Аркадий Кулешов - Знамя бригады

Месяц стежку в дубняк
Серебристой осыпал метелью.
Не могу я никак
Со своею освоиться тенью.
Только — верь иль не верь —
Я бреду в этой куртке короткой.
Отвыкать мне придется теперь
От военной походки.
Шаг свой полем и лесом
Печатаю под псевдонимом:
Был я Рыбкой Алесем,
Стал Полыном Никодимом.
Да, теперь я — Полын,
А товарищ мой — Ворчик Никита,
А Зарудный — Смирнов: не один
Я иду возле жита.

Ой, скосили его пулеметы,
Под корень скосили!
Сапогами немецкой работы
Его молотили.

Танки, сталью покрытые,
Жито мололи,
Вражьи кони копытами
Хлеб замесили на поле.

Тесто кровью враги поливали,
В самом пекле пекли-выпекали.
И лежит, словно камень,
Хлеб немецких пекарен.

На дороге лежит каравай,
Как на белой холстине,
Дармовой — только рот разевай!
С горя, может, разинешь.

Полем трое нас шло
По тропе незнакомой.
Мы решились, мы входим в село,
Слышим крики и гомон:
Окна свет заливает,
Скрипач плясовую играет.
Кто нас может в селе задержать?
Справки с нами, в кармане лежат.
Есть и подпись на них и печать,—
Дескать, выпущены из острога.
А задумают арестовать—
Мы не маленькие, слава богу.
У крыльца рассказала крестьянка,
Что за пир, за гулянка:
Это свадьбу справляет Медведский,
Подлиза немецкий.
Он три года назад
Ферму сжег и судился,
Свет прошел, говорят,
И домой
Перед самой войной
Воротился.
С ним идет под венец
Под угрозой дивчина:
Не пойдешь, мол, так мать и отец
Головою ответят за сына;
Донесу, мол, что он большевик,
Что теперь он у красных. И точка!..
Перепуганный насмерть старик
Выдает за него свою дочку.
Согласилась и старая мать
На семейной беседе.
Гармонист отказался играть,
Отвернулись от свадьбы соседи.
Пусто в хате. Никто не идет.
Только с улицы в окна несмело
Наблюдает народ,
Чем окончится дело.

Мы вошли. И гостям
Поклонились с порога.
Сам Медведский встает и — к дверям:
— Что за люди?
— Идем из острога…
— Заходите. Прошу… — Нас троих
Он к столу приглашает.
— За здоровье, — кричит, — молодых! -
Чарки нам наливает.
— Будем пить, как бывало,
Будем пить чередой:
За здоровье — сначала…
— Молодой!..
                    — Молодой!..
Мы в лицо ее смотрим сейчас,
А в лице ни кровинки,
Словно тут и не свадьба у нас,
А поминки…

Тут по струнам скрипач,
Как потерянный, водит.
Не «Лявониха» — плач
У бедняги выходит.

Это что ж за порядок такой,
Что за скрипка такая?
Пилит батька родной,
Замуж дочку свою выдавая.

Почему головою поник?
Что не грянешь удало?
От игры ли отвык
Или выпито мало?

То ль хоронишь ты дочку в тоске
И от плача все струны оглохли?
То ль на светлом смычке
Твои слезы еще не обсохли?

Брось пиликать, приятель,
В хате
Немецкого зятя!
Ты смычком проведи басовито —
Пляшет Ворчик Никита.
Вот уж ватник снимает, взгляни,
Как на свадьбе он пляшет,
Пляшет так, как в бывалые дни
Все плясали по селам по нашим.
Пляшет, может, за сотню ног,
Громко плещет в ладони.
Входят люди толпой на порог —
Жаль, что нету гармони.
И девчата становятся в круг,
Подпевают девчата,
Будто все очутилися вдруг
На колхозной на свадьбе богатой.
Будто немцев село
Никогда не видало.
Будто солнце взошло,
Будто ночь миновала.
И как будто опять
В поле утро зовет молодое
Рожь высокую жать,
Жито жать золотое.
Снова ясные дали встают,
И то громче, то тише
Перепелки над нивой поют…
Музыкант, неужели не слышишь?
Рад Медведский — и выпил изрядно,
И к тому же все вышло так складно:
Стало шумно и людно в дому,
Мы — причина всему.
Полицейские должности нам
Обещает хозяин в награду.
— По рукам? — говорит.
— По рукам.
— Рады службе?
— Конечно же рады. —
В круг выходит он:
— Пью
Я за женку свою,
А вторую я пью
За удачу свою,
За честное застолье,
За богатое поле.
Чтобы гречка цвела,
Чтобы речка текла,
Чтоб хлеба за рекою
Вилися трубою!

И он стискивает кулаки,
В грудь колотит:
— По-моему будет!
Соловки, — он кричит, — Соловки
Меня вывели в люди!
Ферму я подпалил? Подпалил!
Признаюся вам, люди.
«Петухи», что я в полночь пустил,
Меня вывели в люди…

Тут встает, опираясь о стол,
Наш товарищ Зарудный.
— Ты, — сказал он, — не в люди пошел,
А в Иуды…
И не жито тебе на полях,
А каменья уродит земля.
Пил я чарку за молодую,
Пью другую
За мать, за отца,
За их сына-бойца.
Третью чарку я пью
За погибель твою!

