Анна Брэдстрит - Поэзия США

На борту «Камберленда» у входа в залив
            Мы стояли, готовые к бою,
И к утру барабана тревожный призыв
            Прокатился вдоль скальной гряды
            И у самой воды
Был подхвачен трубою.

И, завидя дымок сквозь рассветный туман,
            Знали мы — из далекого порта
Приближается к нам броненосец южан:
            Неуклюжим железом обшит,
            Испытать он спешит
Прочность нашего борта.

С тяжким хрипом, надрывно и часто дыша,
            Подступает стальная громада,
И в мгновенье одно наши мачты круша,
            Смерть из каждого пышет ствола,
            Все сжигая дотла,
Как дыхание ада.

Но и нам не к лицу оставаться в долгу:
            Счет собратьям теряя убитым,
Мы ни в чем уступать не желаем врагу,
            И в ответ на неистовый град
            За снарядом снаряд
Бьет по кованым плитам.

«Бой проигран! Долой опозоренный флаг!» —
            Нам изменник сигналит надменно.
«Нет, — кричим мы, — скорее погибнет моряк,
            Но не сдастся на милость врага:
            Честь ему дорога,
А свобода — священна!»

Но, как чудище черное древних легенд,
            Навалился он грудью железной,
И на дно, содрогнувшись, ушел «Камберленд».
            Только эхом в дали грозовой
            Грянул залп громовой
Над сомкнувшейся бездной.

И когда занялся над равниной седой
            День для новой, решительной битвы,
Колыхался, как прежде, наш флаг над водой,
            Ветерок, ощутимый едва,
            Доносил нам слова
Поминальной молитвы.

О сердца, что в бою обрели свой конец,
            Вы не зря покорились пучинам,
О земля столь отважных и пылких сердец,
            За измену поплатится враг,
            И победный твой стяг
Станет снова единым!

На стенах дома, где живет старик,
Изображенья — сокол, лань, борзая;
Из парка жаворонка песнь живая
Влетает в дом, а с нею солнца блик —
Через витраж — и тьма уходит вмиг,
Мерцанью стекол пестрых уступая;
Старик смеется, пенью птиц внимая,
И пишет строчку. Труд его велик —
Он, этот бард зари, создал рассказы
Кентерберийские; сродни деннице
Его стихи, ведь в книге я слыхал
Крик петуха и звонкие проказы
Небесных птах и на любой странице
Цветов и пашни запах я вдыхал.

Провалы улиц городских бездонных,
Где жизнь людская хлещет через край;
Повозок грохот; клич зовущих в рай
Солдатских горнов; моряки в притонах.
С судов, забытых у причалов сонных;
Звон с колоколен; крики, ругань, лай,
Земная грязь и, как бы невзначай
Сюда попавший, запах роз холеных!
Картину эту вижу, как открою
Том всех и вся затмившего поэта,
Который высшим Музами избран;
У Ипокрены с лирой золотою
Усажен он на троне Мусагета,
Священным лавровым венком венчан.

Бессмертно-юный, спит Эндимион[29],
            Все в этом сне — и мука, и отрада;
            Над пышной рощей — яркая лампада —
            Луна, всходящая на небосклон.
Мир соловьиной песни упоен,
            Но среди лета в воздухе прохлада;
            Увы! пастух навек покинул стадо,
            В тростник умолкший не подует он.
И я на белом мраморе читаю:
            «Под этим камнем тот, чье имя было
            Написано на волнах». — Неужель?
Нет, я другую надпись начертаю:
            «Смерть неокрепший пламень погасила
            И преломила хрупкую свирель».

О лебедь городов, воды и солнца брат!
Уснувший, как в гнезде, меж тростников, средь ила
Лагуны, что тебя вскормила и взрастила,
Как все историки и гости говорят.

Подобный лилии гигантской, ты зачат
От моря синего, чья бездна охранила
Твои дома, дворцы, твой храм, твои ветрила,
И солнечную мощь, и рыцарский наряд.

О город призрачный, где вместо улиц — реки,
Где в зыбкой глубине узор, всегда скользящий,
Из кровель, портиков, и лодок, и мостков,

Мне кажется, вот-вот исчезнет он навеки,
Мираж: далекий флот, в безбрежность уходящий,
Иль замок, выросший на миг из облаков.

Я жажду песни, дикой и простой,
            Чтоб вдруг возникла из дневного гула
            Иль на заре нечаянно плеснула
            Волной соленой на берег пустой;
Чтоб всею горечью и остротой
            Она вошла в меня и сон стряхнула
            И, словно свежий ветер, всколыхнула
            Моей души безжизненный застой.
Но песня не всегда на зов приходит,
            Она по свету своевольно бродит,
            Не останавливаясь ни на час;
Мы слышим звук — и принимаем чудо,
            Не зная, почему оно, откуда
            И повторится ли еще хоть раз.

Однажды, возле берега пустого
            Исландии, меж скал и валунов
            Бродил поэт, ища последних слов,
            Прощального «аминь» для книги новой.
Гремели волны мерно и сурово,
            Взлетали чайки из-за бурунов,
            И за грядой летящих облаков
            Неярко догорал закат лиловый.
И вдруг волной бурлящей принесло
            К его ногам разбитое весло,
            И он прочел в нарезанном узоре:
«Как часто над тобой я уставал!»
            Он эту фразу в Книгу записал —
            И праздное перо закинул в море.

Братья свободные!
          Плещет над нами
Новоанглийское
          Гордое знамя!
Пусть нам громами
          Тучи грозятся —
Нам, северянам ли,
          Бури бояться?
Нам изменить ли
          Отцовским могилам —
Если свобода
          Струится по жилам?

Прочь от нас — рабские
          Цепи и плети!
Цепью не свяжешь
          Море и ветер!
Цепью не свяжешь
          Тучи и реки —
Новоанглийцы
          Вольны навеки!
Вольны, как волны,
          К морю катящие,
Вольны, как ветры,
          В небе шумящие!

Над алтарями
          Своими — клянемся:
С правдой и честью
          Цели добьемся!
Примем присягу
          Свято и вольно,
Рабству и гнету
          Скажем: довольно!
Данным нам свыше
          Правом рожденья —
Сердцу и слову
          Освобожденье!

То, что вам раньше
          Правда шептала,
Громко скажите —
          Время настало;
Чтобы до неба
          Клич размахнулся,
Чтобы кичливый
          Юг содрогнулся!
С верою божьей
          Свято и вольно
Рабству и гнету
          Скажем: довольно!