Саша Черный - Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Пою вполголоса, чуть плещет балалайка,—
       Нельзя мне громче петь…
«Я вас прошу, — сказала мне хозяйка,—
       Не рявкать, как медведь!
Моих жильцов тревожит ваше пенье,
       Здесь, друг мой, не шантан…»
Но наплевать, — ведь нынче воскресенье,—
       И я немножко пьян!
Чуть-чуть хватил дешевого винишка,
       Да пива кружек пять…
На сундуке валяется манишка,
       Горбом торчит кровать.
Звени, струна, — захлебывайся плеском,
       Как голос бубенца,
Когда вдали за тихим перелеском
       Он ропщет без конца.
Звени, струна… Снежок мохнатой пылью
       Кружится над щекой,
Поля и даль встают орловской былью
       Над скованной рекой.
Закатный жар горит над снежным бором,
       Сугробы все синей…
Поют лады раздольным перебором
       Все громче и вольней…
Звени, струна!.. Но, впрочем, — стук хозяйки.
       «Entrez»[6]. Погашен свет.
«Pardon, madame, — я, так сказать, в фуфайке.
       Я пел?! Ей-Богу, нет».

Представьте себе на одно мгновение
Новое вавилонское столпотворение:
В каждом уездном царстве,
В каждом республиканском государстве
Свой Чернов, своя Кускова,
Группа местного Милюкова,
Вожаки племенных меньшинств,
Не признающие никаких единств,
Монархисты левые, правые и центральные,
Националисты простые и социальные,
Буржуи, сочувствующие коммунистам,
Пролетарий, сочувствующий капиталистам,
Клерикалы, мистико-анархисты
И двадцати сортов социалисты…
Помимо программной хартии
У каждой партии
Уклоны, тактические подразделения,
Сезонные поправения и полевения…
Во имя наших детей,—
Как выплыть из этих сетей?!
Для уменьшения партийных сект
Вношу в Лигу наций проект…
Пусть даст приказ по земному шару:
Всех лидеров партий — в Сахару!
Видных партийных крикунов,
В сопровожденье полицейских чинов
(Всему же есть мера!)
Послать в Институт Пастера
Для беспартийной прививки
И мозговой промывки.

Ах, скажут, — наивный Гораций…
Все это критика,—
А дальше какая политика?..
Пусть Лига наций,
Призвав всех к порядку,
Созовет от каждой страны по десятку
Ученых, купцов, рабочих, банкиров,
Военно-морских командиров,
Инженеров, крестьян, матерей
(Всех, кроме красных зверей!) —
Известных иль неизвестных,
Лишь бы умных и честных…
Как у отцов-кардиналов
На выборах нового папы,
Пусть без всяких скандалов
Отберут у них шарфы и шляпы,
Запрут всех в пустой дворец
И держат там на запоре,—
Пока, наконец,
Они не окончат свои разговоры!
Пока не решат,
Как всем нам в любой отчизне
Наш идиотский ад
Превратить в подобие жизни.

Нет печки, увы!
Русской кафельной печки
С чугунной сквозистой у края дверцей,—
А на дверце дородный Ахилл,
Сидящий в шлеме с копьем у толстой щеки.
В кирпичном устье стреляли поленья —
Обрубки березы, цвета слонового бивня.
Капал сок и сонно шипел,
Языки, завиваясь спиралью, лизали кору,
Застилались сиренево-матовым дымом
И уносились в багряную глубь
Огневым полотенцем
В брызгах взлетающих искр.
Всю ночь держалось тепло!
Привинченный туго Ахилл
Излучал ровно-греющий пыл,
И меркнущий кафель, ладонь обжигая,
Теплей был орловской купчихи…

Ну, что ж… Обойдемся камином.
Славная штука этот камин!
Кресло, шипенье пекущихся яблок!
Котелок с бурлящей водой
И, пожалуй, на вертеле жирная утка…
Косые капли дождя
Монотонно секут запотевшие стекла…
Замок притих.
На плече чуть урчит задремавший котенок,
В замковом парке голые липы шумят.
На потолочных, насквозь прокопченных стропилах
Романтическим заревом вьется огонь…
Чудесно!.. Эй, там, мажордом,
Подбросьте-ка два-три дубовых бревна,—
Что их жалеть!..