Грянул выстрел в затылок Иуде,
Мы этого даже не ждали.
Не Зарудный стрелял.
Что за люди
С порога стреляли?
Что за люди? Из хаты выходим,
Но нигде никого не находим.
Мы торопимся — и не зря:
На востоке алеет заря,
Тает сумрак, дорога светлей…
Вышли в поле. Хватился Никита:
Его куртка на свадьбе забыта.
— Хорошо, — говорит он, — что в ней
Ничего не зашито…

Мы идем.
Начинается жито.

Постепенно привык я шагать
По лесам, по болоту,
Перескакивать с гати на гать
И с колоды гнилой на колоду.
Я смотрю — скоро кончится день.
Солнце вновь у меня за спиною.
Я привык… Узнаю свою тень,
Что шагает со мною.
Не один я — привыкли мы все
По воде ходить, по росе,
Через лес, через луг, через лог, —
По дорогам и без дорог.

И случилось, что мы на закате
Пришли к Лизаветиной хате.

В стороне от проезжей дороги
Стоит хуторок одинокий —
Лизаветина хата.
Мы стучимся…
Гостям она рада.
Тотчас стол Лизавета накрыла,
Нас к столу пригласила:
— Ешьте, пейте…

И пили мы, ели.
Всем троим постелила постели:
Спит Смирнов на перине в доме,
Я — в сарае на свежей соломе,
А для Ворчика место в клети.
Столько было хлопот Лизавете!
На солому пахучую лезу
Я под самую крышу.
Тихо месяц встает из-за леса,—
Сквозь расщелины вижу.
Я лежу себе, курткой накрытый,
В куртке знамя бригады зашито,—
За него головой отвечаю…
Думы думаю…
Засыпаю…
То ли вправду, то ль чудится мне —
Заскрипели ворота сарая,
Наяву или, может, во сне
Зашуршала солома сухая?
Просыпаюсь я: — Кто это?
— Это…
Ты не спишь?.. Это я, Лизавета…
Я и в хате была — не спится,
Я и в клеть зашла — не лежится
И сюда вот пришла я, вдовица…
Дозволь примоститься… —
Села рядом со мной Лизавета:
— А зачем вам шататься по свету? —
Говорит она, тихо вздыхая. —
Посмотри-ка, удача какая:
Живу я отлично,
Единолично…
Иль не люба, не мила?
Иль работаю мало?
Все луга покосила,
Нынче жито дожала…
Оставайся со мной честь по чести,
И пойдем мы с тобою вместе
По спокойной ровной дорожке,—
Ни войны тебе, ни бомбежки…
Оставайся…
— Пойду…
— До Урала
Все как есть немчура позабрала.
Ты подумай…
— Что ты сказала?
— То, что немцы дошли до Урала,—
Так их радио передавало.
Путь далекий. Достанет ли силы
Пепелища считать да могилы
По дорогам, а их не мало. Ну?
— Пойду! — Лизавета встала.
— Душно тут, — говорит, — не спится.-
Снова в клеть заспешила вдовица.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В небе утреннем скрылся
Над желтою нивою сжатой,
С дальней тучкою слился
Дымок Лизаветиной хаты.
Извиваясь, как змеи,
Все дальше ведут нас тропинки.

Подневольные жнеи
Нам песню поют на дожинках.

Крестьянская хата
Стояла над светлой рекою.
И жил там оратай
С женою
И дочкой родною.

Пришла к ним недоля,
Пришла и назад не уходит:
По житному полю
Минеры немецкие бродят.

Зачем же высокое жито
Земля породила,
Коль немцами в жите зарыта
Нечистая сила?

— Жать нынче не станем, —
Хозяин жене объясняет.
Но дочку без хлеба оставить
Жена не желает.

Тайком поднялася,
На зорьке ушла за ворота.
На ниве своей занялася
Привычной работой.

Проснулся хозяин, дивится:
Немало нажатого жита.
Лежит его жница
Средь поля убита.

Ее на кладбище из хаты
Снесли, схоронили,
Но дочку без хлеба оратай
Оставить не в силе.

Проснулася дочка и вышла:
Все жито пожато.
Как сноп, на снопах неподвижно
Лежит ее тата…

Средь поля стоит молодая,
Разводит руками.
Стоит и не знает,
Что делать теперь со снопами.

В копну, как могла,
Их сложила, вздохнула глубоко.
В деревню пошла,
Что за речкою недалеко.

Сказала соседям:
— Возьмите,
Возьмите копну золотую.
За эту копну окажите
Мне милость такую:

Срубите лесину,
Отцу домовину
Скорей из нее смастерите.
А в ту домовину
Меня, сиротину,
С отцом заодно положите…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В небе утреннем скрылся
Над желтою нивою сжатой,
С дальней тучкою слился
Дымок Лизаветиной хаты.
Мы идем по равнинам,
Ту горькую песнь допеваем.
Долго ль, нет ли идти нам —
Об этом мы сами не знаем.
Не хотим говорить мы об этом,
Потому и запели.
Ходим, бродим по свету,
А дойдем ли до цели?
— И куда, и куда мы идем? —
Крикнул Ворчик со злостью.—
И в какую могилу несем
Наши кости?
Для чего эта вся кутерьма?
Может, правду вдова мне сказала,
Что коричневая чума
Доползла до Урала?
Может, нам через эту чуму
Не пройти, не уйти из неволи?
Что молчите? Кричу я кому?
Самому себе, что ли?
Или, может, на ветер кричу,
Может, слух ваше ухо утратило?..
Я хочу, самолично хочу
Слушать радио.
Поняли? Радио!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .