Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

И догорало солнечное пламя,
И, охлаждаясь, жидкий день густел,
Он леденел, и стаи звездных тел
Садились и лились колоколами.

И снилась мне прекрасная Суламифь
С глазами, полными лучистых стрел,
И я напрасной завистью горел
К владыке над прекрасными телами.

Сто сорок было их и без числа
Рабынь, купавших долго их тела
Маслами ароматными Сарона.

И были все лишь рощею теней
Одной, и плыли львы златые трона,
И вечер плыл, и ночь, и звезды в ней.

И вечер плыл, и ночь, и звезды в ней
Окошками кают далеких плыли.
Корабль вселенной мчался в пенном мыле,
Как конь храпел и рвался всё вольней.

И ветер изумрудных гор морей
Качал его, и бурь земных унылей
Рыдал, и завывал в глухом бессильи
Разбить корабль убийц и бунтарей.

И я на палубе чугун перила
Согрел, и ночь со мною говорила
Блудливою волной своих огней.

И сын реки длиннейшей в мире этом
Стал кормчим в эту ночь, а я поэтом,
Как в первый день, так до последних дней.

Как в первый день, так до последних дней
Кричу я песню боли человечьей,
Зрачки мои качаются, как свечи,
И крик заливистей и всё больней.

Но с каждым веком сердце тяжелей,
Свинец сонливости от боли лечит.
Я над гекзаметром сгибаю плечи,
И замертво я падаю, Орфей.

Не оттого ли волны наших строчек
Теперь куда печальней и короче,
И вдохновение не оттого ль

С мгновением срифмовано невинно?
О тот, кто сотворил огонь и боль!..
То Мефистофель шпагою змеиной.

То Мефистофель шпагою змеиной
Смеялся над господней головой,
Когда над гладью розовою глины
Она разглядывала образ свой.

И тень зеленая змеею длинной
Перекрестила купол мировой,
И, как иного здания руины,
Земля покрылась тусклою травой.

То демон синими зевал крылами.
Он воскрешал поверженную тьму,
И воскрешенье удалось ему.

И догорало солнечное пламя,
И вечер плыл, и ночь, и звезды в ней,
Как в первый день, так до последних дней.

Я к розовой скале давно прикручен
Разгневанным огромным палачом,
И молния над скованным плечом
Ветвится пламенем своих излучин.

Очарованья золотом летучим
Наполнена вселенная – мой дом,
И отдаленного творенья гром
Уже ступает медленно по тучам.

О, здравствуй, песнь, моею гостьей будь,
Ты расскажи мне про лучистый путь,
Которым во вселенную пришла ты.

Чтоб холодом священным я продрог,
Ты встрепени хрустальные палаты
Окаменелыми цепями строк.

Окаменелыми цепями строк
Опутали века живую душу,
Умножу я тоску и то разрушу,
Что как струю дробило мой клинок.

Крылами обрасту от рук до ног,
Катушками зрачков измерю сушу,
Метель я буду мчать по Гиндукушу
И петь блуждающему без дорог.

О, Азия, ты шкурою косматой
Распластана с востока до заката.
Был древний зверь так зноен и широк,

Что под ногами чувствую поныне
Шерсть пламенную, как песок пустыни,
Я вырваться хочу, но дремлет рок.

Я вырваться хочу, но дремлет рок,
Тяжелой тишиной легла дремота,
И тканью голубых теней обмотан,
Как мумия, наш высохший мирок.

Быть может, встать давно пора, и в рог
Эфирно протрубил эфирный кто-то,
Но мы не слышали, молчат ворота
И медный страж зари как прежде строг.

Над нами крышкой саркофага вечер,
Гнилушками лазурный кедр просвечен,
Мы разлагаемся, ползем на нет

Под пирамидою вселенной жгучей,
Под кучей солнц и каменных планет,
И непробудны кварцевые кручи.

И непробудны кварцевые кручи,
И облака не шевелясь горят,
Огнем пытают их, и пыток ряд
Они выносят с гордостью тягучей.

В дыму закат палачествует круче,
Свершает свой палаческий обряд.
И красками казненных я объят,
Как Леонардо, Рубенс и Каруччи.

Я в роще умирающих лучей,
Палящих напоследок горячей,
Ловлю гримасы их, сгребаю в кучи

Их пепел золотой, их блеск ночной,
И снова звездный трепет надо мной
И коршун вдохновения могучий.

И коршун вдохновения могучий
Крылом холодным не закроет вас,
Везде, везде пожары ваших глаз,
Чья синь в волнах и смех на берегу чей.

Я проклинаю час тот неминучий,
Когда передо мной в последний раз,
Как розовый фарфор восточных ваз,
Раскроется гарем моих созвучий.

Ночами длинными я их ласкал.
Ах, был я ненасытен, как шакал,
Я плавал средь их стаи лебединой.

Теперь во мне их красный бродит сок
Кусками золота, но ржавой льдиной
Рвет печень мне и золотой кусок.

Рвет печень мне и золотой кусок
Луны, из пасти вечера торчащей,
И шевелящаяся зелень чащи,
И гениальный радуги мазок.

От боли я расту, и лоб высок,
Как арка триумфальная, и чаще
Кузнечика стучит, лучи тараща
Во все концы вселенной, мой висок.

Миров клубятся глиняные скалы,
Я выбираю выступ самый алый
И опускаю вздыбленный курок.

И вспыхивает взлет предсмертной дичи
Зарницей трепетной, и трепет птичий
Горит над бездною недолгий срок.

Горит над бездною недолгий срок
Пугливое крыло любви желанной,
И магнием над матовой поляной
Цветет и увядает огонек.

И вновь желанный аромат далек,
И сердце вновь молчит, как гость незваный,
И ждет, чтоб синий вечер из нирваны
Улыбку розовую приволок.

И сердцу холодно, и нет тулупа,
Который бы согрел, а вечер глупо
Упрямится, краснея как заря.

Ему шепчу, как палачу: не мучай,
Мы все умрем… Но слово блещет зря
И рассыпается звездой падучей.

И рассыпается звездой падучей,
И воскресает снова из золы,
Зловеще мироздания углы
Позолотит и корчится в падучей.

О, творчество, о, час мой наилучший,
Тебе тысячелетия малы,
И от евангелья до каббалы
Ты озаряешь каждый сон и случай.

Пусть для детей родной моей страны
Рукопожатия отменены,
Но ты дай руку тонкую пера мне.

С тобой останусь я наедине
За то, что, раскаляя звездно камни,
Крылатый холод бродит в вышине.

Крылатый холод бродит в вышине,
И с каждой ночью лик луны бескровней,
И с каждой ночью звездные жаровни
Дымятся злей и светятся вдвойне.

Вселенная на медленном огне.
Тельца горяч хребет, и череп Овний
В Плеядах жарится, и, звезд любовник,
Я в млечном их дыму, и сладко мне.

Ключи стихий во мне журчат бессонно,
Торжественная мощь растет Самсона
Внутри меня и обрастает вне.

И потрясаю я планет стропила,
И вниз на дно летят они бескрыло,
Внизу столетия ползут на дне.