Дмитрий Кленовский - Полное собрание стихотворений

В овражке пахнет теплой земляникой
И так уютно догнивают пни.
Не надо: не аукай и не кликай -
Ведь это хорошо, что мы одни!

И это ничего, что мы вернемся
С порожними корзинками к другим
И оба принужденно засмеемся
И оба невпопад заговорим!

Пускай поймут, что в быстрых взглядах наших
Недавний трепет счастья отражен,
А рот не теплой ягодой окрашен,
Но жадным поцелуем обожжен!
1946-1966

Давно и птицы перестали петь,
И день короче, и цветы беднее,
И как-то чаще тянет посидеть
На той скамейке, что в конце аллеи.

Там не окликнут, не пройдет никто,
Там ты уже почти полузабытый.
И до калитки так недалеко,
До той, что вот уже полуоткрыта.
1965

Я все-таки промолвил слово
Совсем заветное, свое.
Ко всем превратностям готово,
Оно скользнуло в бытие

И где-то и живет и дышит
На свой, такой негромкий, лад.
Но, может быть, его услышат,
А кто услышит - будет рад?

Оно мне долго не давалось,
И до сих пор я не пойму,
Какая радость иль усталость
Меня приблизила к нему.

Иль это он, мой Ангел, снова
Меня от гибели храня,
Он подсказал мне это слово?
Наверно, пожалел меня.
1966

Моя земля! Тюремщик старый мой,
С недобрым взглядом, с жадною рукою,
Своей довольный древнею тюрьмой,
Не знающий, что где-то есть другое!

И вся тоска такого бытия
Невыносимой стала б мне обузой,
Когда бы не племянница твоя,
Что отзывается на имя Муза.

Она рыжеволоса и стройна.
Через решетку узкого окошка
Слежу за тем, как на дворе она
То кормит голубей, то гладит кошку.

Когда все спят, она приносит мне
Перо, чернил, клочок бумаги грубой
И, уходя, в полночной тишине,
В дверях, зардясь, протягивает губы.

Когда-нибудь настанет мой черед
Привычное покинуть заточенье,
Но только будет, знаю наперед,
Нерадостным мое освобожденье.

Как с девочкой моей расстанусь, с той
Лукавою сообщницей моею,
Что, торопясь по лестнице крутой,
Несла мне право жить моей мечтой -
То лучшее, что я сейчас имею!
1966

Судьба стихов порой такая,
Как у того грибка, что ты
Нашел, один в лесу блуждая,
И чистишь около плиты.

Грамм чувства, капля вдохновенья,
Щепотка рифм - и быть беде!
Вот слышится уже шипенье
На творческой сковороде.

Вот и готово. С пылу, с жару,
Закончив наконец возню,
Под арфу или под гитару
Смакуешь ты свою стряпню.

Ты умилен, ты растревожен,
Твоя вскружилась голова!
Стряпня же вовсе не похожа
На то, что ты нашел сперва!

О, где тот лес, те пятна света,
Тот сероватый бугорок,
Где, хвоей бережно согретый,
Тебе навстречу рос грибок!

Лишь там себя явило чудо,
Просились в мир его черты,
А здесь… а здесь всего лишь блюдо,
Да вот и то испортил ты!

Я не из жадности соскабливаю мед
До капли с блюдечка передо мною.
Меня совсем иная мысль зовет:
  Мне совестно перед пчелою!

Вот так и ты всегда стихи читай!
Будь бережным, внимательным и зорким!
За ними мы летаем в дальний край,
  Порой от зорьки и до зорьки!

Вникаем, словно в чашечки цветов,
В раздумья мира и его заботы
И для одолженных нам ими слов
  Так терпеливо лепим соты.

Тебе попасться может скверный мед,
Осиный, не с лужайки, а из чащи -
Не огорчайся очень: день придет,
  Когда ты купишь настоящий!
1966

Его вчера срубили. Что осталось
От всех его упрямых, гордых лет?
Немного щепок, дрог крестьянских след
Да свежий пень. Здесь я побуду малость
И напишу всего десяток строк,
Но станет в них все сызнова как надо:
Дуб, воротясь, прошелестит прохладой
И распахнется, волен и широк.
И так же быстро оживет, наверно,
Узор листвы и веток тяжкий взлет,
И, выскользнув из чашечки неверной,
На землю первый желудь упадет.
Смотри: весь дуб перед тобою снова
И нет того, что было свершено!
Вот так обратно возвращает слово
Все то, что срублено и сожжено.
1966

Я тоже горлиц посылал
За веткой из масличной рощи,
Но так еще и не держал
Ее в руке моей. Не проще ль
Быть гордым, быть настороже
И в дальнее не верить диво?
О, сколько задушил уже
Я этих горлиц нерадивых!
Но иногда на все в ответ
Мне слышится: «Начни сначала!
Что если не нашелся след
Не потому, что рощи нет,
А горлица не долетала?»
1968

О детстве вспомнить хорошо,
Хотя б оно и трудным было.
Оно цветным карандашом
В тетради жизни, не чернилом.

Нагнись над нею и прочти
Уже тускнеющие краски.
Да, стерлось многое почти,
Но потому еще прекрасней!

Смотри, как радостно легки
Над крышей крохотного дома
Цветов огромных лепестки
И крылья бабочки огромной!

Пойми чудесный этот взлет!
В рисунке детском неспроста ведь
Все то, что дышит и цветет,
Все мертвое перерастает.

Ведь в лепете карандаша
Под неуверенной рукою
Живет залетная душа,
Еще не ставшая земною.

Она привыкнет и врастет
В законы, сроки и границы,
И этот легкий детский взлет
Ей перестанет даже сниться.

И все же не утрачен он,
Лишь затаился! Скоро, скоро
Тебе он будет возвращен,
И с ним ты сквозь последний стон
Вернешься к прерванным просторам!
1967

На одной из самых тихих улиц
Дремлющего Царского Села
В годы, что ушли и не вернулись,
Славная гимназия была.

За ее стареющим фасадом,
Юные порывы затая,
Мальчики со мной сидели рядом
И зубрили то же, что и я.

А потом судьба их разбросала,
По винтовке дав им в руки всем,
И так скоро, скоро их не стало,
Словно их и не было совсем.

Лишь меня те годы не коснулись,
И всегда испытываю стыд,
Что друзья убиты вражьей пулей,
Я же почему-то не убит.

Отчего судьба меня щадила,
Хоть строга была, но не плоха
И всего-то лишь благословила
На желанный, вольный труд стиха?

Неужели легкою строкою
Замолю я свой тяжелый грех,
Что и я тогда на поле боя
Не остался, как любой из тех?

Неужели ангел мой когда-то
Для того меня и уберег,
Чтоб невыполненный долг солдата
Искупить я нынче песней мог?

Как пойму я это, что узнаю?
И пускай по-прежнему пока
Просит за меня, не уставая,
Молит за меня моя строка!
1967

Счастливое, волнующее слово
Приходит к нам всегда легко дыша,
Оно слететь, как лепесток, готово
И только ждет, чтоб приняла душа.

А если нет, а если жжет и душит,
Задумано тобой, а не дано
И нарастает все трудней и глуше -
Не соблазняйся: это не оно!
1968