Василий Сумбатов - Прозрачная тьма: Собрание стихотворений

От царя-то мне и ласка, и привет,
От людей-то почесть всякая везде.
Парня краше да удалей меня нет
В Александровской во всей во слободе.

Уж как конь-то мой персидский аргамак,
Вышит золотом по бархату чепрак,
Приторочены у красного седла
Песья морда да колючая метла.

Ярче неба на кафтане аксамит,
Низан жемчугом по козырю узор,
Сабля в яхонтах на солнышке горит,
Всем крамольникам на страх да на покор.

Мы опричники – не земщине чета, –
Наша совесть перед родиной чиста,
Государю рады до смерти служить,
Рады голову за батюшку сложить!

Гей ты, земщина! Дорогу, сторонись!
Берегись, – пощекочу тебя копьем.
Спесь боярская, подальше хоронись, –
А не то и с головой тебя собьем!

Ты, боярин, супротивничать горазд, –
Вот ужо тебе Малюта наш задаст! –
Вздернут, будь ты хоть семи пядей во лбу,
На веселую затейницу – дыбу!

Царской воле много ставится препон
От бояр да от служилых от княжат!
Царь наш батюшка изменой окружен,
Извести его крамольники хотят.

Эх, пора, пора измену выводить,
Суд-расправу царским ворогам чинить!
Ты гуляй, махай, метла моя, мети!
Нам с тобою не заказаны пути!

Ни пред кем нам нынче шапки не ломать,
Службу царскую справляем мы не зря,
Нам других хозяев в жизни не знавать
Опричь Бога да великого царя!

Гей, грызи врагов, собачья голова!
Ты грызи да выговаривай слова:
Царь и миловать нас волен и казнить!
Без Царя Руси великою не быть!

Как только мир уснет, укрывшись тишиной,
Два голоса ведут беседу предо мной, –
Я слышу в тишине их речи трепетанья;
Так говорит один: «Как горьки дни изгнанья!
Как скучно дни текут средь чуждых сердцу мест!
Не станет скоро сил нести тяжелый крест!
Душа больна тоской, и тело так устало, –
Зачем мне жизнь нужна, когда надежд не стало?..»

И говорит другой: «Не надо унывать!
Что было, то прошло, что будет – не узнать,
Быть может, впереди спокойствия отрада,
За нынешнюю боль – нежданная награда,
Урок и польза есть в ужаснейшем из зол:
Отчизну потеряв, я сам себя нашел,
Измерил глубину своих былых деяний
И осудил себя без слез и оправданий».

«Слова! слова! слова! – так первый говорит. –
Слова летят давно, а дело всё стоит.
В былом мы все грешны и стоим осужденья,
Но не исправят зла пустые рассужденья…
Где люди? где вожди? Кто всех нас соберет?
Во прахе мы лежим, а всё кричим «Вперед!..»
Летит за годом год, слабеют, гаснут силы,
И нет приюта мне желаннее могилы…»

«Бодрись, усталый брат! – ответствует другой. –
Пусть были мы в пути застигнуты пургой,
Но вихри пронеслись, опять видна дорога,
До цели нам дойти осталось уж немного.
Там – впереди – рассвет, отрада, слава, мир,
Любви, и красоты, и правды званый пир.
Избранных мало там средь миллионов званных, –
Скорей, смелей иди! Ты будешь средь избранных!»

И голос первый вновь унылые слова
Бросает в тишину, и речь его мертва.
И вновь другой твердит призывы огневые…
И светят в темноте его слова живые…
Но только в щель окна рассвета глянет взор –
Растает в тишине их бесконечный спор,
И лишь в моей душе останется волненье –
Двух взглядов и двух сил бесплодное боренье…

Где ярки долины, нарядны леса,
Где замки баронов глядят в небеса,
Как время текучее – стары,

На гладких дорогах остзейской земли
Ржут кони, и трубы вздыхают вдали, –
Идут голубые гусары.

