Ефим Ховив - Городской романс
«Перед нами был промышленный колосс, но это был тракторный колосс, рассчитанный на массовое производство тракторов».
Отец рассказывал, как первые месяцы войны свели под крышами цехов ЧТЗ, а в некоторых цехах не было еще даже крыш, несколько крупных заводов: ленинградский «Кировский», харьковские танковый и дизельный, завод «Красный пролетарий» и завод фрезерных станков из Москвы, часть Сталинградского тракторного, абразивный и более мелкие. Так родился завод-гигант, получивший в народе гордое имя «Танкоград».
Отец говорил, что на заводе работало 80 тысяч человек, выдавалось около 300 тысяч продовольственных карточек! Весь Челябинск участвовал в организации выпуска танков и дизелей на этом гиганте, попутно создавая максимально возможные в то время бытовые условия для десятков тысяч эвакуированных, принимая в свои квартиры по две-три семьи.
Предстояла громадная работа по расстановке рабочих и инженерно-технических кадров. Директора, главные инженеры, главные технологи, заместители директоров и другие инженерно-технические работники разных заводов, не считаясь с собственной прежней должностью, занимали то место, где могли принести наибольшую пользу, вспоминал отец.
Он рассказывал, как в короткий срок заработал громадный коллектив, наращивая темпы выпуска танков не по дням, а по часам в буквальном смысле слова:
«Не ежедневно, а ежесменно мы подводили итоги и намечали мероприятия на следующую смену. Работали по двенадцать часов, а если нужно, и сутками. На ходу надо было формировать цеха, участки, тысячи станков соединить в линии серийного и массового производства, тысячи станков модернизировать, приспособив к новой технологии. За одну ночь переставляли от 30 до 500 станков. Создавали конвейерно-поточное производство. Всем сейчас известно, что мы превзошли немцев не только в конструкции танков, но и в организации производства: на трех конвейерах выпускались одновременно танки КВ, Т-34 и дизели не только для себя, но и для других заводов».
С балкона нашей квартиры были видны железнодорожные пути, по которым с завода уходили составы с танками на фронт. И мы с братом Лёней часто считали количество платформ, тянувшихся за паровозом. Однажды мимо нас проследовал большой состав с танками и танкистами. Паровоз и несколько головных платформ уже миновали мост через улицу Спартака, как послышался страшный грохот. Мы выскочили на улицу и увидели, что состав пошел под откос. Через некоторое время в сторону завода проследовали искалеченные танки, у некоторых сопровождавших их танкистов были перевязаны головы. Потом мы узнали, что это была диверсия.
Среди бумаг отца я нашла стихотворение, к сожалению, неподписанное. Там есть такие строки:
Когда в Москве,
Когда на Балтике,
Когда в тайге,
Когда в Крыму
Все говорят,
что наши танки
Прорвали фронт
и вышли к рубежу, —
Я знаю:
речь ведут о фронте,
О фронте в доблестном тылу.
И когда сейчас осмысливаешь жизнь, которую прошли наши отцы в Танкограде, а были они гораздо моложе, чем мы сегодня, понимаешь, что сделанное ими было не только по истинному движению души, но и талантливо, оперативно, тактически и стратегически грамотно.
А сколько было сделано в конце войны и в первые же годы после Победы для рабочих ЧТЗ, чтобы украсить их жизнь! Прекрасный театр, зимний стадион, первые дома на Киргородке, садовые участки… Я хорошо помню замечательный заводской хор. А как мы болели за хоккеистов и футболистов! А какие самодеятельные коллективы были на заводе, какие яркие, интересные профессиональные концерты они давали! У нас в доме хранятся несколько живописных работ заводских студийцев. Теперь я особенно хорошо понимаю, как заботилась администрация ЧТЗ, чтобы личность человека реализовывалась не только в заводских цехах, но и духовно.
Наша семья гордится тем, что во всем этом есть большой вклад отца, горячо любимого деда, как называли в семье после рождения внуков, Исаака Моисеевича Зальцмана. Он любил вас, любил Челябинск, любил и гордился делом, которое вы делали вместе.
Когда его просили рассказать о наиболее ярких людях, о танкоградцах, он говорил, что это трудно, ибо каждый из них — поэма, если не большой роман. А потом начинал рассказывать. Мне кажется, он помнил их всех.
