Владимир Маяковский - Том 9. Стихотворения 1928

Недвижим Крым.
        Ни вздоха,
            ни чиха.
Но,
  о здравии хлопоча,
не двинулись
      в Крым
         ни одна нэпачиха
и
   ни одного нэпача.
Спекулянты,
         вам скрываться глупо
от движения
         и от жары —
вы бы
      на камнях
         трясущихся Алупок
лучше бы
       спустили бы
         жиры.
Но,
  прикрывши
      локонами уши
и надвинув
     шляпы на глаза,
нэпачи,
   стихов не слушая,
едут
  на успокоительный нарзан.
Вертя
      линяющею красотою,
ушедшие
       поминая деньки,
скучают,
       с грустной кобылой стоя,
крымские
     проводники.
Бытик
   фривольный
            спортом выглодан,
крымских
        романов
        закончили серию,
и
брошюры
     доктора Фридлянда
дремлют
     в пыли
        за закрытою дверью*.
Солнцу облегчение.
            Сияет солнце.
На лице —
     довольство крайнее.
Сколько
      силы
      экономится,
тратящейся
     на всенэповское загорание.
Зря
  с тревогою
      оглядываем Крым
              из края в край мы —
ни толчков,
        ни пепла
         и ни лав.
И стоит Ай-Петри,
           как недвижный
               несгораемый
шкаф.
Я
   землетрясения
          люблю не очень,
земле
     подобает —
        стоять.
Но слава встряске —
         Крым
                орабочен
больше,
   чем на ять.

Щеки,
   знамена —
        красные маки.
Золото
   лозунгов
          блещет на спуске.
Синие,
   желтые,
      красные майки.
Белые,
   синие,
      черные трусики.
Вздыбленные лыжи
лава
  движет.
Над отрядом
         рослым
проплывают весла.
К молодцу молодцы —
гребцы,
   пловцы.
Круг
     спасательный
спасет обязательно.
Искрятся
       сетки
теннисной ракетки.
Воздух
   рапирами
издырявлен дырами.
Моторы зацикали.
Сопит,
   а едет!
На мотоцикле,
на велосипеде.
Цветной
      водищей
от иверских шлюзов*
плещут
   тыщи
рабочих союзов.
Панёвы,
   папахи,
         плахты
идут,
     и нету убыли —
мускулы
      фабрик и пахоты
всех
     советских республик.
С площади покатой
льются плакаты:
«Нет
     аполитичной
внеклассовой физкультуры».
Так и надо —
крой, Спартакиада!
С целого
       белого,
        черного света
по Красной
     по площади
              топочут иностранцы.
Небось
   у вас
         подобного нету?!
Трудно добиться?
        Надо стараться!
На трибуны глядя,
идет
  Финляндия.
В сторону
     в нашу
кивают
   и машут.
Хвост им
     режется
шагом норвежцев.
Круглые очки,
оправа роговая.
Сияют значки
футболистов Уругвая.
За ними
   виться
колоннам латвийцев.
Гордой
   походкой
          идут англичане.
Мистер Хикс*,
      скиснь от отчаянья!
Чтоб нашу
     силу
          буржуи видели,
чтоб легче
     ска̀лились
         в военной злости,
рабочих
      мира
      идут представители,
стран
     кандальных
        смелые гости.
Веют знаменами,
золотом клейменными.
«Спартакиада —
   международный
             смотр
   рабочего класса».
   Так и надо —
   крой, Спартакиада!

Вы
 на ерунду
         миллионы ухлопываете,
а на изобретателя
       смотрите кривенько.
Миллионы
    экономятся
             на массовом опыте,
а вы
 на опыт
        жалеете гривенника.
Вам
 из ваших кабинетов
          видать ли,
как с высунутыми языками
              носятся изобретатели?
Изобрел чего —
          и трюхай,
вертят
   все
    с тобой
       вола
и
назойливою мухой
смахивают со стола.
Планы
   кроет
        пыльным глянцем,
полк
 мышей
    бумаги грыз…
Сто четырнадцать инстанций.
Ходят вверх
        и ходят вниз.
Через год
        проектов кипку
вам
 вернут
    и скажут —
            «Ах!
вы
     малюточку-ошибку
допустили в чертежах».
Вновь
      дорога —
          будто скатерть.
Ходит
   чуть не десять лет,
всю
 деньгу свою
          протратя
на модель
        и на билет.
Распродавши дом
       и платье,
без сапог
       и без одеж,
наконец
   изобретатель
сдал
 проверенный чертеж.
Парень
   загнан,
      будто мул,
парню аж
        бифштексы снятся…
И
   подносятся ему
ровно
      два рубля семнадцать.
И язык
   чиновный
       вяленый
вывел парню —
          «Простофон,
запоздали,
    премиальный
на банкет
        растрачен фонд».
На ладонях
    гро̀ши взвеся,
парень
   сразу
       впал в тоску —
хоть заешься,
         хоть запейся,
хоть повесься
      на суку.
А кругом,
       чтоб деньги видели
— укупить-де
      можем
         мир, —
вьются
   резво
        представители
заграничных
         важных фирм.
Товарищ хозяйственник,
          время
перейти
   от слов
         к премиям.
Довольно
        болтали,
       об опытах тараторя.
Даешь
   для опыта
       лаборатории!
Если
    дни
       опутали вести
сетью вредительств,
            сетью предательств,
на самом важном,
       видном месте
должен
   стоять
      изобретатель.