К недальним границам германской страны,
Где пуль беспощадных напевы слышны,
Где пушек грохочут удары,

Где бьется с врагами родимая рать, –
Туда, за отчизну свою постоять,
Спешат голубые гусары.

В томительном зное, в глубоких снегах,
На прусских равнинах, на польских холмах
И в топях разлившейся Шары,

Войну принимая как мирный парад,
В боях не считая жестоких утрат,
Дрались голубые гусары.

Был близок последний, решающий бой,
Но встали над Русью, как в бурю прибой,
Кровавого бунта кошмары, –

И вместо победных, блестящих венков
В смятенной отчизне лишь смерти покров
Нашли голубые гусары.

В смятенной отчизне, в лесах и степях,
Где лучшие люди томятся в цепях,
Где заревом светят пожары,

Где тени насилья над жизнью легли, –
Там в нежных объятьях родимой земли
Лежат голубые гусары.

Не потому, что трудно для поэта
Равнять стихи в традиционный строй,
Нарушил он созвучия сонета,
Их обновив свободною игрой.

Не для того, чтоб старого завета
Разрушить храм, бунтует он порой
И мед сбирать с парнасского букета
Шлет новых пчел бесправный, шумный рой.

Нет, – старый храм он чтит с благоговеньем,
Созвучных слов ему послушна рать,
Но на свою особенную стать
Он правит их стремительным теченьем.
Его бранят, – он внемлет с огорченьем,
Но повернуть уже не может вспять.

Для русско-римских «высших сфер»
Еще не писано законов, –
Самовлюбленных пустозвонов
Они являют нам пример.

Непогрешимые во всем,
К чужим делам они суровы
И осудить тебя готовы,
Коль ты идешь своим путем.

Будь ты ученым иль святым,
Будь ты поэт, художник, воин, –
Тогда лишь ты похвал достоин,
Когда во всем послушен им.

Их сплетни виснут над тобой,
Коль ты над спесью их смеешься
И в три погибели не гнешься
Пред их зазнавшейся толпой.

Коль иностранным языкам
Ты свой родной предпочитаешь
И по-французски не болтаешь
Среди природных русских дам,

Коль ты, ценя семьи уют,
Всегда бежишь от сборищ шумных,
То в списки диких и безумных
Тебя, наверно, занесут.

Коль ты стыдишься залезать
В американские карманы
И не пригоден на обманы,
Чтобы пособья получать,

Коль ты с развратом не знаком,
Не блещешь в «сферах» модным танцем,
Тебя ославят самозванцем
И, может быть, большевиком.

Но попадешь ты сразу в тон,
Коль гибкой совестью владеешь
И зад выпячивать умеешь,
Танцуя дикий чарлестон.

Коль ты наушником рожден
И наделен душой лакейской,
То в мире подлости житейской
Ты скоро будешь вознесен.

Тебя в пример поставит «свет»,
И престарелым генералам
Откажут в ссуде со скандалом, –
Чтоб ты по моде был одет,

Чтоб мог глядеть ты свысока
На мелкий беженский народец,
Забыв, что сам ты, злой уродец,
Не стоишь даже пятака.

Тебя введут в салоны те,
Откуда в жизнь исходит мода,
Где гнусность модного урода
Предпочитают красоте.

Тебя прославит шепот дам:
«Он – comme il faut! Он – бесподобен!»
Хотя для дела ты негоден,
Хоть ты из хамов – первый хам!

Ты знаешь ли тот край, где комары грохочут,
Вздыхает пулемет и контрабас шуршит,
Где скрипки лязгают и устрицы хохочут? –
Ты знаешь этот край, куда сослать спешит
Гонитель новизны несчастного поэта,
Дерзнувшего отнять невинность у сонета?

Ты знаешь ли тот край, где пишутся сонеты
Без соблюденья форм, терцины – без цезур,
Где превращают ямб в цыганские куплеты,
Из стриженых колонн готовят каламбур?
Не знаешь? – Ну, тогда, коль не боишься брани,
Сумбатова спроси, а то и Персиани.