Николай Глазков - Избранное

Был легковерен и юн я.
Сбило меня с путей 22 июня,
Очень недобрый день.

Жизнь захлебнулась в событьях.
Общих для всей страны,
И никогда не забыть их,
Первых минут войны.

Никто не мог сказать заранее,
Что потечет назло векам
История страны Германии
От штюрмеров к штурмовикам.

Остервенелые убийцы
Несут пожарища и виселицы;
Но люди будут веселиться —
И в этом высшая бессмыслица!

Вьюга. Смерть. Снега от крови ржавы.
Ночь. Пурга. Не видно звезд-свечей.
Вот она, Советская держава,
Недоступная для сволочей.

Хотя ругаться и не надо,
Но все прощается в бою.
Кидая в танк свою гранату,
Боец сказал — Растанк твою!

На суше, в воздухе и на море,
Где корабли идут ко дну,
Ведет великая страна моя
Отечественную войну.

Моей России дан недаром
Громить врага священный дар,
И сокрушительным ударом
Она ответит на удар.

Может быть, он того и не хочет,
Может быть, он к тому не готов,
Но мне кажется, что обязательно кончит
Самоубийством Гитлер Адольф.

Гитлер убьет самого себя,
Явятся дни ины,
Станет девятое сентября
Последней датой войны!

Господи! Вступися за Советы,
Сохрани страну от высших рас,
Потому что все твои заветы
Нарушает Гитлер чаще нас.

Оглуши фашистов нашей глушью,
А мелькнула чтобы новизна,
Порази врагов таким оружьем,
Враг которого еще не знал!

— Непорочная дева,
Ты меня награди,
Чтоб за правое дело
Орден был на груди!

— Орденами не в силе
Грудь украсить твою,
Но спасенье России
Я тебе подарю!

Народ моего поколенья
Охвачен великой войной,
И море ему по колено,
Болото ему с головой.

Невзгоды над ним понависли,
И не улыбалась заря,
А лучшие чувства и мысли
Сегодня теряются зря.

Огромное счастье далеко,
И мне не дается оно.
Моя удалая дорога
Меня привела в районо.

Живу в деревне, и в глуши,
И в ссылке, и в изгнании,
И той деревне не нужны
Мои стихи и знания,

Которых путь не очень ровен:
Не приведет меня в рай он.
Я, как покойник, замурован
В черным-Чернухинский район.

А ты иди среди пожарищ
В неотвоеванную даль.
Мой современник и товарищ,
Иди и Запад побеждай!

И в воду, и в огонь иди,
Чтоб не кончался путь,
Чтобы в спасенном городе
Сказать чего-нибудь.

Он был в огне и в холоде,
Но в результате битв
В освобожденном городе
Товарищ говорит:

— Мы будем в Полтаве и в Крыму,
Под Киевом будем мы биться.
Чуден Днепр, когда по нему
Плывут убитые фрицы!

И жить будем, и гулять будем
На земле, что временно немцу отдана,
А смерть придет…
Да не придет она!

Тем, кто пройдет леса и горы,
Конечно, будет веселей,
А я неполной средней школы
Стал педагогом во селе.

Самому себе ни к чему отвечать,
Отвечаю, ответить чтобы,
Никого не хочу ничему поучать,
Никакой не хочу учебы.

И в селе ничего не хочу изменять.
Все равно ничего не получится,
Ибо умный научится и без меня,
А дурак ничему не научится.

Пусть ложная скромность сказать не велит,
Мы все говорить вольны.
Я не был на фронте, но я инвалид
Отечественной войны.

Печальнее мне не придумать итога…
Что толку, что стал я умней?
За эти три года моя дорога
В тупик зашла и на мель.

Но мель не мель, и тупик не тупик,
И есть для меня места,
И голову не размозжу о бык
Какого-нибудь моста.

И сколько бы ни было всех тех ран,
Дороги мои верны…
Я не был на фронте, но я ветеран
Отечественной войны!

Что было, то было, а было эдак:
В столицу Москва езда.
Медленнее, чем мне надо, едут
Товарные поезда.

А впереди по пути леса, и
Леса, и опять… снега.
Я на тамбуре замерзаю,
Пропадает моя нога.

Без сна и без отдыха несколько дней я…
Была бы лучше весна…
А на полустанках еще холоднее
Без отдыха и без сна.

И бесполезно на что-нибудь злиться:
Тому труднее, кто гонит немца;
Однако лишь в том вагоне счастливцы,
В котором печка имеется…

В котором начальник дымит дым-дымой,
Ему говорят: — Хлеба, водки не надо ли?
Только пусти нас, отец родимый! —
А отец посылает к той самой матери…

Начальник вообще воплощенная честность:
Кто-то вынимает бумажник потрепанный:
— Не желаешь ли денег, родимый отец наш? —
А отец и бумажник к матери…….

Однако к теплу неизведанный путь есть.
Я все что угодно готов упростить.
— За пятьдесят анекдотов пустишь? —
И мне отвечают: — Придется пустить!

И поезд сразу прибавил ходу,
И снега для меня что трава.
От анекдота и к анекдоту Веду я свои слова.

Приехал — в метро устремился с вокзала
Оттуда в заброшенный дом.
Когда я приехал, Москва мне сказала:
— Ты мог бы приехать потом!..

У меня квартира умерла,
Запылились комнаты и кресла…
Появились если бы дрова,
Моментально бы она воскресла.

Можно жить в квартире хорошо,
Но, конечно, не сейчас, а после:
Я стихи пишу карандашом,
А чернила взяли да замерзли.

Можно забыть на вокзале зал
И тысячи прочих комнат;
Но квартиру, в которой замерзал,
На экваторе приятно вспомнить.

На экваторе, под небом иным,
Через много лет, а пока
Я курю, и в небо уходит дым,
Потому что нет потолка!

Когда я потерпел аварию
И испытал все беды,
То филантропы мне давали…
Хорошие… советы.

Но в апреле, когда начал таять снег,
Когда дни наступили весенние,
Отыскался на свете один человек,
Помогавший мне больше, чем все они!

Этот друг ежедневно мне жизнь спасал,
Никакой не прося награды;
Но и этот товарищ, который я сам,
Не сумел мне помочь, как мне надо!

Почему до сих пор сам себе я спецкор,
Но как автор не принят страною?
Может быть, потому, что ненужным стал спор,
Не законченный перед войною.

Война все искусства в архив позапрятала;
Но стихи, они от строки до строки
Существуют помимо воли автора,
А может быть, даже и вопреки!

Ощущаю мир во всем величии,
Обобщаю даже пустяки.
Как поэты, полон безразличия
Ко всему тому, что не стихи.

Лез всю жизнь в богатыри да в гении,
Небывалые стихи творя.
Я без бочки Диогена диогеннее:
Сам себя нашел без фонаря.

Знаю: души всех людей в ушибах,
Не хватает хлеба и вина.
Даже я отрекся от ошибок —
Вот какие нынче времена.

Знаю я, что ничего нет должного…
Что стихи? В стихах одни слова.
Мне бы кисть великого художника:
Карточки тогда бы рисовал.

Продовольственные или хлебные,
Р — 4 или литер Б.
Мысли удивительно нелепые
Так и лезут в голову ко мне.

Я на мир взираю из-под столика,
Век двадцатый — век необычайный.
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней!