Марк Тарловский - Молчаливый полет

Дворец… Петров… мой голос подхалимский
Уже дрожит, уже идет слуга —
Вот «П» — по-русски, вот «один» по-римски,
И блещут вензелями обшлага.

Но с недоверием, довольно дерзким,
Я замечаю, что передо мной
В портках слуги, с величьем министерским,
Музейный сторож, и никто иной.

— Взимайте установленную плату
С меня, осиротелый мажордом!
Поведайте про каждую палату
Интересующемуся Петром!

Я так стремился к набережным Невским,
Я так спешил у Вас купить билет,
Но всё напрасно — поделиться не с кем,
И царь в отлучке целых двести лет…

В каждой, даже в самой скромной,
В самой бедной лотерее
Есть биение огромной
Упоительной затеи.

И в удаче, даже в мелкой,
Слабых баловней азарта
Ждет указанная стрелкой
Испытующая карта…

Мы забыли о покое,
Наши нервы рвет на части —
Как мы вынесем такое
Ослепительное счастье?

Как используем мы сами,
Без ошибок и без шуму,
Эту, полную нулями,
Опьяняющую сумму?..

Но во много раз хитрее
И опаснее для чести
Выигрыш на лотерее
Кругосветных путешествий,

Где случайному счастливцу
Предоставлена возможность
Розу странствий вдеть в петлицу,
Странной славой приумножась,

Или… сказочное лето
Променять на год уюта
И за стоимость билета
Отказаться от маршрута.

Ах, предвижу — их немало,
Этих бедных человеков,
В ком семейные начала
Выше облачных пробегов,

Кто не будет слишком долго
Выбирать в раздумьи страстном
Между трогательным долгом
И возвышенным соблазном,

Кто романтику полета
Променяет без оглядки
На мещанское болото,
На торговые палатки.

Кто, в ответ на предложенье
Взять свой выигрыш в натуре,
Скажет: «Нет, синица в жмене
Лучше журавля в лазури!

Лучше, — скажет, — дебет-кредит…»
Тут он сделает гримасу,
Улыбнется и поедет
В сберегательную кассу.

Будут, верно, и такие,
Что в уныньи и в печали
Только вспомнят рев стихии
На семейственном причале,

В ком, заглохнув для кармана,
В ком, безвременно увянув,
Только крикнет из тумана
Боль Жюль Верновских романов,

Кто сквозь ропот, сквозь проклятья,
Но продаст восторги детства,
Чтоб оставить больше платья
Милой дочери в наследство…

Но найдется и таковский,
Разухабистый, веселый,
В ком не смолкли отголоски
Бурной отроческой школы:

Журавлиный, красноперый,
Лихо сплюнув на синицу,
Он махнет через заборы
И поедет за границу.

А когда до дна иссякнет
Кружка пьяного пробега,
Он опустится и крякнет
И пойдет искать ночлега,

И, трудясь за корку хлеба,
Как трудился до прогулки,
Вспомнит он чужое небо,
Запах моря вспомнит гулкий,

Он и в старости недужной
Станет лучше и бодрее,
Если вспомнит о воздушной,
О советской лотерее!

Сначала жестко: жесты и ужимки
Под щелкающие затворы,
На конференциях, в сигарной дымке,
Увертливые разговоры.

И только ночью, только спозаранку,
Пугая паству красным братством,
Радиозайцы ловят перебранку
Кремля с Вестминстерским Аббатством.

Но если волны рвутся в урагане
Атмосферических разрядов,
Но если на Вестминстерском органе
Звенят наганы Скотланд-Ярда,

Но если в «Правде» и передовые
Гремят о правде и неправде,
Тогда…тогда… тогда на мостовые
Выходят сапоги и лапти,

Язык дипломатических пардонов
Сменяется жаргоном спора,
И дребезжит под цокот эскадронов
Наркомвоеновская шпора!

Три утра, три вечера кряду
В окурках, в грязи и в золе
Бутылка зеленого яду
Сменялась на влажном столе.

Набившись на потные скамьи,
Где крысья шуршала тропа,
Потрескивала под ногами
Ореховая скорлупа.

На блюдечке плавали мухи,
Хозяин валялся в пуху,
С подушки щенок вислоухий
Зажулил вторую блоху.

Хозяйку щипал запевала,
За поясом дергал кайму,
Струна ли его целовала —
Но музыка снилась ему.

И, к нежно-икотной беседе
Прислушиваясь, меж собой
Медово сосали соседи
Пудовое слово «запой».

Как сизая крачка
С родного затона,
Степная казачка
Приехала с Дона.

Казацкая дочка
Кукушкой бездомной
Искала куточка
В столице огромной.

По конскому шелку
Отцовские дали,
Как сивую челку
Ее заплетали.

Плели ее ловко
Москве для подарка —
Душой полукровка
И телом татарка.

Плели ее складно,
И без укоризны,
И слали бесплатно
На север корыстный.

А там, на чужбине,
За чашкою чаю,
В уютной кабине
Я гостью встречаю.

Я сын иноверца,
И тоже южанин,
И в самое сердце
Казачкой ужален.

Недаром, недаром
Змеиные складки
Ложатся загаром
На рот ее сладкий.

К чему же, к чему же
В чужие палаты
Усатого мужа
С собою взяла ты?

Напрасно, напрасно
Под маскою смеха
Ты думала страстно,
Что муж не помеха. —

Я тоже с минуту
Мечтал об измене —
«Гони его к шуту!
Бери ее в жменю!..»

Но что же со мною
И что оказалось?
Какою ценою
Ему ты досталась? —

Ты стоила шрама
Донскому рубаке
В открытой, как рама,
Холщовой рубахе,

Витого веревкой,
Пришитой к рогоже,
С ланцетной шнуровкой
На бронзовой коже.

Недаром же тело
Стального закала
Ты столько хотела,
Ты столько ласкала.

Французы на Буге
Просили пардона,
Деникин в испуге
Отчаливал с Дона,

Вы вместе смотрели
И слушали вместе
Любовные трели
Повстанческой мести.

Расстанься же, малый,
С арапской повадкой
С какою попало
Родниться палаткой!

Возьми же, Алеша,
Пониже полтоном —
Казачек не плоше
Найдешь ты за Доном!

А если Галина
В мечтах не тускнеет,
Спускайся в долину,
Где порохом веет,

Где птаху калечит
За гранью советской
Охотничий кречет
На травле соседской.

Чтоб к милой за данью
Прийти властелином,
Скажи «до свиданья»
Прекрасным Галинам.

И левую ногу
За правое дело
Взметни на подмогу
Родному пределу!