Рабиндранат Тагор - Ты погляди без отчаянья… (стихотворения)

                     Семь лет мне было.
                     Робкий мальчуган.
       Я сам с собою часто вел беседы
              И, сидя на полу,
       К окну решетчатому припадал,
                     Глядел на мир,
              И время протекало.
              Порою вдалеке
              Звенел какой-то колокольчик,
              И доносился крик возницы.
       К пруду спускались гуси, гогоча.
У маслобойни заливалась флейта.
                     А в доме на углу
       Вдруг начинал горланить попугай.
              В ту пору были мне друзьями
       Смоковница и яблоня, две пальмы
       И деревце батавского лимона.
       Их ветви пребывали в небесах,
                     А я в своей душе.
                            Весь день
       Они своею тенью забавлялись,
                     Вели игру,
                     И я к ней был причастен.

       Они моими сверстниками были.
                     Детьми.
       Ашарх дождливый наступал. Они
              Все дни шумели,
              Кто знает – почему.
              Они, как я,
              По-детски лепетали,
                     И я им вторил.

                      Но годы шли.
              Мне стало двадцать пять.
       Разлуки тень легла на вечера.
       И у того же самого окна
              Сидел я одиноко.
       Смоковница дрожащею листвой
              Нашептывала мне мечты
                     И утешала.
В сиянье солнечном кокосовые пальмы
              Негромко подпевали
              Моей печальной песне.
       А пряный дух цветущего лимона
                     Однажды ночью
В мою бессонницу принес издалека
Любимые глаза в слезах, слова укора.
       Друзья мои, деревья —
Ровесники любви и юности моей.

               И много долгих лет минуло.
                     И снова я один.
                     Друзья былые
       Давно за полог вечности ушли.

       Я снова у окна.
              Гляжу на небо
И вижу те же самые деревья.
Как древние подвижники, они
Стоят недвижно и день и ночь нашептывают мне
       Древнейшие слова
       Дрожащею листвой.
       И, как в любом начале,
              В любом конце,
Покой бескрайний в них оцепенел.
И заклинанье этого покоя
Они мне шепчут, шепчут беспрестанно.

Под косматой смоковницей по вечерам
       В полумраке
Чернели, белели различные пятна.
На камнях обвалившейся старой стены
Возникали причудливые фигуры.
Из невидимого жилища демона
Неистовый слышался вой.
       Горбатая, с палкой в руке,
       Хихикала старая ведьма.
       Песнопевец Каширам Даш[74]
       Рассказал нам в стихах о Хидимбе[75].
И на этой разбитой кирпичной ограде
       Оживали сказанья.
Вот Хидимба, а вот Шурпанакха[76] с отрезанным носом
       Рядом возникла
       Черным пятном.

       Лет семнадцать спустя
Я снова пришел в тот сад.
       Увеличились пятна,
Изумленная новизна поклонилась седой старине.
Кирпичи там и тут обвалились,
       Грудой лежат.
Цепляются ноги за корни.
       Там лианы стеной,
       Здесь крапива.
       Стали джунглями эти кусты,
       А смоковницу обступили
       Деревца клещевины.
Замечаю вокруг Шурпанакхи следы и Хидимбы,
       Но в душе они стерлись.

А когда на вокзал я вернулся, мне было смешно.
На ветхом фундаменте жизни
Расплылись неясные черные пятна,
Наивного прошлого письмена.
Сколько путаных, смутных следов
На разрушенной кладке пугливого воображенья.
              Иногда,
              Вечерами,
Когда на широкие пальмы
       И на берег пруда
Ненастье кладет свою тень,
              В небесах,
Переполненных благословенным дождем,
Облака грозовые грохочут,
Когда в пальмовых зарослях звонко цикады
               стрекочут, —
Оглянувшись, я вижу родимый свой край
И над темной змеистой дорогой – очертания
               старого храма.
В покосившихся стенах, в проломанной кровле —
Скорбь, которой имени нет,
Непонятные страхи, словно бессонные совы,
Сколько ложных, ненужных страданий
И врагов, порожденных бессильем.
              Ветхим душам позор!
Сколько призраков след свой оставило в сердце
                твоем.

