад
И должен уменьшить раздутый свой штат.
Не думая долго, начальник воспрянул,
И тут же вердикт удивительный грянул:
— Уволить охранников я прикажу!

Я этим ленивцам ещё покажу!
Контора работает. Мост — развалюхи,
И бойко над речкой беснуются мухи.
И люди живут, веря в сладкий мираж,
До боли знакомый — российский пейзаж.
Уволена с моста навеки охрана,
Контора работает, как нам ни странно.
О, сколько на свете подобных контор.
Никто их не видит, не видит в упор!

По дороге лесной, по осеннему хладу и мраку
Шли в больницу районную две одиночки рожать.
Провожала их лаем из сонной деревни собака,
Да над ними кричал заблудившийся в небе журавль.

У одной, у Марго, муж погиб в катастрофе дорожной,
А вторая — гулёна, жила с кем попало, блудя.
Но свела их судьба на дороге пустынной, таёжной.
И оказия эта на грани уже забытья.

Только утром пришли роженицы к больничным воротам
И доставлены были в родильный желанный покой,
В тишину белых стен, в чистоту белоснежных халатов,
Где, казалось, до блага осталось подать лишь рукой.

Родились в час урочный у девушек два ангелочка,
Огласив своим криком покои уставших мамаш.
Мир людей стал богаче, богаче на два голосочка.
Потому был так мил этот детский звенящий кураж.

Унесли человечков от мамок в палату для деток,
Привязав на ручонки тесёмочки тем малышам,
Где написаны были фамилии мамочек — мета,
Чтоб спокойна была у заснувшей мамаши душа.

Но случилась беда: развязались тесёмки на ручках.
Медсестра — эта клуша связала их вновь в узелок.
Как на грех, торопилась: давали в больнице получку,
И к концу подходил тот обычный рабочий денёк.

Не заметили мамки подмены родимых сыночков.
По холодному утру они уходили домой.
Возвращалась гулёна одна, как была, одиночкой,
Отказавшись от ангела, проще, кровинки родной.

А Марго? А Марго забрала из больницы обоих.
Пожалев сиротинку, сказала своим докторам:
— Там, где счастлив один, там и будут
                счастливыми двое, —
И направилась сразу к Николе-угоднику в храм.

И молилась она о здоровье и счастье мальчишек,
И мерцал под киотом церковной свечи огонёк,
И Ни кола-угодник стенанья благие услышал
И в пораненном сердце лампадку надежды зажёг.

Я любил всякий праздник,
Я гулял до зари,
Ты, мой праведный стражник,
Сивке морду утри!

Ты прости, дорогая,
За грехи той весной.
Никакая другая
Не сравнится с тобой.

Я два дома построил,
А тебя потерял.
Я был пахарь и воин,
Я чужого не брал.

Может быть, и лукавил,
Может быть, много пил.
Но своими руками
Радость близким дарил.

Были в жизни паденья,
Бил в стену головой.
И бросали каменья
Вслед друзья за спиной.

Растерял по дороге
Столько добрых людей.
Вспоминаю немногих,
Тех, кто сердцу милей.

Этой памятью острой,
Как тисками, зажат.
Ведь они на погосте
Под крестами лежат.

Кровь полячки и русса
Колобродит во мне.
Я в деревне запруся,
Буду жить в тишине.

Чувство боли отхлынет,
Как ребяческий страх.
У землячки Галины
Побываю в гостях.

Старых тёток, любимых,
И сестёр навещу:
— Погостишь ли, родимый?
— Погощу! Погощу!