Автор неизвестен Европейская старинная литература - Лузитанская лира

Дни сладких нег и радости счастливой
Мелькнули, как зарницы зыбкий свет,
Дни горестей явились им вослед
Терзать меня жестоко, терпеливо.

Зачем манили суетно и лживо
Слепые обольщенья прежних лет?
Уже в груди огня былого нет,
Остывший пепел — вся моя пожива.

Лишь пепел, прах — младые заблужденья:
У юности моей плодов иных,
Признаюсь с болью, не было и нету;

Добавлю к ним от зрелых лет моих
Пустые страхи, пени, вожделенья,
И пусть развеет ветер их по свету!

За все печали, муки, сожаленья,
За все страдания, жестокий Купидон,
За горе, на какое обречен
Тобою я, за жалобные пени,

За пролитые слезы, за сомненья,
За каждый вздох, за каждый горький стон —
За все, за все отныне ты прощен,
И пусть уйдет вина твоя в забвенье.

Все горести ты возместил сполна,
Затем что самой дивной, несравненной,
Прекраснейшей я награжден стократ.

Мне не забыть вовек сей миг блаженный!
О чем теперь скорбеть, когда она
Мне бросила украдкой нежный взгляд?

Из кротких, нежных, ласковых очей,
Исполненных сладчайшего привета,
На путь мой, милосердная, пролей,
Молю, лучи божественного света,

И станет для меня сиянье это
Спасительной звездой во тьме ночей.
В бурливом море для ладьи моей
Ты — верный порт, единственная мета.

Чуть доплыву, на алтаре святом
Сложу свои измокшие одежды
И стану тебя славить без конца…

Жена и дщерь предвечного отца,
Плывущим в бурю ты придашь надежды,
Меня спасая в плаванье моем!

Пречистая, в светлейшем одеянье,
Венчанная звездами и луной,
В юдоли мрака, точно свет дневной,
Твое солнцеподобное сиянье!

Источник жизни, мира упованье,
Надежды брег, маяк во тьме ночной,
Цветущий сад за крепкою стеной,
Избранная с начала мирозданья!

За грешников предстательствуешь ты,
Раскаявшимся вечное спасенье
Дарует кротость дивная твоя.

Я полн, сосуд греховный, сокрушенья:
Увидь, о воплощение доброты,
Что на тебя одну надеюсь я!

Дотоле я тебя, жестокий рок,
В злосчастиях винить не перестану,
Тебе припоминая неустанно
Напасти, что терпеть меня обрек,

Дотоле не иссякнет слез поток,
Дотоле буду клясть тебя, тирана,
Перечислять все беды, все обманы,
Что были и еще придут в свой срок,

Дотоль всем слышать жалобные звуки
Стенаний, знаки боли неизбывной,
Дотоль всем видеть, как я изнемог,

Как стражду я, пока от нимфы дивной
Не получу я утоленья муки,
Пока она не даст любви залог!

Луга над Тежо, не своею волей
В отчаянье я покидаю вас,
Печалуюсь, не осушая глаз,
И вы — свидетели жестокой боли…

Но покорился я суровой доле
И выполню безжалостный приказ,
Хотя умру от скорби, коль у нас
Увидеться надежд не будет боле.

Увы, не знать ни ночью и ни днем
Покоя мне и памятью томиться —
Порукою тому любовь моя…

И вечно будет сердце жечь огнем,
Пока мне не дозволят возвратиться,
Тоска по счастью, что покинул я.

Дни радости умчались навсегда,
А я-то мнил: им бесконечно длиться,
Но зрю теперь, как длинной вереницей
Идут на смену горестей года.

Моих воздушных замков череда
Исчезла, как пролетных птиц станица;
Я строил на тщете, так что ж крушиться:
Чуть ветер дунул — нет их и следа.

Любовь с лицом и нежным, и прекрасным
Опять счастливый мне сулит удел,
Клянясь блаженством одарить навечно,

Но чуть я в сердце царственном и властном
Нашел взаимность, как тотчас узрел,
Сколь призрачна она, сколь быстротечна.

Внимают вновь бесчувственные скалы,
Как горестно опять стенаю я,
Внимает Лимы[93] звонкая струя,
Что много тайн моих уже узнала.

Мне Ваша так мучительна опала,
Что я брожу, потоки слез струя,
Что мне теперь былая скорбь моя
Казаться счастьем и блаженством стала.

Ведь прежде, о своей кручинясь доле,
Терзаясь ночью и тоскуя днем,
Я думать смел, что муки нету боле.

Увы, слепец, постиг я лишь потом:
То было только предвещеньем боли,
Что стерегла меня в краю чужом.

Босиком идет к ручью
Леонора торопливо,
и пригожа, и пуглива.

С ней кувшинчик расписной,
ковш, из дерева точенный,
в юбке девушка лимонной
и в косыночке простой;
с тихой песней пред зарей
по цветам идет стыдливо,
и пригожа, и пуглива.

Жгут на голову навьет,
на него кувшин поставит,
правой рученькой поправит,
левой — фартук подберет,
белой ноженькой блеснет —
снег темней, чем это диво! —
и пригожа, и пуглива.

Рядом с девушкой цветы
хвастать свежестью не смеют
и от зависти бледнеют
пред сияньем красоты;
ароматы разлиты
там, где ступит боязливо,
и пригожа, и пуглива.

Видеть солнышку не след,
как прекрасна Леонора,—
не снесет оно позора,
причинит бедняжке вред!
Оттого спешит чуть свет
на ручей она бурливый —
и пригожа, и пуглива.

Мне в любви клялась Инес,
Все обманом оказалось:
Я любил, она — смеялась.

Знакам не было числа,
Что я дорог ей безмерно;
Я любил нелицемерно,
В плен она меня взяла,
Ум и волю отняла;
Пусть любить мне дозволялось,
Я любил, она — смеялась.

Как ее я ублажал!
Нам завидовали с нею,
Я ей верил тем сильнее,
Чем сильнее обожал;
И в уме я не держал,
Что двуличная менялась:
Я любил, она — смеялась.

Друга вышутила всласть,
А сгубила не на шутку;
Я ж любил не по рассудку —
Отняла рассудок страсть.
Велика любимой власть,
Что влюбленной притворялась!
Я любил, она — смеялась.

— Не губи себя, Жоан,—
Пастухи твердят мне снова. —
Влюблена Инес в другого,
А тебя ввела в обман.—
То ль нашла во мне изъян,
То ли прогадать боялась?
Я любил, она — смеялась.

Я пропащий человек —
Ни живу, ни умираю.

Беспокойствует душа,
Горько ввержена в заботу;
Я терзаюсь, не реша:
То ли проторей без счету,
То ль без счету барыша?
Я бы сей разброд пресек,
Я бы твердо стал на страже,—
Но не разберусь вовек
С тем, что сам — предмет пропажи
И пропащий человек.

Шла душа к своей мечте,
Радуясь любовным бурям,
Заплуталась в темноте
И повисла в пустоте,
В худшей из возможных тюрем.
Выиграю, проиграю —
Бесполезно длю года,
Ничего не выбираю
И бреду, бог весть куда:
Ни живу, ни умираю.