Всеволод Емелин - Götterdämmerung: cтихи и баллады

Ни морошки моченой не просил, ни ухи,
Но зато Шахаду сформулировать смог.
Тяжело ты, пожатье чекистской руки,
Вот дозиметром меряют лондонский смог.

На британской земле мусульманский обряд
Над российским конвойником беглым,
И не в цинковый даже, а в свинцовый бушлат
Обряжают лимонное тело.

Над его головой не читают псалтырь,
Только плачут Гольдфарб и Ванесса Редгрейв,
Муэдзин свою песню поет, не снегирь
Да и вовсе не водится там снегирей.

А на кладбище тесном — сплошной Пакистан:
Саркофаг, а не крест на могиле,
Чтобы Лондон Чернобылем новым не стал,
Даже труп обмывать запретили.

И, смотря на весь этот мультикультурализм,
Где слились все народы, традиции, веры,
Я подумал, что есть наша жизнь?
И понял: она есть химера.

Ты ж воронежский парень, пошедший в менты,
К всемогущей Конторе в сыночки,
Ты такой же, как все, ради лишней звезды,
Отбивавший подследственным почки.

Нам сейчас даже трудно представить себе,
Ожидала какая карьера
В сверхдержаве, сидящей верхом на трубе,
Молодца ФСБ-офицера.

Как Наташа Ростова на первый свой бал,
Ты стремился ворваться скорее,
Но Господь испытанье тебе ниспослал
В виде миллиардера еврея.

Словно Фаусту дьявол, тебе, день за днем,
Он лапшу свою вешал на уши.
Интересно, успел ты подумать о нем,
Поглощая последнее суши?

Подполковник! Ты вел себя как гимназист,
Когда шел не своими ногами
На волшебный, заманчивый дудочки свист
Крысолова из города Гаммельн.

Самолет прилетел, ты выходишь на трап,
А внизу тебе рукоплескают
Березовский, загадочно-мутный Гольдфарб
И артист, понимаешь, Закаев.

Александр, дорогой, как тебя развели,
Посулили златые ведь горы,
А когда улетел ты с родимой земли,
Так к Закаеву взяли в шоферы.

Так играет людьми беспощадно судьба,
А реальна лишь честь офицера,
Наша Родина и нефтяная труба,
Остальное же все — химера.

Литвиненко сейчас не лежал бы, как пес,
Изотопом каким-то убитый.
Если бы принимал те доклады всерьез,
Что читали в Москве замполиты.

Что сказать вам о жизни? Етить ее мать!
Пока глотку не сжег мне полоний,
Из нее не устану я громко орать:
Не водитесь с евреями, гои!

Когда часы над столицей
Готовы пробить двенадцать,
Дозвольте к вам обратиться,
Пока не успел нажраться.

Двенадцать без десяти,
Давайте стакан осушим,
Чтоб как-то хоть подвести
Черту под годом минувшим.

Ужасно удачный год
Случился при всем при этом:
Валютой налился Стабфонд
Продвинулись нацпроекты.

И мне вот тут предложили
Написать для журнала “Афиша”.
Как пуля прошла навылет
И напрочь снесла мне крышу.

Придется всю жизнь, наверное,
Мне купаться в деньгах и славе,
Но все же о людях бедных
Мы забывать не вправе.

Не надо французских вин,
Водки родной налей
За тех, кто не кокаин,
А дешевый нюхает клей.

Кто Новый год не в клубе
Встречает, как вы, пидарасы,
А в грязном подземном кубе
В камере теплотрассы.

Не пейте паленой водки,
Не ешьте эстонских шпрот.
И если вам повезет-таки,
Вы встретите Новый год.

Следующий тост за счастье,
Чтоб в наступившем квартале
Как у меня в 5-м классе
Цены на нефть стояли.

Сижу у себя в пенхаусе
И пью “Чивас Регал”,
И только одно мне не нравится,
Кто-то ковер обрыгал.

Итак, поздравляю с Новым…
Весь наш трудовой народ…
(Ох, как пошла хреново
То есть наоборот…)

А в сказочном лесу вот
Никто не блюет на ковры.
Там зайчики танцуют,
И белки, и бобры.

А вот пробежал Микки Маус,
Подарки в мешке понес.
Вернее, он Санта Клаус,
То есть, тьфу, Дед Мороз.

Добавлю еще из бутыли
И тост произнесу,
Чтобы в Новом году мы жили
Все в сказочном лесу.

Чтоб к звездам тянулись ели,
Чтоб танцевали бобры
И чтобы враги не смели
Блевать на наши ковры.

