Галактион Табидзе - Стихотворения

Мы оба — жильцы вселенивой вселенной —
Огарок свечи поздравляли, как факел.
В безвыходном времени — наше вселенье
Свершилось и стало объявленным фактом.

Бессмыслицу мы умножали на числа,
Мыслишки роились, плодились — не счесть их.
Ретивый уродец, хмельной и речистый,
Нас в гости зазвал, чтобы нас обесчестить…

Вернувшись домой, мы очнулись над телом
Пустым, распростертым, недавно убитым…
И счастливо так мы тогда полетели…
Ушедшей душе я служил следопытом…

Ты анфиладу белых зал
Возвысил, зодчий, и связал,
И взмыла к небесам — единой
Станицей белой лебединой!
На щебне процветает мох,
И место забывает бог,
И людям вспоминать не надо…
Луна встает — и колоннада
Подъемлется вокруг палат,
Где свет, где призраки баллад.
И полон свежести фиалок
Возвышенности катафалк:
Веков понурые волы
По плечи средь молочной мглы…

О, свет луны в начале мая!
О, нежных призраков самайа!
Безмолвье — осторожный звук —
Жемчужной туфельки каблук…
Непостижимая утрата:
Былое хорошо, как брата,
И память — пытка для меня
До бледного начала дня.
Сухие выжженные склоны.
Обломок розовой колонны.
Разрублен сад на два куска
Родными братьями…

Я друг врага. Мой закадычный враг
Во мне теснится, обмирает слева.
И плачу я, и наблюдаю слепо
Теневращенье в призрачных мирах.

Безлистые стоят мои мечты.
Их ветер бил и стряхивал гневливо.
Виктория, Далила и Годива —
Бесплотны тени, сорваны цветы…

Моим надеждам разрешенья нет.
И лилии кладбищенской расцвет,
Как смерть невесты — бел и безотраден.

Ах, как же я цветам благоволил! —
Пока и сам не умер от любви,
Враждебным другом сладостно отравлен…

Хмельной бреду впотьмах,
                          за мной влачится бред.
Здесь пиршествует страх
                          и нищенствует свет.
Скелет, опять скелет —
                          корявый силуэт.
О, танец костяной,
                          мертвецкий менуэт…
Встречаются гробы,
                          раскланялись — привет!
Хотят как будто быть,
                          друг другу машут вслед.
О, этот город-склеп
                          в ночи совсем ослеп…
Идут живые? Нет.
                          Полуживые? Нет.

В некотором царстве
                               приключилось вот как:
Шелковые складки
                            реки заструили.
Девушки купались,
                            наряжались в воду,
Распустили косы,
                         брови насурьмили…
И вода стекает…
                         И они — нагие…
А с горы — джигиты,
                              чай де не монахи…
…Мне любовь такая,
                             как и все другие,
Наподобье плахи,
                          наподобье плахи…

Вижу дом уютный
Я в тени лесной,
Над рекою мутной,
Под голубизной.
Слали мне сестрицы
Призрачный привет:
«Вы наш славный рыцарь,
Вы у нас поэт!»
Осень ближе, ближе,
И за мной гонцы:
В яростном Тифлисе
Царствуют певцы!

Качнулся экипаж на повороте,
И поклонились яблони в саду.
Осеннее село — и мир в природе.
«Прости, сюда я больше не приду!»
И склон горы в октябрьской позолоте.
И утешенье старого напева,
Где счастья нет и ничего не жаль…
Оборони его, Святая дева!
Такая в мире есть еще печаль —
Полнее счастья, благодатней неба…

Внезапно май настал: прокрался и затих,
Лишь апельсинов ветвь качает ветерок.
А так как у меня нет родины, сей стих
Я сочинил в пути, на стыке трех дорог.

Но синих парусов мой взгляд не находил
И только замечал черневшие стога.
И так как никого я в жизни не любил,
Я Францию люблю, суровых Альп луга.

Облако
Пролетает,
Будто сорванный парус.
Горный кряж — изваяние
Ветра-и-корабля.
Я заклинаю Хаос: «Цминда арс! Цминда арс!
Цминда арс Хаоси!»
Вечереет земля.
Имени твоему
Отзывается строго и слитно.
Розы жертвенные разбросаны — как мерцанье долин.
На вершинах мятежных
Почивает моя молитва.
Я твой гений,
Я Хаос:
Я форма.
Я твой властелин.

Нахлынули волной и залегли
В душе тревоги. Ворошит их ветер.
Слепая ночь и утомленный вечер
В прощальном жесте руки развели.

Какой покой настанет для души,
Лишь только Пан мелькнет лесной загадкой
И ночь навстречу бледному закату
Стремительной походкой заспешит!

В причудливом смешении цветов,
В скрещенье всепрощения и мести,
К бессмертью — от безверья и безвестья —
Я сам границы перейти готов.

И томная медлительность лугов,
И холод ветра — к ясности взывают,
Когда из Боттичеллиевых снов
Изнеженные тени наплывают.

Громоподобен колокола звон.
Виденья Гойи — как причуды Вия.
И демонами Врубель помрачен.
И Сегантини свят: «Ave Maria!»

Год — почти что годовалый,
Снеговая косовица.
Сон бесовский, небывалый
Новогодней ночью снится.

Очи слепо уловили,
Застекленные слезами:
Горя горные лавины
С перевалов оползают, —

Ущемленные в ущельях
Гореносные обвалы…
Ночь веселья, ночь прощенья…
Год почти что годовалый…

Вижу: там, в пылу метели,
Притоптали снег повальный
Не рождественские ели,
А рождественские пальмы.

Не горят на ветках свечи,
Нет орехов золоченых,
Есть — людишки-человечки
Да сердечки обреченных…

Ай да пальма — как нарядна!
Мы б под ней псалмы пропели.
Жаль, оглохли, — канонада…
В ухо винтится пропеллер…

Мы столов не накрывали, —
Люд покрошен, перемолот.
Ради бойни — с наковальней
По рукам ударил молот.

Пули, пули, пушки, пушки —
Дух в мехах кузнечных сперло.
А на ветках, глянь, игрушки
Все привязаны за горло…

Тронул ветер чью-то душу,
Раскачал, и стало видно:
Из нее торчат наружу
Все «убий», «украдь», «завидуй»…

Эко диво — грех не в нове!
Много трачено стараний
Сделать мирных, невиновных —
Дел заплечных мастерами…

Кто на промысел палачий
Не польстился, словно Каин,
Тот слезами сердца плачет,
Пес бродячий их лакает…

Заутрело, прояснилось,
Раздышалось с непогоды…
Ах, бессонница приснилась
Этой ночью новогодней!..