Юрий Верховский - Струны: Собрание сочинений

Вчера был день рожденья моего.
На важные наводит размышленья
И скромное порою торжество:
День завтрашний – день вашего рожденья.

А нынче день незаходимый тот,
В который Пушкин родился для мира, –
И самое число его поет,
Как вечностью настроенная лира.

Благословен год, месяц, день и час
Небесного к земле прикосновенья –
И в радости да не смущают нас
Незрячести людской предрассужденья.

Рожденной в мае, маяться ли той,
Что красотой сияет вдохновенной?
И на земле над бренной маятой
Да будет ваша жизнь благословенной.

Беззвучные недели проползли
Дремотных дней безвольной вереницей,
Усталою, больною, бледнолицей,
Туманною – над лоном злой земли.

Но вот зовут друг друга журавли,
Летят на юг воздушною станицей,
Горя собрать за трудный путь сторицей
Дар золотой в лазоревой дали.

Так легкий звук, мгновенный и случайный,
Предчувствие гармонии тая,
Раскрыть силен безмерные края.

Так лишь толчок – и словно властью тайной
С сырых песков глухого забытья
Вот в океан уже скользит ладья.

Пословица не мимо молвится:
На жизнь плакаться – Бог смерти не даст.
По оказанному верно исполнится:
Пророчить ведь не я, а народ горазд.
Хорошо по-Божьи жить, не маяться,
Милым стал бы тебе весь Божий свет, –
И от горя лютого душа не печалится,
И о радости нужды в забвеньи нет.

Простит ли мне душа благая
И милостная до конца,
Что наподобье попугая
Или ученого скворца –

Я всё твержу одно и то же
В стихах и в прозе – так давно,
Хоть неучтиво, непригоже,
Уж как заладил – всё одно?

Раскройте же листы альбома
И непочатую тетрадь,
Чтобы, спокойно сидя дома,
Цветы волшебные сбирать. –

И здешних роз благоуханней
Ведь развернется сей же час
Моих заветных пожеланий
Неизглаголанный Шираз.

С первым громом – конец весне.
Слава Богу! Ведь легче дышится,
И не то чтобы тверже мне, –
Пусть и жизнь, и судьба колышется;

Но смотри: этот круглый лист
От дыханья земли качается:
Как он влажен, наполнен, чист,
И к листам, и к ветвям ласкается!

Выходи, появись в окне
И не бойся, что гром послышится:
Слава Богу! Конец весне:
Жизнь жива! Правда, легче дышится?

Как душа жива помимо тела
И ширяет на лету своем
Над скудельным тесным бытием
И земною стать не захотела;

Но горит к безвольному во зле
Светлою слезой благоволенья,
Но невольно любит на земле
Милой плоти легкие томленья, –

Так идешь вдоль пыльной мостовой
Ты, Психея, и с улыбкой ласки
Взглядом ловишь отсветы и краски,
Жалкой жизни сон полуживой;

А над миром брения и былья
Уж в ином, животворящем сне
О родной, о вольной стороне
Всё шумят ширяющие крылья.

Если в вешней затихнувшей роще
В осиянной лазурной ночи
Вдруг мелькают сквозь ветви лучи,
Я гляжу всё спокойней, всё проще,
Лишь дыханью шепчу: замолчи…

Легче, легче, свободней, свободней,
Словно белая лань в полумгле –
Так идешь по зеленой земле,
По любимой, свободной, господней,
Ты – с лучистым крестом на челе.

Легким лучом серебрятся
Воды вечерние,
Сладко их плеску вверяться
Всё непомернее.

В ласке луны
Вольной волне
Песни даны –
И мне.

Дышат они еле слышно
В тайне затишия;
Вьются и лунно, и пышно
Четверостишия.

Лунность иной
Той полноты
Слушай со мной
Лишь ты.

Не нужно мне предлога
Для песен о тебе,
В душе моей так много,
Не долгая ль дорога –
Моей судьбе?

Но медленно и вяло
Унылое житье,
Простора мало, мало,
Гнести меня устало
Ярмо мое.

Одна моя отрада,
Что бродишь ты в саду.
Хоть высока ограда,
Мечта за нею рада
Забыть страду.

Настало бабье лето,
День лучше ото дня.
Ах, что же, что же это!
Иль песня, недопета,
Томит меня?

Дар улыбки – великий дар,
Только избранный им отмечен.
Просветлеет и млад, и стар,
Кто воспримет твой тихий дар
Кто улыбкой твоей привечен.

Даже грусть, даже скорбь свою
Словно людям отдать готова
Ты в улыбке – и я пою
Эту грусть, эту скорбь твою,
Как улыбки живое слово.

И месяц мил чистейшей тониною,
И словно влажны звезды. Не вчера ль
Ушел от нас еще один февраль,
А нынче новый март манит весною?

Пускай же где-то негою иною,
Сладчайшею цветет живая даль,
Где из-за гор свой дух струит миндаль
Душистою и думною волною.

Ведь и в благословеннейшей стране
Венки пирам и дружбе приносила
Не роз и миртов царственная сила:

Певцы любили с ними наравне
Укроп, петрушку; чтили их свирели
Не Филомелу – ласточкины трели.

Верю, что так: из удивленья
Всё родилось наше искусство.
Ты предо мною – я потрясен.
Вот – я пою песни мои.

Молвишь, смеясь: «Песню я слышу;
Только, певец, ты простодушен».
Я же в ответ: «Шутка – и гимн.
Небо внизу – небо вверху».

Часы спокойно пробили четыре,
И я тревожен: горек мне рассвет.
Дышала грудь размеренней и шире,
И словно мнилось мне, что больше нет
Глухих обид и мелочных сует.

В несчастном пробуждающемся мире
Два женских лика; из-за мглистых лет
Один всплывает: на волшебной лире
Таинственно и сладостно воспет,
Улыбчив он и чист в пыли клевет.

Другой всегда стоит передо мною
Загадочно далекой и родною
Улыбкою – и в этот смутный час
Печален свет расширившихся глаз.

В ночи вручен доверью и покою,
Теперь слежу с тревогой и тоскою
Рассветный путь. И, немощный, погас
Нестройных струн едва запевший глас.

Я помню миг полноты
Глубокого вдруг дыханья,
Когда с камней мостовой
Я мягко ступил на землю.

Так долго был я в плену,
Так нудно втайне изныло
Всё тело без той земли,
Что неба ему дороже.

Идти по голой земле –
Дорогой, тропинкой малой,
Ступать по траве живой,
Зеленой, влажной, пахучей,

Да, вот отчего тогда
И песня легко запела,
И тихо слушала ты
И молча мне улыбнулась.