Выходит из избушки
Кабан, а не медвед,
Ведь год наступает хрюшки,
Горячий ему превед!

Еще от меня поздравьте…
(Какое все же говно
Это Асти Спуманте
Иль Папского замка вино…)

И в этот час новогодний…
Ух! Крепка Советская власть!
Я чего-то не понял?
Да ты на кого раскрыл пасть?

Да я щас дам тебе в морду!
Здесь, чай, не фраера…
Короче, всех с Новым годом!
Здоровья, счастья, добра!

В церкви служба длинная,
Хора пенье нежное,
День Николы Зимнего,
День рожденья Брежнева.

И менты все смирные,
Словно в годы прежние
В день Николы Зимнего,
В день рожденья Брежнева.

Море зелья винного
Пью самоотверженно
За Николу Зимнего,
За столетье Брежнева.

Ой, земля целинная,
Юность безмятежная.
День Николы Зимнего,
День рожденья Брежнева.

Что имеем, не храним мы,
Потом вены режем,
Помолюсь Николе Зимнему
За генсека Брежнева.
Ну и т. д.

Цены на газ,
Очевидно, взлетят,
Умер Ниязов
Сапурмурад.

Дрогнули стены,
Как наши сердца.
Как же туркменам
Быть без отца?

Горько рыдает
Пустынная ширь.
Ждут двери Рая
Туркменбаши.

Ворон кружит
Над мертвым орлом.
Что же решит
На планерке “Газпром”?

Боль и усталость
Лишь как резюме
Нам всем осталась
Его “Рухнаме”.

Блажен, кто в жертву принесен
Во дни Курбан-байрам.
Будь он хоть бык или осел,
Верблюд или баран.

— А агнец где? — спросил сынок
Печального отца.
А тот ему ответил: — Бог
Найдет себе агнца.
Кто был владыкой мусульман
И нации отцом,
Тот может стать в Курбан-байрам
Вдруг жертвенным агнцом.

Затянут фал узлом тугим
На связке шейных жил,
Так Измаила Ибрагим
На камень положил.

Вот кто-то дернул за рычаг,
И распахнулся люк,
И масок ткань на палачах
Скрыть не смогла испуг.

Но ангел не остановил
Ладони палачей,
И в небесах не трепет крыл —
Скрещенье двух мечей.

И не найти среди могил,
Где прах его зарыт,
Покуда ангел Исрафил
В трубу не протрубит.

Пока труба не протрубит,
Не погружайтесь в стресс,
Молись, суннит, молись, шиит,
Молитесь, курд и перс.

Возле магазина круглосуточного
Там, где лузеры встречают Новый год,
Целовала меня пьяная Снегурочка,
Проникая языком мне прямо в рот.

“Русь, ты вся поцелуй на морозе” —
Вспомнил я слоган антифашистов,
Затем вспомнил Дмитрия Олеговича
                                            Рогозина,
Обещавшего Москву от мусора очистить.

Очень странные ряды ассоциаций,
Голова моя совсем не Дом Советов,
Ох, как грустно на морозе целоваться
С пьяницей, в Снегурочку переодетой.

Вспоминаются итоги года трудовые:
Русские и нерусские по столице марши,
Пара переломов рук, один тяжелый вывих,
Михаил Борисович Ходорковский на параше.

Русь, ты вся — стакан на морозе.
Хорошо сейчас бы дернуть двести грамм бы.
Но во рту моем чужой язык елозит,
Доставая аж по самые по гланды.

Проигравшим в жизни-лохотроне
Есть хороший повод, чтоб напиться.
Наступает Новый год, он будет годом Кони.
Лабрадора Кони — не юриста.

Русь, ты вся — минет на морозе,
А вот этого совсем не хочется.
При бросающемся в глаза парадонтозе
У наряженной Снегурочкой уборщице.

Все, довольно, Снегурочка, не удалось.
Я устал и пуст, словно сдутый мячик.
Не хватало, чтобы подъехал обкуренный
                                                   Дед Мороз
И меня хрустальным посохом офигачил.

Отпусти меня, Снегурочка, отпусти,
Никакая ты не Снежная королева.
Мишура твоя облезлая не блестит,
И та водка, что мы пили с тобой, абсолютно
                                                           левая.

Герда, сестренка, оторвись от теплой печки,
Приезжай скорей за поседевшим братцем
                                                        Каем.
А не то он сложит из льдинок слово “вечность”,
И окажется, что это банька с пауками.