Юрий Верховский - Струны: Собрание сочинений

«Сегодня вечером придет весна», –
Старушка белая мне так сказала;
И в этом лепете душа узнала,
Чем от младенчества жила она.

И все несбыточные сердца сны
Опять подснежниками засветлели
И ожиданиями той весны,
Что мне пророчествовали капели.

Сегодня вечером и ты весне
Ответишь радостью и верой юной,
С самозабвением звуча вполне
Душой певучею и полнострунной.

И незапамятное – как родное
И предносящееся – с ним одной
Незабываемою здесь весной
Взойдет – всеоправдание земное.

Ах, одного прикосновенья
Довольно мне –
И поплывут видений звенья
В невольном сне.

Ты всеми радужными снами
Даришь меня, –
Нет меж виденьями и нами
Завесы дня.

Взгляни, взгляни, какие нити
Сплелись вдали:
То от звезды твоей в зените
Лучи стекли;

И к ним восходит в тихой встрече
Вольней, полней –
Сеть росных слез земных далече
С цветов — огней.

Они горят, не померкая,
Цветут, пока
В моей, прозрачная такая,
Твоя рука.

Прекрасная, прекрасная!
Твержу я день и ночь –
А всё мечта опасная,
Безгласная, напрасная
Не отступает прочь.

И вот ночному, смутному,
Безрадостному мне,
Скитальцу бесприютному,
Загрезилось, как путному,
О вольном вешнем дне.

И вот меня, холодного,
Замерзшего меня,
Постылого, негодного,
Но в холоде свободного
Манит язык огня.

И вновь мне раскрывается:
Не таять и не тлеть,
Не каяться, не маяться, –
А доля выбирается:
Застыть или сгореть.

Среди младенческой толпы воспоминаний
Какое для меня милее и желанней?
Не знаю: всё равно слегка заволокла
Любви к минувшему светящаяся мгла;
Чуть уловимые ответствуют порою
Души растроганной лирическому строю.
И ныне, если ты в тончайшей этой мгле
Меня путеводишь с сияньем на челе,
Невольно вдаль иду от нашей жизни внешней
Тропой росистою навстречу зорьке вешней.
Черемухи сплелись кистями надо мной –
И горько сладостной разымчивой волной
Поят живую грудь. А то – распростирая
Цветистый свой покров, полуденного края
Весна парит, горя. И цветом миндаля
Повеют из-за гор долины и поля –
И горькой сладости дыханью мало, мало –
И жизнью не изжить всего, что миновало.

Промчался вихорь по пескам пустыни,
Взрывая мощно их до глубины
И вдаль стремя торжественно. И ныне
Таинственно встают, обнажены,
Развалины неведомого града,
Почившая великая страна.
Вот-вот стряхнет ожившая громада
Века веков томительного сна.
И возвестят язык тысячелетий
Вещания священные камней,
Премудрые, как старцы и как дети:
От устья дней и до истока дней.
И слово прозвучит – и вещим звуком
Прольется в расширяющийся слух,
Ответив сердца юным, полным стукам, —
И воспарит, расправив крылья, дух.

С пасхальными колоколами
Стихи поплыли, потекли, –
Но над житейскими делами
Меня неправо вознесли:

Мне деловые примечанья
В тяжелый заданы удел;
Вотще заветные звучанья
В слова я перелить хотел.

Мне стыдно прозы стихотворной, –
Итак, я лучше передам
Напев, поэзии покорный,
Благоухающим цветам.

Своим весенним ароматом
Они достойнее – принесть
О восхождении крылатом
Всеозаряющую весть.

Блажен, кто напряжет глубинный слух
И слышит – на осях бегут шары,
Чей радуется разрешенный дух
Участником божественной игры.

В согласии с безмерной сей игрой
Он слышит сердце малое свое:
Болит оно – и в боли некий строй
Всё частное объемлет бытие.

Но те, кому крушение миров
Сквозь даль времен расслышать суждено, –
Над духом их – разодранный покров,
Под прахом – расщепившееся дно.

В разладе сердце нищее болит
И меркнет слух, смежаются глаза,
И скорбный дух лишь горько утолит
Очей любимых жаркая слеза.

А если – та же тишина,
Немотствующая давно?
Ни звука – и душа одна,
Немая, канула на дно.

Ни звука. Ветер бы подул.
Молчит зиянье пустоты.
О, лучше бы паденья гул.
Ведь тишины не слышишь ты.

Она нема, она пуста —
И душно духу жить в тоске,
Сухие раскрывать уста,
Дрожа, как рыба на песке.

Я больше не могу один.
Приди ко мне, дай руку мне:
Ты слышишь взлет былых годин,
Внимавших звучной тишине.

Я помню деда: сельский богомаз.
И ныне под московский вешний звон
В лазурный утренний прозрачный нас
Сочувственно припомнился мне он.

Под куполом качаясь на доске,
Чертить в лазури белые крыла;
В оконце вдруг узнать невдалеке
Горящий крест соседнего села;

Перевести обрадованный взор,
Чтобы увидеть: здесь и там, вдали, –
Вон пашни и луга, река и бор
Свои кресты и купола зажгли;

И напитав лазурной ширью грудь,
Увидеть вновь свод осветленный свой,
К лазури кистью белою прильнуть
И сердцем бьющимся – к любви живой.

А солнца луч широкий седины
Приветливо ласкает и, косой,
На лики вновь расписанной стены
Цветистою ложится полосой.

И звон плывет – весенний влажный звон,
Как над селом, над вечною Москвой.
Воспоминания со всех сторон,
Воспоминания любви живой.

Оглянуться не успел,
Как весна пришла;
Городских смешнее дел
Все мои дела;

Но успел одним глазком
Подсмотреть весну,
Прежде чем засел тайком
К бедному окну.

Глаз к нему не подымал
От листов своих
И трудился, тих и мал,
Бился, мал и тих.

Но в какой-то глубине
Знал: весна светла,
Помнил: ты вошла ко мне,
Ты ко мне вошла.

Ты вела меня в поля –
Чуять вешний дух,
Слушать, как живет земля,
Нежить взор и слух.

Голы были луг и бор,
Юны были сны…
Поднял я к окошку взор –
Листья зелены.

Долгий день томления.
Душный яркий зной.
К вечеру моления
Напряглись грозой.

Что-то там сбывается,
Дальный друг, с тобой?
Маяться бы, маяться –
Да одной судьбой…

Миг – всю тягость скинула
Словом ты родным.
Тут гроза нахлынула
Громом молодым.

«Молнию небесную, –
Молвит, – принимай
В грудь, любви не тесную,
В милый месяц май».

Всё веселюсь – и не знаю,
Куда мне деваться с тоски.
Маюсь, хоть ближних не маю.
И дни мне пустые легки.

Вольно, глубоко дышу я
Расцветшею пышной весной;
Но, одиноко тоскуя,
Печальная доля – со мной.

Вот я один – и запела
На воле в ночной тишине:
Ей предаюсь я всецело
И в ней растворяюсь вполне.

И над тоской заунывной
Высоко, далеко звеня,
Слышится голос отзывный
И нежит печально меня.

День настает – полнолюдный
И плещет, и пляшет, цветя.
Жизнью недальней, нетрудной
Он тешится, мил, как дитя.

Вновь веселюсь – и к покою
Тихонько проходят они,
Словно с пустою тоскою –
Пустые и легкие дни.