Не угодно ль, я расскажу вам теперь,
Правдиво и просто,
Об этом самом камине?
Чуть свет угольщик хмурый трезвонит…
В кухне — северный полюс!
Сонный и злой, дрожа, отпираешь задвижку,
Загремит по железному ящику угольный дождь.
Насыпешь лопаткой в ведро
И тащишь, угрюмо зевая, к камину.
Не дыша и чихая, глаза закрывая рукой,
Выгребаешь пылящую мякоть золы —
И кладешь в решетку газеты.
(Правые — ярче горят,
Но левые — дольше, пожалуй…)
Зажжешь две пачки растопок в липкой обмазке
И на корточках молча замрешь —
На минуту, не больше…
И вот… О грозный момент!
Навалишь на чахлый огонь
Груду угольных круглых лепешек,
Дым едкими струйками густо повалит,
Растопки замрут… Где пламя? Ау!
Напрасно, черный, как негр, на пол ложишься и дуешь,
Машешь обшарпанным грязным крылом
И, черновую поэму в клочки изодрав,
Бледный огонь вызываешь…
Легче мокрую кошку зажечь,
Чем этот проклятый камин!

О, как жадно в туннелях метро
На рекламы известные смотришь
С «Саламандрами» разного типа.
Как горько вздыхаешь, когда у знакомых в гостях
Отопленье центральное видишь у двери…
Одним утешеньем живешь: апрель недалек,
Наглухо этот камин ненавистный закроешь
И солнцем, щедрою печкой для всех,
Огреешь продрогшие стены…

Ах, в буднях мало красоты!..
Ей-ей, не аппетитно
Шесть дней намасливать листы
На фабрике бисквитной…
      Приходишь вечером в кафе,
      Протянешь ногу на софе
      И, вялый с ног и до волос,
      Сидишь, понурив нос.

Зато воскресный день — ого!
В окне кочуют тучки.
С утра — в квартире никого,
Щенок и тот в отлучке.
      Завяжешь галстук пузырем,
      Почистишь плащ нашатырем,
      И вниз через ступеньку вскачь —
      На улицу, как мяч…

В Булонский лес? Спаси, Аллах!
Суп из воскресных ближних…
И лес бензином весь пропах
Вплоть до дорожек нижних…
      Я не аскет и не злодей,
      Но раз в неделю без людей —
      Такая ванна для души!
      Где ж нет людей? В глуши.

— Где ж эта глушь? — Какой вокзал?..
Для вас ли, друг нескромный,
Я под Парижем разыскал
Зеленый клок укромный?
      За старой мельницей лужок,
      Кольцо платанов, бережок…
      Сказать, — так дней чрез пять иль шесть
      Там негде будет сесть.

— Один?.. Ужель средь тихих нив
Я заведу романы?
Смотреть, как на плаще средь ив,
Она жует бананы?
      Вести ее в кино и в клуб,
      Щеку измазать краской губ,
      А в час тащить ее домой
      По улице немой?!

Нет! Лучше с удочкой лежать
В тени над лужей синей…
Клюет ли, нет ли, наплевать!
Плывет гусак с гусыней…
      А вдоль шоссе шатры вершин,
      Зудит пчела, и ты один…
      Бисквитной фабрики уж нет,—
      В воде закатный свет.

Под вечер встанешь и пойдешь
На свет огней вокзальных.
У низкой станции галдеж
И сотни пар двухспальных.
      В вагон протиснешься угрем,
      Мелькнут каштаны за бугром,
      Поля — огни — дома — мосты…
      Намасливай листы!