Владимир Марков - Кенозёры

Опять к тебе приду с бутылкой,
Как будто без неё не мог.
Ну дай, ну дай мне по затылку
И выпроводи за порог.
Ты не прогонишь. Молча, с толком
Разрежешь хлеб, подашь салат,
Но на бутылку глянешь волком…
Какой же всё-таки я — гад!

У забора втроём хорош о
Кое о чём потолковать,
Всех своих недругов в порошок
Растереть, и в кузькину мать…
А потом, возвратившись домой,
Потихоньку забраться в кровать,
И наутро больной головой —
С кем же пил я вчера — вспоминать.

Дрожит стеклянная витрина,
Скрипит железное крыльцо.
Опять с утра у магазина
Страдают люди за винцо.
Стоит галдёж над головами:
Базарный хохот, крики, стон
С увесистыми матюгами,
Гремящими со всех сторон.
И чья-то шляпа парашютом
Летит на скользкий тротуар.
И уж кого-то больно бьют там
По морде, прямо между фар.
А вот и с палками ребятки
Свой подогнали воронок,
Предотвратили беспорядки
И пьяных взяли под замок.
Хоть никогда я не был слабым,
Но тут в толпу, как в лужу, влип.
О очередь! В твои ухабы
Попался я как кур в ощип.

Всюду очередь перед нами,
Становись и жди свой черёд:
За селёдкой, за огурцами,
За билетом на самолёт,
На приём к солидному дяде,
Или к тёте — один резон,
На прибавку к своей зарплате,
На квартиру, на телефон;
За трусами и за гвоздями,
За советами колдунов,
За простыми, как гроб, вещами,
За резинками для трусов.
Всюду очередь дышит в уши
И в глазах мельтешит, как сор.
Измотала людские души —
Наше горе и наш позор.
Очумевший от вечной гонки,
Становлюсь, замыкая хвост.
Вот куплю на поминки водки —
Встану в очередь… На погост!

Мгла ползёт над моею Россией.
Золотая орда вновь у власти.
И наследники хана Батыя
Рвут страну, как тряпицу, на части.

Новый русский — позорная слава!
О такой ли мечтал Пётр Великий,
Когда по морю Белому плавал
И молился на Божии лики
В Соловецких злачёных палатах?
Там потом через многие годы
Убивали блатных и богатых,
Убивали героев народа.

Те, погибшие, тоже мечтали
О могучей и сильной державе.
Времена-то пришли. Но едва ли
Приведут они к праведной славе.

Накатило ордынское иго
Океанской волною — Цунами.
Не однажды такое уж было
С неразумными русскими, с нами.

Мы живём на последние крохи
Не в стране, а во вражеском стане.
И смешат наш народ скоморохи,
Вновь Россия стоит на росстани.

Все нервы у Земли напряжены.
Земля больна, и мы, мой друг, больны.
Трясёт и лихорадит всю планету.
Ау, где ты, зима? Ау, где красно лето?
Землетрясение повергло в шок Китай,
Как будто там прошёл с ордой Мамай.
Цунами, смерчи, бури и стихии…
Сметают все двухтысячебухие.
Озоновые дыры в небесах,
И эпидемий постоянный страх.
Идут снега под африканским небом.
Ж ара в Сибири. Кто же этот демон?
Там наводнение, а там воскрес вулкан.
Катрина рушит Новый Орлеан.
Земля колеблется под нашими ногами.
И нет героя в этой страшной драме.
Один лишь Бог надежду нам сулит.
Но отчего душа моя болит?
Качаем недра, лес под корень рубим.
О, как себя мы, граждане, не любим.
Нам деньги заменили жизни свет.
Нажива стала символом побед.
И снится мне всесильная Европа
В объятиях Всемирного потопа.
А Ной пропил огромный свой баркас,
Став пьяницей, Ной никого не спас.

Спит под снегом летняя теплица.
Над избою — звёздочки как птицы.
Тишину ничто не нарушает,
Даже спит Медведица Большая.