Страх в лохмотьях недобрых примет
Кривляется черными пятнами в полночь,
       И в обличье несчастий
Заросли страха растут
              Сорняками.
А на разбитом фундаменте
Уродливые руины былого
              Над робким смеются.

Мелодию дай, приобщи к песнопенью, учитель.
Мелодия надобна мне! Я – смиренный проситель.
Небесная Ганга, восход золотой усвоили этой
               мелодии строй
И петь научились, подслушав тебя, вдохновитель.
Отправлюсь я, душу наполнив мелодией вечной,
Туда, где царит разногласье и шум бесконечный.
В людской крутоверти, среди суеты, разлада,
               сумятицы и тесноты,
Ты сам испытай мою ви́ну, великий ценитель!

Ты жизни и смерти рубеж перешел.
Там высится твой осиянный престол.
       С него не свожу восхищенного взора.
       Души моей небо – престолу опора.
       С каким упованьем, с каким ликованьем
              Я руки раскинул и очи возвел!

А ночь, как молельщица, кудри свои,
Склонясь, на стопы уронила твои.
       Мелодия песни твоей вдохновенной
       Звучит, заполняя просторы вселенной.
       Слилась моя ви́на с твоей воедино,
              И песенной мукой я весь изошел.

Родник мелодии твоей журчит в краю пустынном.
Я молча перед ним стою с наполненным кувшином.
Садится солнце за горою дальней,
Оттуда посылая свет прощальный.
Я слушаю потока звук печальный,
Глаза рассеянно следят за журавлиным клином.
Родник мелодии твоей журчит в краю пустынном.

Весь день владели мной дела житейские и нужды.
Но отрешился я от них, сейчас они мне чужды.
Не стану больше воздавать им дани.
В стране, лежащей вне людских желаний,
К исходу дня я, после всех скитаний,
Блаженство, данное тобой, богатством счел единым.
Родник мелодии твоей журчит в краю пустынном.

       Я коврик мелодии здесь разостлал:
       О путник, тебе – постоянный привал!
На зов пробудившейся птицы плывешь на пароме
               денницы
       Туда, где волна омывает причал.
Побудь на заре у дверей при утренней песне моей!
       Сегодня с рассвета надвинулись тучи на лес.
       Слезами наполнив глаза голубые небес.
У пальмовой рощи, в тумане, стоишь ты в другом
                одеянье.
       О, не удаляйся украдкой! Хоть сколько-нибудь
       В сырой полумгле моей пасмурной песни побудь!

              Если мир я созерцаю через песнопенье,
       Мне становится доступно мира постиженье.
       Музыкой звучит словесной полный неги свет
               небесный.
              Пыль земную пробуждает голос
               вдохновенья.
              Мир как будто входит в душу, сбросив
                оболочку.
              Отвечает сердце дрожью каждому листочку.
В этом чувства океане – формы рушатся и грани,
              Вся вселенная со мною в тесном единенье.

Зачем не кропил я слезами дорожную пыль
               беспрестанно?
Зачем не предвидел, что явишься ты, как пришелец
               незваный?
Палящей пустыней, без тени, по знойной, колючей
               сухмени
Зачем, о зачем пробираться заставил тебя,
               долгожданный!
Когда я у дома сидел на приволье, ленив и беспечен,
Не знал я, не ведал, что болью мучительной шаг твой
               отмечен.
Но отзвук страданья и боли остался в душе
               поневоле,
И сделалась мука твоя незажившей сердечною
                раной.

Я бесконечен. Своим ты играешь созданьем:
Опустошаешь – и вновь наполняешь дыханьем.
       Сколько со мной, незатейливой флейтой
                своей,
       Ты исходил берегов, и холмов, и полей;
       Сколько напевов сыграл ты на ней!
              С кем поделюсь ликованьем?

Сладостно сердцу от прикосновенья святого.
Плещет восторг через край, и рождается слово.
       То, что вмещается в горсточке малой моей, —
       Дар нескончаемый, длящийся множество дней.
       Сколько, о, сколько веков из ладони твоей
              Брать буду снова и снова?