Марк Тарловский - Молчаливый полет

Мягко ступают женские боты,
Чавкает пара мужских сапог,
Черная кошка тенью заботы
Режет дорогу прямо и вбок.

Брысь из-под ног, вражья угода!
Голос тревоги глух и певуч —
Брысь! — и о злой судьбе пешехода
С черного хода нам промяучь!

Мы все волы — и я, и ты, и он, —
Мы, как волы, влечем свои телеги,
И скрипом скреп и гулами элегий
Земной закат, как жатва, напоен.

Афины с нами брали Илион,
И с нами Ксеркс делил свои ночлеги,
Нас Кесарь вел, и мы ему коллеги,
Нас труд призвал, и мы ему закон.

Пока в поту и с ревностью тупою
Мы клоним путь к ночному водопою,
Пусть грабит нас погонщик наш скупой.

Мы поведем росистыми ноздрями,
Мы шевельнем смолистою губой
И промолчим, как исповедь во храме.

Колебались голубые облака,
Полыхали ледниковые луга,

И, стеклянные взрывая валуны,
Топотали допотопные слоны.

Но, неслыханные пастбища суля,
Им индийская мерещилась земля,

И, размахивая хоботом своим,
Уходил за пилигримом пилигрим.

А изнеженный потомок беглецов
Снежной вьюги слышит снова страстный зов,

Слышит снова — и уходит сгоряча
От москитов, от работы, от бича —

В ту страну, где заживают волдыри,
Про которую поют поводыри,

Растянувшись между делом, в полусне,
На крутой и поместительной спине…

Что он видит? — Не осталось и следа
От зелёного арктического льда;

Где когда-то ни пробраться, ни присесть,
Есть равнины, есть леса и травы есть;

На излучинах Гангоподобных рек
Ловит рыбу господин и человек,

И дрожат-гудят мосты, дугой взлетев,
Как запястья на руках у чёрных дев,

И заводы с огневицами печей —
Как вулканы из тропических ночей…

Пусть густеет индевеющая мгла
Под ногами у индийского посла,

Пусть от страха приседают мужики
И набрасывают путы на клыки —

Он проследует, — как вождь, неколебим —
В свой слоновий, в свой родной Ерусалим.

Когда осиротеет роза,
Покинутая соловьем,
И тайной ревности угроза
Снедает жадную живьем,

Когда постылая подруга,
Измены слушая напев,
Свой стебель опояшет туго,
И распоясать не успев,

Воспой невольную прохладу
Ее печального лица
И небывалую балладу
Сложи во славу беглеца.

Веселый копатель
Суровых могил
Корпел на лопате
И богу хамил.

Но драмой о принце
Шекспир приказал:
«Пойди и низринься
На зрительный зал!»

И в зоркую линзу
Галерка глядит,
Сочувствуя принцу,
Который сердит.

И публика знает —
Кладбищенский крот
Могилу копает
И песню поет…

О Гамлет, воскресший
Для нового дня!
Ты слышишь? — всё реже
Лопаты возня,

Всё реже вступаешь
Ты с ней в разговор:
«Могилу копаешь?»
— Могилу, актер! —

Ты служишь в конторе,
Ты весел и груб,
Ты сдал в крематорий
Офелиин труп.

И скоро, быть может,
Последний актер
Твой панцирь возложит
На смертный костер.

Небесный царь, ведя нам всем учет
И судьбы всех определяя кратко,
На каждом новорожденном кладет
Клеймо таланта или недостатка.

Неудивительно, что в дивный час,
Когда возник Владимир Футуристин,
У бога оказалось про запас
Довольно много величавых истин, —

И бог предрек: «ты будешь знаменит.
Твой каждый стих рублем себя окупит.
На мраморе он медью прозвенит,
И на ухо тебе медведь наступит.

Не всем же жить с гармонией в ладу,
Не всем же львам нужны ушные створки. —
Ступни, медведь! — через тебя блюду
Я истину народной поговорки!»

Но бедный косолапый уходав
Почувствовал смятение в печенках
И убежал, смущенно прошептав:
— Тут не дитя, а облако в пеленках!.. —

И, чтобы бурый не был посрамлен,
В порядке редкостного исключенья,
Ему на смену был отправлен слон,
Прекрасно выполнивший порученье.

Нищий, жалуясь на скуку
Русокудрому арапу,
Я протягиваю руку
И приподымаю шляпу.

Вот он сдержанно и пылко
Смотрит со своей лужайки:
Он заметил, что копилка
Давит руку попрошайки;

Медным голосом кумира
Вот он спрашивает: «что Вам? —
Заменю ль богатства мира
Подаянием грошовым?

Выгодно ли, милый, бредя,
Денег требовать у статуй?
Что найдете, кроме меди,
В самой щедрой и богатой?»

— Пушкин! Медные, литые
Гвозди от твоей скамейки —
Это вечно-золотые
Неразменные копейки!

Если боязно и зябко
Эти пальцы шляпу сняли,
Ты сними хотя бы шляпку
С гвоздика на пьедестале!..

Если милостив ко мне ты,
Дай мне вместо амулета,
Вместо золотой монеты —
Бляху с твоего жилета! —

Он дает — и в гневном визге
Льются медные опилки,
И летят снопами брызги
От расплавленной копилки…

Век тот настал — кровавый некто,
Инспектор, двинутый толпой,
Прошел вдоль Невского проспекта
И встал братишкой над Невой —

И, флаг прославленного флота
Над Петропавловкой взъяря,
Назвался Днем переворота
И Двадцать пятым Октября. —

«Сдавай дела, моя красотка,
Пора, красотка, на покой!» —
Смиренно-грамотно, но четко
Братишка вывел над рекой.

«Я сам, — прибавил он, — не промах,
И Революция — не фря:
Мы без попов и без черемух
Родим Дорогу Октября.

Покончив с буржуазной хлябью,
Мужайся, улица Невы,
И скинь к монаху кичку бабью
С Адмиралтейской головы!»

— Товарищ, это Ваше право, —
Пророкотал подводный гром, —
У Ваших ног Петрова слава
Со все ее инвентарем…

Я двести лет — река поэтов, —
Мосты и дни перекрестив,
Дышала с рей и парапетов
На лучшую из перспектив.

Что ж? — Кройте Невский! Перекрасьте
Его таблиц ультрамарин
На красный цвет козырной масти,
На крап повторных именин.

Он Ваш — и шум его отныне
Мне будет маршем похорон —
Уже не я его святыня,
Уже не я его патрон, —

Но я из каждого канала
В него сочила свой ярем,
Я каждый год напоминала
О бурном имени своем, —

И, чтобы он, хребет столицы,
Чужих побед не забывал,
Из года в год — мильонолицый,
По нем гоните шествий шквал,

А в день досады особливо,
И тоже по моим стопам,
Над ним пройтись волной разлива
От всей души желаю Вам.