Рабиндранат Тагор - Ты погляди без отчаянья… (стихотворения)

Возьми, возьми же меня и сделай своею ви́ной;
       Да подчинятся руке умелой се́рдца глубины!
Я – в нежных лотосах – ладонях, вот – струны,
               тронь их,
       Чтоб ви́на сердца в твой слух проникла
               до сердцевины,
Порой веселью, порою горю послушно вторя;
       Чтоб смолкла тотчас, едва ты бросишь ее
                безвинно.
Никто не знает, какою вестью воскреснет песня,
       Когда, ликуя, вольется в небо, в поток единый.

О бедняк, меня обеднивший, разве мало тебе
               показалось?..
О мой нищий, бродишь, мой нищий, вызывая
                песнями жалость!
Думал я: что ни утро, буду приносить тебе новое
                чудо,
                     Нищий, о нищий мой,
Горе мне!.. Все я отдал сполна, ничего у меня
               не осталось!
Я обвил твое тело одеждой – единственною моей.
Я тебя озарил надеждой, мир души моей стал
                темней.
Мое сердце, юности дни – все в ладонях твоих,
               взгляни!
                     Нищий, о нищий мой!
Снова ждешь ты песню мою?.. Я спою, если ты мне
               подашь хоть малость!

Приди, о, приди в мой дом!
О, появись, притаившийся в сердце моем!
Двери надежд приоткрыв, приди!.. Приди, золотясь
В лучах моих жаждущих глаз.
Тенью ты был, предвкушеньем, сном. Ныне приди
               навсегда в мой дом!
В смене боли и счастья – приди! В трепете
                страсти – приди!
Голосом смутным звучал ты все чаще
В ветре фальгуна, в дыхании чащи.
Ныне приди, прильни к груди, приди в мой дом —
               цветком!

Чаша та полна страданий – о, возьми ее скорей,
Сердце пусто и печально – пей ее, любимый, пей.
С чашей я всю ночь бродила, от себя гоня покой,
Ты с меня ночное бремя снимешь, друг мой
               дорогой!
В цвет надежды, в цвет желанный вновь окрасилась
               волна,
Ярко-алыми устами пей печаль мою до дна.
С ней вдохнешь ты ароматы наступающего дня
И сияньем глаз любимых щедро наградишь меня.

Из тьмы я пришел, где шумят дожди. Ты сейчас
                одна, взаперти.
Под сводами храма твоего путника приюти!
С дальних троп, из лесных глубин принес я тебе
                жасмин.
Дерзко мечтая: захочешь его в волосы ты вплести.
Медленно побреду назад в сумрак, полный звона
                цикад.
Ни слова не произнесу, только флейту к губам
               поднесу,
Песню мою – мой прощальный дар – посылая тебе
               с пути.

В челне проворном кто плывет, смущая вод покой?
       Чьей флейты звук тревожит грудь
               разлуки злой тоской?
              Исполнен боли тот напев. Приморский
                ветер, налетев,
                     Прибил сюда его в сквозной
                            Тени лесной.
Мне на чужбине эта боль прощальная слышна;
       Осенней сбрызнута росой, в душе звучит она.
              И мнится: кто-то вдалеке, с кувшином,
               медленно к реке
                     Идет глухою стороной
                            В тени лесной.

Под обаяньем лунных чар мечты кружат
               в просторе,
Летят, летят, летят ко мне, как птицы из-за моря.
В напевах света и теней уносят в даль минувших
                дней,
«Приди, приди, приди», – зовут, напевам вторя.
Зовут к виденьям давних лет, к ночам весны моей,
И друга ищут там, где свет мерцает средь теней,
Где боль, не узнанная мной, печаль моей поры иной,
Сквозь слезы шепчет: «Горе, горе, горе!»

И солнце есть, и звезд не счесть в просторах бытия.
Лишь оттого, что средь всего свой путь нашел и я, —
                     Проснулась в изумленье песнь моя.
Зыбучий океан времен – он и во мне отображен.
И оттого, что дрожь его – сквозь сердце бьющая
               струя,

                     Проснулась в изумленье песнь моя.
Уединяясь, я бродил в лесной глуши, дневной тиши,
И оттого, что вздох цветов проникнул в глубь
               моей души,
И оттого, что лес дарил и блеск листвы, и плеск
                ручья, —
Проснулась в изумленье песнь моя.
Был ясен взор и чуток слух, с душой земли слился
               мой дух,
И оттого, что тайны тайн я окликал из забытья, —
                     Проснулась в изумленье песнь моя.

