Владимир Марков - Кенозёры

Немо парила в ночи над кроватью
Женщина в чёрных одеждах до пят.
Я, как Христос Иисус на распятии,
Был на больничном матрасе распят.
И надо мною свой лик наклонила,
Тихо шепнула: «Вот я и пришла».
Будто студёной водой окатила,
Будто всё тело огнём обожгла.
Мне не забыть те незрячие очи,
Мёртвые губы на мёртвом лице,
Ужас нежданно настигнувшей Ночи,
Мысли, как иглы, о близком конце.

Там ты не встретишь ни друга, ни брата
И ни глоточка не выпьешь вина.
Нету дороги оттуда обратно,
Греет лишь разум надежда одна.
Тело найдёт там покой свой навеки,
Но не душа, коей Бог наградил.
…Счастливы в мире лишь те человеки,
Чьи души свободны от гнёта могил.

Мать-покоенка приснилась мне в ту ночь,
Когда я не мог уж ей ничем помочь.
Шли по лесу по дремучему вдвоём.
И тропинка завела нас в бурелом.
Вдруг разверзлися над нами небеса,
Яркий свет застил мои глаза.
Мать сказала: ей пора, пора туда,
Ко вратам Господнего суда.
Божий свет в ночи, как тысячи светил,
Ослепил меня, а маму поглотил.
Я стоял молчал, как истукан немой,
А с небес, с небес неслось: «Иди домой!»

Я проснулся. За окном крепчал мороз.
Я ещё не выплакал всех слёз.
Я ещё и по сей день должник, должник
Перед мамою, хоть сам уже старик.
Долг мой с каждым годиком растёт, растёт.
Будет так, пока Господь не позовёт…

Я сбросил груз былых сомнений,
Тревожных дум наедине.
Дивлюсь на женские колени,
А истину ищу в вине.

В твоих глазах зеленоватых
Сверкают отблески огня.
Мы этим пламенем объяты,
Как два горящих корабля.

Среди пучины океана,
В безбрежном холоде ночей,
В тисках свинцового тумана,
Без парусов и без рулей.

Твои глаза мне всё сказали.
Пожалуйста, не прекословь.
Есть первая — на школьном бале,
И есть последняя любовь.

Люблю тебя, мой друг Евгений.
Делюсь с тобою чем богат —
Богатством всех моих сомнений
И неоплаченных утрат.

Не старый — между молодыми,
Но и не ровня буду им.
Не разведу костра без дыма,
Не выйду из воды сухим.

И, может статься, не успею
К вершине той, куда иду.
В пути внезапно заболею
Иль камнем в пропасть упаду.
И не узнаю никогда я,
Туда ли шёл по крутизне?
И мысль меня томит такая:
Зачем ж иву я на земле?

Небо выткано,
Будто нитками,
Вязью розовой —
Весь восток.
Между соснами
Тегро-озеро,
Как потерянный
Твой платок.

Сокровенное,
Откровенное
Шепчешь ласково
В тишине…
В Тегро-озеро
Тихо по небу
Едет солнышко
На коне.

Небо вечное,
Бесконечное.
Ночка летняя —
Словно миг.
Расставания,
Расстояния,
Улетающей
Птицы крик…

Облака опускаются ниже,
Обнажается медленно сад,
И красавицы с мокрой афиши
На прохожих уныло глядят.

В луж ах морщится хмурое небо,
Навевая печаль и тоску,
И дрожит одинокая верба
На осеннем пустом берегу.

Улетая, последняя стая
Шлёт на землю прощальный свой крик.
…На чужбине острей понимаю
Журавлиный небесный язык.

Листопадом шелестящим
Тихо к нам вернулась осень.
И деревья — будто мачты
Кораблей, плывущих в просинь.

Ухожу я молчаливо
В белоснежье зимней стужи.
Листья скорбно, терпеливо
Над моей дорогой кружат.

Их питали духом жизни
Солнце, дождь и ветер вольный.
Я гляжу теперь на листья
С непонятной жгучей болью.

Невозможно жить без веры
В исполнение желаний.
…Навсегда или на время
Листья шепчут «до свиданья»?

Девчонки-недотроги,
Мальчишки без усов,
Нас привели дороги
В глухую даль лесов.

Медведи бродят рядом
Таёжною тропой,
В ста метрах от отряда —
Лосиный водопой.
И птицы голосисто
Нас будят поутру
Лесные «пианисты»
В сиреневом бору.
Чудес тут очень много,
Но нам не до чудес:
Ведём в тайгу дорогу,
Дорогу в русский лес.
Работа — вдохновение,
На совесть, не за страх,
Шагаем в наступление
С лопатами в руках

Хлещет дождик, как из бочки,
Ветер валите ног,
Но кладутся, словно строчки,
Шпалы на песок.
И гремит над головою
Августовский гром.
Мы себя сегодня строим
Под шальным дождём.
Рельсы тянутся стальные,
Словно две струны.
Этой музыкой отныне
Мы заражены.
Ветер с дож диком сегодня —
Спаянный оркестр.
У студентов — ежегодный
Трудовой семестр.

Летели дни, как листья
С деревьев на большак.
Я многое осмыслил,
Как жил и не жил как.
Я многое увидел,
Как будто в первый раз.
С души фальшивый идол
Свалился и угас.
Живя в коммуне дружно,
Как добрая семья,
Учились мы, как нужно
Любить свои края.
Кусок ржаного хлеба
И песню журавлей,
И даль седого неба,
И миг бегущих дней.
Любить родное небо,
Тайги зелёный звон.
Любить, любить до боли
Страну, где ты рождён.

Над Архангельском ночи белые
Надвигаются, снега белей,
В светлой радости первой зелени,
В тихом шелесте тополей.

Белой ночью дома высотные
Небесами освещены,
Из стекла и бетона сотканы
Вдоль трудяги реки Двины.

Над Архангельском час безмолвия
Нарушает бессонный эфир…
И вопрос ошарашит, как молния:
Неужели не вечен мир?

Неужели не вечно то зарево,
Что пылает над головой,
Освещая воды Онтарио
И Архангельск любимый мой?

Жуки живут в народе нашем,
Они не сеют и не пашут.
Не писан им закон.
Жуки живут и в ус не дуют,
Без ложной скромности воруют,
Мир превратив в притон.

Жуки жуют икру из сёмги,
Их возят на работу «Волги».
У всех жуков посты.
Они по-царски все богаты,
И ручки их, как волчьи лапы,
Когтисты и остры.

Жуки коварны, словно змеи,
Над тем, кто им перечить смеет,
Устроят самосуд.
И, все его грехи припомня,
Как рыбу, бросят на жаровню
И втихаря сожрут.

Хотя народом нелюбимы,
Жуки пока неистребимы
До той поры, пока
Мы ждём спасителя-героя
В пивной за кружкой алкоголя,
Валяя дурака…

И что было, и что будет?
Чем больна душа? —
Рассказать могу я людям
По порядку, не спеша.
Одного никак не знаю,
Правду говоря,
Отчего себе гадаю
На бубнова короля?

Отчего вечерним часом
В полусне немом
Слышу скрипы тарантаса
Под своим окном?

Слышу милого Федюшки
Громкий говорок.
Давит голову к подушке
Белый потолок.

Что-то сладкое мне снится,
А проснусь — в слезах.
За окошком вьются птицы
В синих небесах.

За окошком важно ходит
Пара голубей…
В старой карточной колоде
Нет моих бубей.