И как же так случилось, что с осени «знаменитого» 1949 года отец никогда больше не увидел заводских цехов, заводского театра, детского парка, который в народе так и называют зальцмановским? А главное, так и не увидел многих своих соратников: Евгения Васильевича Мамонтова — этого громадного, умного, удивительно порядочного человека, настоящего уральца. Николая Петровича Богданова, которого всегда вспоминал с громадной теплотой и благодарностью. И многих, многих других, с кем был связан годами совместного труда. Он не мог себе позволить приехать в Челябинск по частному приглашению, он ждал приглашения от завода, но так и не дождался…
Мне же довелось несколько раз, и всегда с большим волнением, побывать в Челябинске после нашего отъезда. Район ЧТЗ не очень изменился. В 1973 году мой любимый каток был еще огорожен тем же дощатым забором, что и при открытии. Но город постепенно менялся. С каждой новой встречей он приобретал облик крупного красивого промышленного города. Меня восхищали каслинские кружева на фасадах домов, в кафе, в переходах, здание нового драмтеатра, цирк и многое другое. Но более всего радовало, что челябинцы сохранили свою уральскую душу. Могли подбросить на машине и не взять ни рубля, могли отказаться от чаевых в парикмахерской.
Моего отца нет уже шесть лет. Мы передали заводскому музею все, что он завещал: шинель, папаху, орденскую книжку, удостоверения лауреата Государственной премии и депутата Верховного Совета.
Обращаясь к нынешнему поколению заводчан, отец говорил:
«Нужно, чтобы вы хорошо знали и всегда помнили, что работаете в цехах прославленного ЧТЗ-Танкограда. Чтобы вы трудились с полной отдачей сил, как это делали ваши отцы и деды в первые пятилетки и в годы Великой Отечественной войны».
Он желал вам никогда не останавливаться на достигнутом, жить и работать на благо Родины.
К словам отца я хочу добавить и свое личное пожелание. Постарайтесь сохранить добрую силу, что идет от земли уральской! Ведь мир живет непреходящими ценностями. Пусть девиз наших дедов и отцов «Нужно — значит возможно!» станет для вас руководством к действию, а гуманизм движет вашей душою.
Февраль 1995 г.
Наталия Слатина
Челябинск
Как я боялась приезда и встречи,
Осиротевшей душою дрожа!
А город подставил широкие плечи
Той девочке с первого этажа.
А город спасал от тоски по ушедшим,
А город меня, как свою, обнимал.
А прошлое не становилось прошедшим,
И, кажется, каждый меня понимал…
Уральский мороз обожжет и согреет.
Виднее начала. Прямее концы.
Деревья роднее. Прохожий добрее.
И даже приветливее продавцы…
Ефим Ховив
Улыбки памяти
Старейшим жителем нашего дома (жил я тогда по улице Артиллерийской, 110), самым известным и самым уважаемым был, конечно же, Константин Николаевич Свидерский.
Квартира Свидерских — на первом этаже. В зимние дни Зинаида Петровна в домашних туфельках и в пальто внакидку выскакивала на крыльцо — проверить погоду, выводила Константина Николаевича, помогала ему устроиться на скамейке, снабжала множеством советов и наставлений, каждый раз одних и тех же, и убегала по своим хозяйственным заботам. Потом она еще несколько раз выбегала посмотреть — здесь ли он и все ли в порядке.
Большой, грузный, казавшийся очень широким в своей то ли боярской, то ли артистической шубе и круглой шапочке, Константин Николаевич чем-то напоминал мне Шаляпина с известного кустодиевского портрета. Но не того Шаляпина, которого нарисовал Кустодиев, а такого, каким он стал бы, если бы смягчил свой характер и дожил до возраста Константина Николаевича.
В летние дни несколько ребятишек торжественно выносили из квартиры Свидерских большое кожаное кресло, помогали выйти Константину Николаевичу, он устраивался в кресле и сразу становился центром жизни большого двора. Люди постарше подходили поприветствовать его, поговорить о политике, молодые справлялись о здоровье, а маленькие ребятишки весело играли возле его кресла, как бы ощущая доброту и спокойную мудрость этого очень давно живущего на свете человека.