              Ужасная пора! Как душны вечера!
       Томлюсь в полдневный зной, не сплю в тиши
                ночной.
              Жестокость солнца гибельно щедра.
Здесь голубь чуть живой, от жажды сам не свой,
              В иссохшей роще сетует с утра.
       Я страх мой превозмог, я знал: настанет срок —
          И ливнем хлынешь ты с далекой высоты
              К душе, которую гнетет жара.

Приди сюда, вода ключа, приди сюда, плеща, журча.
Из камня вырвись навсегда, приди, вода, журча,
                плеща.
В могуществе сквозной волны явись из темной
                глубины,
                     Отрадная, приди, журча, плеща.
Тебя зовет все горячей блистанье солнечных лучей.
Ты с ними заведи игру, смиряй жару, журчи
                звончей.
Их жгучий золотой напев встречай, волною
               зашумев.
                     Прохладная, приди, журча, плеща.
И свищет ветер и поет, тебя он ищет и зовет:
«Приди, приди!» И ты приди, ты с ветром игры
               заведи —
В мрида́нг стучать он будет, мчась, а ты в ладоши
               бить, смеясь.
                     Зыбучая, приди, журча, плеща.
Злой дух пустыни здесь витал, злой дух тебя
               заколдовал,
Запрятал в каменный подвал, в немую тьму
               замуровал.
Скорей темницу сокруши, на свет явиться поспеши.
                     Могучая, приди, журча, плеща.

              О бойшакх пылающий, внемли!
Пусть твой горький вздох аскета возвестит распад
               расцвета,
              Пестрый сор сметет, кружа в пыли.
Пусть уйдут воспоминанья, отголоски песни
                ранней,
              Дымка слез рассеется вдали.
       Утомление земное одолей, разрушь
Омовеньем в жгучем зное, погруженьем в сушь.
Утомленность каждодневным истреби в пыланье
               гневном,
       Гулом раковины грозным искупленье
               ниспошли,
              От блаженного покоя исцели!

Песни птиц отзвенели, полдень зноен и сух.
Заиграй на свирели, одинокий пастух!
На равнине, на дальнем краю, Ру́дра слушает
                песню твою,
Предается мечтаньям, превращается в слух,
Лишь вдали на свирели заиграет пастух.
Вдруг все небо объял, полный жажды и муки,
Еле слышимый вздох нестерпимой разлуки,
Разразился нежданно резкий треск барабана,
От предгрозья темнея, воздух влагой набух…
Одиноко играет на свирели пастух.

Из тучи – грохот барабана, могучий рокот
               непрестанный…
       Волна глухого гула мне сердце всколыхнула.
                     Его биенье в громе потонуло.
Таилась боль в душе, как в бездне, – чем горестней,
               тем бессловесней,
       Но ветер влажный пролетел, и лес протяжно
               зашумел,
              И скорбь моя вдруг зазвучала песней.

Над рощей в огненном цвету проходят тучи синей
               тенью.
Как в танце, гнутся на ветру затрепетавшие растенья.
       В лесную чащу уходя, дрожит блистание дождя.
       Душа, разлукою томясь, куда-то рвется
               в нетерпенье, —
И журавли над океаном куда-то мчатся
               караваном, —
Их крылья борются с туманом, вздымая волны
               ураганом,
       И кто-то, сквозь трезвон цикад, мне в сердце
               входит наугад,
       Ступая по тоске моей украдкою, как сновиденье.

Во двор срабона входят тучи, стремительно
               темнеет высь,
Прими, душа, их путь летучий, в неведомое
                устремись,
Лети, лети в простор бескрайный, стань
               соучастницею тайны,
С земным теплом, родным углом расстаться
               не страшись,
Пусть в сердце боль твоя пылает холодной молнии
               огнем.
Молись, душа, всеразрушенью, заклятьями рождая
               гром.
К тайнице тайн причастна будь и, с грозами свершая
               путь,
В рыданьях ночи светопреставленья – закончись,
               завершись.