В синей дымке утреннего света
Скоро солнце выглянет из лета.
Просыпается моя деревня,
Будто в шубах, в инее — деревья.

Бодрость в теле, и душа ликует,
Потому что в теле том векует.
Конь рысцой по зимнику трясётся.
Под дугой смеются колокольцы.

То было на войне в ущелье горном.
Там Сатана справлял свой страшный бал.
Горели камни, плавился металл,
И небо полыхало пеплом чёрным.

Как саранча, из нас ползли наймиты,
Но мы пришли сюда не умирать.
Ведь каждого ждала родная мать,
Живым ждала, но только не убитым.

Сражён был первым запевала ротный,
За ним убили гады старшину.
Свистели пули. В огненном пылу
Нас полегло в ущелье том полсотни.

И шли опять враги, ползли всем скопом.
За каждым камнем пряталась чалма,
И снайперы стреляли без ума
По нашим наспех вырытым окопам.

Гуляла смерть по горному ущелью,
А в небе синем плыли журавли.
И нам в зелёной слышилось дали,
Как на берёзках листья шелестели…

Невероятно, что такое было,
Что предвещало очевидный крах.
Копала Русь солдатские могилы.
«Груз-200» — так писали на гробах.

Страна давно уж воевала с миром.
И жизнь давно уж полнилась бедой.
И этим ненасытным пьяным пиром
Поуправлял не Бог и не герой.

Мы, многие, сошли с ума, до точки.
И нынче снова нависает страх.
Но погодите, это лишь цветочки,
А ягодки пока ещё в умах…

Я верую в Тебя, Господь Спаситель.
Молюсь, чтоб разума меня Ты не лишил.
Молюсь о том, чтоб каждый, всякий земножитель
Любил Тебя и по Твоим законам жил.

После пьяных загулов и тяжкого сна
Я стою пред иконою Девы Марии.
Я молюся и плачу. Утирает Она
Мои горькие слёзы шальные…

Господи, помилуй. Господи, помилуй
Всех, Тебя любящих.
Господи, помилуй. Господи, помилуй
Всех идущих и летящих.
Господи, помилуй. Господи, помилуй
Всех просящих и молящих.
Господи, помилуй. Господи, помилуй
Всех болящих и уставших.
Господи, помилуй. Господи, помилуй
Всех увядших и упавших.
Господи, помилуй. Господи, помилуй
Всех всегда молчавших.
Господи, помилуй, Господи, помилуй
Всех людей на свете.
Господи, помилуй. Господи, помилуй.
Все мы — Божьи дети…

Сижу у печки в маленькой избушке,
Тяну чаёк из дедушкиной кружки.
А за окошком дождь стоит стеною,
И озеро взлохмачено прибоем.
Где вы, мои сердечные подруги
Из милой обезлюдевшей округи?
Где вы, мои приятели хмельные?
Где годы золотые, удалые?
Уходит лето, приближая осень.
У жизни мы уж ничего не просим.
Желаний мало и надежд — крупицы.
Осталось только Боженьке молиться.

Сижу у печки. За окном светает.
Дурные мысли, как снежинки, тают.
Огонь в печи искрится и клокочет.
И затихает смута длинной ночи.
И наступает день благословенный.
И озеро живой водою, пенной
Обмоет берег — камни и ракушки…
И я помчусь опять к своей подружке.

Мы с нею вспомним, как мы жили-были,
Кого и как неистово любили,
Какие песни мы когда-то пели
И целовались у заветной ели…
Поговорим о детях и о внуках,
О болях наших, о душевных муках,
Помянем тех, кого уж с нами нету,
Порадуемся ласковому лету…

Живут на Кене кенари,
На Поче — почемучки,
В Глухом, конечно, глухари,
А в Щучьем, ясно, — щучки.

Дедуля внуку объяснял
Словесные законы.
И внук задумчиво сказал:
— Конёво тут! Где кони?