Генрих Гейне - Стихотворения. Поэмы. Проза

Когда тебя женщина бросит — забудь,
Что верил ее постоянству.
В другую влюбись или трогайся в путь,
Котомку на плечи и странствуй.

Увидишь ты озеро в мирной тени
Плакучей ивовой рощи,
Над маленьким горем немного всплакни,
И дело покажется проще.

Вздыхая, дойдешь до синеющих гор.
Когда же достигнешь вершины,
Ты вздрогнешь, окинув глазами простор
И клекот услышав орлиный.

Ты станешь свободен, как эти орлы,
И, жить начиная сначала,
Увидишь с крутой и высокой скалы,
Что в прошлом потеряно мало!

Мороз-то на самом деле
Огнем обжигает лица.
В густых облаках метели
Народец продрогший мчится.

Промерзли носы и души.
О, холод зимой неистов!
И раздирают нам уши
Концерты пианистов.

Насколько приятней лето!
Брожу я в лесах, мечтаю
И о любви поэта
Стихи нараспев читаю.

Воет вьюга-завируха,
Бьются хлопья о стекло.
А в моей каморке сухо,
И уютно, и тепло.

Как приятно у камина
В тишине мечтать, когда,
Бормоча напев старинный,
В котелке кипит вода.

Кот лениво лапы греет
И мурлычет в полусне.
А в камине пламя реет…
Как-то странно стало мне.

И встает из дали дальной
Позабытый век былой,
С пестротою карнавальной
И отцветшей красотой.

Дамы, ласковы и чинны,
Томно знак мне подают.
В буйной пляске арлекины
Скачут, прыгают, поют.

В бликах лунного сиянья,
Беломраморно-чисты,
Дремлют в парках изваянья
И колышутся цветы.

Выплыл замок из тумана
В блеске факельных огней,
И под грохот барабана
Гонят всадники коней.

Вот уже труба пропела,
Мчатся рыцари вперед…
Ах, вода перекипела,
И мяучит мокрый кот!

Бей в барабан, и не бойся беды,
И маркитантку целуй вольней!
Вот тебе смысл глубочайших книг,
Вот тебе суть науки всей.

Людей барабаном от сна буди,
Зорю барабань, не жалея рук,
Маршем вперед, барабаня, иди, —
Вот тебе смысл всех наук.

Вот тебе Гегеля полный курс,
Вот тебе смысл наук прямой:
Я понял его, потому что умен,
Потому что я барабанщик лихой.

Жандарма с огненным мечом
Послал ты в злобе ярой.
Ты выгнал меня из рая, как пса,
Грозя чудовищной карой.

И мы идем с женою в мир,
В бесплодный край изгнанья,
Но ты не заставишь меня забыть
Чудесный плод познанья.

Свершилось! Я узнал, что ты
Ничтожней жалкого гнома,
Хотя бы ты стократ пугал
Нас грохотаньем грома.

О бог! Как жалок ты с твоим
«Consilium abeundi».[5]
Вот так заправский властелин
Вселенной, lumen mundi![6]

Я даже вспомнить твой рай не могу
Без отвращенья и гнева.
То был не настоящий рай —
Там были запретные древа.

Мне рай лишь там, где свобода моя
Во всем неприкосновенна.
А рай, где есть хоть малейший запрет, —
Темница и геенна!

Ты печатаешь такое!
Милый друг мой, это гибель!
Ты веди себя пристойно,
Если хочешь жить в покое.

Никогда не дам совета
Говорить в подобном духе —
Говорить о папе, клире
И о всех владыках света!

Милый друг мой, я не в духе!
Все попы длинноязычны,
Долгоруки все владыки,
А народ ведь длинноухий.

Ни вздоха, ни слезы единой.
Улыбка, даже смех порой,
Ни взгляд наш, ни одно движенье
Не выдаст тайны роковой.

Таясь в душе окровавленной,
Она безмолвной мукой жжет.
Кипит бунтующее сердце,
Но судорожно сомкнут рот.

Спроси младенца в колыбели,
Спроси в могиле мертвеца,
Пускай они тебе откроют,
О чем молчал я до конца.

Старик этот — бывший тамбурмажор.
Он дожил до жизни жалкой.
Как при Бонапарте сверкал его взор,
Когда он размахивал палкой!

Сверкали серебряные галуны
На синем его мундире,
И женщины были в него влюблены,
Пожалуй что всюду в мире.

Когда он по селам и городам
Шагал под знаменем рваным,
Сердца девиц и замужних дам
Бились в такт с его барабаном.

Пришел, увидел, победил
Он гордых иноземок.
И ус его черный влажен был
От слез несчастных немок.

Терпели мы все; не без веских причин
Был каждый покорен и кроток.
Император везде побеждал мужчин,
А тамбурмажор — красоток.

Мы долго терпели бы этих вояк,
Блуждавших по разным странам,
Когда бы начальство не подало знак,
Что свободу добыть пора нам.

Мы подняли грозно свои рога,
Как зубры в пылу сраженья,
И затянули, гоня врага,
Кернеровы песнопенья.

Ужасные вирши! Гремел наш хор
Так, что деспоты задрожали…
Император, а также тамбурмажор
В ужасе убежали.

Обоим был жалкий жребий сужден
За то, что чинили нам муки.
Сам император Наполеон
Попал к британцам, в руки.

На Святую Елену он угодил,
Где терзали его англичане
И где он от рака желудка почил
После тяжелых страданий.

Был уволен в отставку тамбурмажор,
Остался и он не при деле.
Чтоб на хлеб заработать, он с этих пор
Дворником в нашем отеле.

Он чистит котлы, таскает дрова,
Полы в коридорах моет.
Дрожит его старческая голова,
Когда он выносит помои.

Фриц навещает нас иногда,
Он дразнит и мучит рьяно,
Не зная ни совести, ни стыда,
Долговязого ветерана.

Фриц, брось свои шутки! Пора понять,
Что это — верх неприличья!
Сынам ли Германии унижать
Поверженное величье?

Таким старикам мы всегда должны
Почтенье оказывать наше:
Ведь он с материнской стороны,
Может быть, твой папаша.

Ужель грешит сама природа
Пороками людей в наш век?
Мне кажется, растенья, звери —
Все в мире лжет, как человек.

Ты скажешь, лилия невинна?
Взгляни на франта-мотылька:
Прильнул он к ней, вспорхнул — и что же,
Где целомудрие цветка?

Забыли скромность и фиалки, —
Хотя их тонкий аромат
Так безыскусственно кокетлив,
Мечты о славе их томят.

А соловей утратил чувство,
Насквозь рутиной заражен,
И, право, только по привычке
И плачет и ликует он.

Нет правды на земле, и верность
Ушла в преданья старины.
Псы, как всегда, хвостом виляют,
Смердят, но тоже неверны.